Между Сциллой и Харибдой. Последний выбор Цивилизации - Александр Никонов

— Пусть лучше эти бомбы взорвутся, но детей мы пытать не будем! — восклицает одна из героинь, и ее вопль идет от сердца.

Это гипертрофированный посыл западного мировоззрения: пусть погибнут миллионы, но останется живой наша мораль. У римлян (а наша цивилизация — греко-римская, как вы знаете) был схожий тезис: пусть рухнет мир, но восторжествует закон.

Зритель, кстати, с героиней не согласен — но только потому, что сидит в кинотеатре и понимает: это кино. Он жует попкорн, ждет дальнейшего развития сюжета и нагнетания напряженности. Однако, если ситуация станет реальной, сможете вы, например, дорогой читатель, отрезать куски от чужих детей, чтобы узнать нужные сведения у их отца?… Для представителя же традиционной культуры здесь нет ничего сложного, почитайте Библию и сами в этом убедитесь:

«И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны, и сказал им: для чего вы оставили в живых всех женщин?… Убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя…»

Геноцид и педофилия — норма для Традиции. Но нечто немыслимое для Модерна.

Фильм «Немыслимое» имеет открытый конец, что для американского кино — страшная редкость. Героям так и не удалось узнать у террориста про все его бомбы. Их гуманная мораль оказалась слабее дикарской. Примитивная мораль победила. Так простые вирусы убивают сложного человека.

Нам нужен антибиотик против варварства!

Потому что у нас ослаблен иммунитет. Политкорректность и мультикультурализм — как раз симптомы ослабленного социального иммунитета, который не борется с пришлыми «культурными вирусами», а заявляет, что с ними возможно симбиотическое существование. При этом ослабление иммунитета у организма современной цивилизации парадоксально соседствует с аутоиммунной агрессией. Потому что Брейвик — это жуткая аллергия или, точнее, аутоиммунная агрессия социального организма на тела, которые он счел инородными.

Чтобы выздороветь, цивилизации нужно проскочить между этими двумя псевдорелигиями — фашизмом и мультикультурализмом. Как? Отказаться от новой морали в пользу старой мы не можем, поскольку это равносильно отказу от цивилизованности. При этом наша мягкая мораль слишком толерантна для борьбы. Она ведь, в представлении западной интеллигенции, предполагает равенство людей и их культур.

Так вот, заповедь новую даю вам, дорогие западные интеллигенты, — не предполагает! Ребенок не равен в правах взрослому. Варвар не равен римлянину.

Нам нужна нетолерантность! Но одна-единственная нетолерантность — мы должны быть нетолерантны к нетолерантности. Нетерпимы к нетерпимости. То есть к варварству, суть коего как раз и состоит в нетерпимости.

Когда-то европейцы несли «бремя белого человека», будучи абсолютно нетолерантными к дикости. В Индии, как известно, англичане директивно запретили сати — тысячелетний обряд сжигания вдовы на погребальном костре мужа. Возмущенная делегация местного духовенства пришла к английскому губернатору и потребовала от него перестать оскорблять их религиозные чувства, настаивала на уважении местных обычаев.

— Разумеется, мы уважаем ваши традиции! — воскликнул англичанин. — Но от вас также требуем уважения наших традиций. Вы согласны их уважать?

Старцы обрадованно кивнули.

— Так вот, — продолжил проклятый оккупант в пробковом шлеме, постукивая стеком по голенищу. — Вы можете продолжать сжигать женщин на кострах. Но учтите, что у нас, в Англии, есть такая традиция: когда мы видим, что кто-то тащит женщину на костер, мы этого ублюдка вешаем…

Никакого мирного сосуществования овец и волков быть не может. Задача современного глобального города — растворение национального, этнического. Точнее, его выхолащивание. Никто не против национальной еды, это даже прикольно. И против моды никто не выступает. Можно носить кольцо в носу, как это делает молодежь Запада, если это всего лишь мода и за этим не стоит ничего сакрального, как за хиджабом. Потому что еще одна задача современности — десакрализация жизни. Люди современного общества не должны ассоциировать себя с какими-то макроблоками (национальными или религиозными), они должны ассоциировать себя с законом, то есть в первую очередь быть гражданами, а уж во вторую-двадцатую — мусульманами, филателистами или гомосексуалистами.

Когда-то на одном тихоокеанском острове колонизаторов донимали очень агрессивные дикари. Их культура была весьма воинственной. Что же сделали колонизаторы, чтобы решить проблему? Они запретили татуировки. Дело в том, что дикарская культура всегда базируется на внешней атрибутике. Так было и тут: язык татуировок рассказывал дикарям о встреченном незнакомце все — из какого он племени, кто его предки, чем он славен, какой ранг занимает в стае соплеменников… Запрет этого «телесного языка народа» сразу уничтожил агрессивную местную культуру, сведя аборигенов до просто людей.

Аналогично поступили и большевики в Средней Азии, запретив паранджу. И с этой точки зрения запрещение хиджаба (как во Франции) или запрет строительства новых минаретов (как в Швейцарии) — шаг в том же направлении. В направлении разрушения агрессивной самоподдерживающейся инородной культуры. Которая плоха не тем, что она иная, а тем, что менталитет носителей этой культуры не соответствует реалиям современного общества. И видимая несправедливость — «ах, они запрещают нам носить головные платки, а их женщины могут носить шляпки!» — есть несправедливость кажущаяся. Потому как то, что можно взрослому, нельзя ребенку: он еще незрел. США можно иметь ядерное оружие. Ирану — нет. Спички детям не игрушка.

Вы спросите, а как отделить страны-взрослые от стран-подростков, которым кое-что должно быть запрещено? Очень просто — по степени урбанизации и экономического развития. Каков процент городского населения?… Выросло два-три поколения в городах или еще нет?… Какова рождаемость — уже упала или еще нет?… Разрешены однополые браки или еще нет?…

Современный мир не может обойтись без эмигрантов. Но он не может позволить им оставаться самими собой. Таким образом, толерантность к цвету кожи и акценту оставляем. А вот мультикультурализм должен быть нетолерантно уволен.

И не только он…

Глава 4. Зеленый шум, или Отупление ведет к экологизму

Гитлер был триггером. Или, если вам такая аналогия ближе, спусковым крючком, который скачком переместил Европу из победного «белого» мышления XIX века в противоположное по знаку, полярное, пораженческое мышление века ХХ-го. Раньше было бремя белого человека, теперь — вина белого человека. Раньше принято было стрелять «недочеловеков», теперь — каяться перед ними.

Раньше цивилизатор в пробковом шлеме твердо знал: есть белая кость, а есть биологически неполноценный материал, с которым можно не церемониться. Теперь же церемонии превысили разум. Политкорректность на Западе стала главной политической доминантой, и редкие представители истеблишмента, которые эту политику критикуют, считаются там диссидентами. Один из таких отщепенцев — Лy Маринофф, глава философской кафедры Сити-колледжа в Нью-Йорке. Несмотря на открытое неодобрение со стороны левых интеллектуалов, он неустанно повторяет, что политкорректность — «раковая опухоль, которая укоренилась в американской системе образования и дала метастазы во все органы политического тела США: она охватила администрацию, конгресс, судебную систему, вооруженные силы, частный сектор и ведущие СМИ».

И с этим сложно не согласиться. Политкорректность — как гнойная белая точка на багровом фурункуле левых политических течений Америки. Она надулась в момент их расцвета — в семидесятые годы прошлого века. Именно тогда неотроцкисты орали о защите «угнетенных меньшинств», а феминистки проклинали «общество патриархата», в пух и прах разносили угнетающий женщину институт семьи, а все они вместе критиковали «европоцентричные ценности», доказывая, что дикарские ценности ничуть не хуже. Из этого бурлящего политического котла и выползли социальные практики угнетения теперь уже белых гетеросексуальных мужчин.

— Чтобы соблюсти политкорректность при приеме на работу, кадровые агентства устанавливают квоты, которые обеспечивают равное представительство различных демографических групп вне зависимости от степени профессионализма их представителей, — заявил Маринофф в интервью журналу «Однако». — Соединенные Штаты становятся страной политических «комиссаров»… Представьте, какое возмущение вызвала бы фраза, что в Национальной баскетбольной ассоциации слишком много афроамериканцев. Ее сочли бы проявлением расизма и долго распространялись бы о том, что в НБА ценится талант, а не цвет кожи. Так почему же в системе высшего образования все иначе и главным критерием при приеме на работу является не профессионализм, а политическая корректность? Почему ни у кого не вызывает возмущения тот факт, что воинственные феминистки называют несправедливым положение вещей, когда философию в университетах преподают в основном белые мужчины? Устанавливаются гендерные квоты, и многие профессора вынуждены уступить свои места менее титулованным сотрудникам только на том основании, что они женщины.