Голова королевы. Том 1 - Эрнст Питаваль

Глава тринадцатая

ФИЛЛИ

Несмотря на то, что Екатерина получила разрешение удалиться в Уайтхолл, она направила своего коня к Тауэру со стороны, окруженной водой. Это уединенное место было предназначено для тех, кто лишался христианского обряда погребения. Старуха-колдунья сказала ей, что на этом месте она получит известие о Брае.

Кэт, как уже известно, была передана Гардинеру старухой Гиль, он привез ее в Лондон и взял к себе в дом в качестве экономки. Благочестивый архиепископ имел полное основание проявить такое человеколюбие: во-первых, Кэт могла служить орудием против фаворита Варвика; а во-вторых, — не требовалось большой жертвы пользоваться заботливым уходом особы, рабски преданной ему из благодарности, которую вдобавок он мог уничтожить единым словом в случае, если бы она оказалась неблагодарной. Для Екатерины настала новая жизнь. Гардинер вырвал ее из горькой нужды и в то время, когда она потеряла уже всякую надежду на счастье, устроил ей существование, много более завидное, чем то, какое было у нее в корчме «Красный Дуглас». Ее красота расцвела снова, ее щеки, еще так недавно изборожденные слезами, покрылись ярким румянцем. Ее сердце преисполнилось любовью и преданностью к человеку, который спас ее из ужасной ямы и дал ей счастье.

Но в душе Кэт сохранились два воспоминания, более властные, чем это чувство благодарности. Первым воспоминанием было заклинание старухи: «Ты принадлежишь мне и, где бы ты ни была, берегись ослушаться меня, когда услышишь мой зов!» Вторым — любовь Брая, который лучше желал бы видеть ее теперь мертвой, чем простил бы ее позор, в котором повинны другие, а не она.

Было ли это воспоминание о Вальтере Брае любовью, сердечной тоской, не умолкающей, даже когда она отвергнута и осмеяна, той любовью, которая все прощает во имя любви, или же то было желание отомстить человеку за то, что он в своей любви не нашел мужества побороть все предрассудки света и открыто заявить: «К чистому грязь не пристанет!» — трудно сказать.

Екатерина была женщиной в полном смысле слова, существо, сотканное из слабостей, красоты, недостатков и достоинств; она была мягкий воск и в искусных руках могла бы превратиться в преданную, добродетельную супругу. Но тот злополучный день выбил ее из колеи. У столба папистов она молилась, плакала и проклинала судьбу. Вальтер усомнился в ней, несмотря на то что она клялась в своей невинности. Она задавала себе вопрос, что было бы, если бы она не отвергла Бэклея, и приходила к выводу, что он одарил бы ее богатством и защитил, может быть, лучше, чем Вальтер. За то, что осталась верна Браю, она подверглась преследованию, а он оттолкнул ее, как развратницу. В ней пробудилось чувство, похожее на ненависть к Вальтеру. «Если бы я сделалась падшей женщиной, — думала она, было бы лучше, а теперь я обречена нести проклятие порока, не испытав сладости греха.»

Кэт продолжала жить в землянке у старухи Гиль. Однажды она попала в замок графа Дугласа, принеся туда, по поручению старухи, целебные травы для больного. Молодой граф удержал ее в своих покоях. Когда через час Кэт покинула замок, ее глаза были красны и вся она была в лихорадочном волнении; она мечтала в объятиях дворянина, и ее мечты снова разлетелись. Год спустя старуха Гиль передала ее Гардинеру.

Когда мысли Кэт переносились в пещеру под развалинами аббатства, в ее душе звучали плач ребенка и проклятия старой Гуг:

«Этим ублюдком я удержу тебя, когда ты будешь богата, знатна и отвернешься от тех, кто тебя кормил и холил».

И в этом проклятии повинен был Вальтер. Зачем он спас ее у столба папистов, если хотел оттолкнуть от себя?

Когда принцесса Мария потребовала себе Кэт, та рассказала ей свою судьбу и тронула ее сердце, которое также испытало презрение и терзалось завистью.

— В твоем лице я отомщу за себя! — прошептала принцесса Мария.

Ей доставляло наслаждение видеть среди своих придворных дам женщину, которая была выставлена к позорному столбу, и возвести ее в звание графини Гертфорд. Она рассердилась, что Екатерина просит за Вальтера, а не ликует, узнав, что и он будет обесчещен рукой палача.

В ту ночь, когда Лондон восстал против Варвиков, старуха Гуг явилась в комнату Кэт и разбудила ее.

— Проснись, Кэт!… Вальтер Брай пойман, ты должна спасти его!…

— А он разве спас меня? Разве я не умерла для него? — рассердилась Кэт.

Старуха испытующе взглянула на нее.

— Будь по-другому, — пробормотала она, — ты была бы тогда счастлива, а счастливые забывают о мести. Ты сделаешься бичом для преследователей и богачей. Твое сердце отравлено и будет отравлять других своим притворством. Ты прекрасна и будешь гореть ненасытным желанием и утопать в роскоши. Твоя улыбка будет отравой, твоя любовь — смертью. Так будь же приманкой дьявола! Накрась лицо, губы и отравляй, смейся над своими жертвами и над глупцами, пока не задохнешься в собственной ненависти!… Но только одного ты не должна губить! Я хочу сдержать слово и спасти Вальтера Брая; когда ты исполнишь это, можешь идти обычным путем, каким идет красота. Я пришлю тебе кольцо, которое даст тебе свободу и расторгнет нашу связь, отнеси кольцо тому, кого укажет тебе мой посланец; ты будешь иметь могущественных покровителей и тебе укажут путь, на котором ты можешь губить так же, как погубили твое счастье. Но скажи мне, разве ты не тоскуешь по своему ребенку?

Екатерина слушала старуху с содроганием. Картина, которую рисовала ей колдунья, была ужасна. Она догадывалась, что своей красотой она должна была отомстить всему роду тех, кто разбил ее сердце. Она должна была возбуждать любовь, не любя сама; она должна была разбивать сердца и глумиться, как глумились над ней. Да, это была месть, ненасытная месть за счастье, загубленное навеки. Но ее дитя… Неужели ей придется отречься от ребенка! Утопать в роскоши, когда он прозябает?

— Мой сын! — зарыдала Кэт. — Отдай мне его — и я забуду про месть, забуду о том, что сделало меня несчастной. Я хочу жить для своего ребенка, пусть терпеть нужду, но любить его!

— Ты будешь любить его, такого безобразного и уродливого? Будешь любить его, когда его вид напоминает тебе о проклятии его рождения, а люди говорят, «Это — леший из заколдованной рощи, это — привидение ада?»

— О Боже, — содрогнулась Кэт. — Мое дитя — леший? Ты лжешь!

— А ты полагала, что в пещерах у колдуний родятся эльфы? Разве не болото было его родиной, буря — его колыбелью и тростник — его постелью?

— Прочь! Я хочу забыть об этом. Это — дурной сон, пусть он исчезнет!

Старуха и не желала ничего другого. Она уже давно скрылась, а Кэт все еще лежала в постели и ей мерещились развалины монастыря и демоны на болоте. Холодный пот крупными каплями выступил на ее лбу, она стонала, дрожа как в лихорадке.

— Прочь воспоминания, прочь сны и тоску! — решила наконец Кэт. — Пусть лучше мертвое дитя, чем быть матерью-колдуньей, которую бичуют и проклинают. Ведь старуха обещала свободу, обещала снять это ужасное заклятие!

И вот теперь Вальтер освобожден при ее содействии, он должен бежать и с его исчезновением еще одно воспоминание отойдет в прошлое. Еще несколько часов — и она будет совершенно свободна; после ужасного прошлого наставало радостное будущее, как после туманной сырой ночи настает ясный, но холодный зимний день. Еще одно последнее известие от колдуньи — и она будет графиней Гертфорд, богатой вдовой казненного плута; настала месть, сладостное чувство свершившегося возмездия!

Кэт ждала у рва близ Тауэра, но посланец не являлся. Как узнать его, как найти?

Прождав напрасно с полчаса, она направила своего коня в Уайтхолл, подумав, что, быть может, колдунья и ее посланец были пойманы.

Как хорошо лежалось на мягких подушках, как сладострастно обвивало ее тело одеяние из мягкого шелка и как приятно было вспоминать о похвалах, которые расточали ей кавалеры! И всю роскошь она хотела променять на нищету, для того, чтобы воспитывать безобразного лешего, вскормленного колдуньей! Екатерину передернуло от ужаса, и в глубине души она почувствовала желание услышать о том, что еще одна колдунья сожжена на костре.

Стало смеркаться. Вдруг за окном послышался шорох, и не успела Кэт вскочить с дивана, как стекло зазвенело и в комнату вскочила какая-то темная фигура.

Екатерина вздрогнула и отшатнулась: то был урод, горбатый, со взъерошенными жесткими волосами, дико блестящими глазами и тощими руками. Его темное лицо осклабилось.

— Не подходи ко мне! — в ужасе крикнула Кэт. — Чего тебе надо? Прочь, уходи, или я позову на помощь!

— Я принес вам поклон от бабушки Гуг, — произнес урод чистым серебристым голоском, — а это колечко вы должны передать леди Морус, которая живет у леди Фитцджеральд во дворце Кильдара.