Загадочные женщины XIX века - Ги Бретон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оратор откушал с большим аппетитом. После чего с новыми силами возобновил прерванное было занятие.
Через несколько дней он послал Мари записку:
«Утро, 9 ч. 1/4.
Моя дорогая королева, я должен идти на заседание, которое продлится до половины седьмого, после чего мне придется побывать на банкете. Так что нашу встречу придется отложить до завтра. Свободна ли ты часов в двенадцать? Так хочется обнять и приласкать тебя.
Моя дорогая Жанна (в это время Мари Мерсманс называла себя Жанна-Мари), я словно обрел новую жизнь. Ты с такой нежностью и заботой ухаживаешь за мной, что я совершенно переродился. Ах, как бы мне хотелось умчаться с тобой прочь от всех парижских забот туда, где мы могли бы свободно любить друг друга и быть счастливы!
Я обожаю тебя, целую и жажду встречи.
Леон».
Из двух женщин — Леони, которой было тридцать, и Мари, которой исполнилось сорок семь, — Гамбетта выбрал ту, которая позволяла ему чувствовать себя ребенком, окруженным материнской лаской.
На протяжении пяти лет Гамбетта испытывал особую привязанность к Мари Мерсманс.
В 1869 году, когда он представил свою кандидатуру на выборах, она повсюду следовала за ним, готовила ему гоголь-моголь, полезный для горла, варила бульоны, подавала чернила, делала подарки избирателям.
Он получил необходимое число голосов в Париже и в Марселе, выбрал Марсель и отпраздновал с Мари свою победу.
— Я горжусь тобой, мой Львенок, — сказала она, — и я уверена, что однажды ты опрокинешь империю. Благодаря тебе, твоим речам Республика победит, в этом нет никакого сомнения!
Она вздохнула.
— Но, боюсь, победа, которую ты заслуживаешь и о которой я мечтаю, отдалит тебя от меня. Когда-нибудь ты станешь принадлежать Франции, и в твоей жизни не останется места для меня…
Тогда Гамбетта взял одну из своих фотографий и написал на обороте: «Моей королеве, которую я люблю больше, чем Францию».
Через два месяца, в июле, новоиспеченный депутат, страдавший хроническим колитом, отправился в Эмс подлечить свой организм, принадлежащий со всеми потрохами республиканизму. Мари сопровождала его, заставляла пить воды, нежила и холила.
В ноябре они вернулись в Париж. Он поселился в доме номер 12 по улице Монтень, а она обосновалась на улице Рокепин. Буржуазные республиканцы, они оба боялись пересудов…
Гамбетта встретился со своими друзьями по «Третьей партии»: Кремье, Греви, Жюлем Ферри — и начал ожесточенную борьбу с режимом.
10 января 1870 года он впервые поднялся на трибуну в Палате депутатов, чтобы допросить генерала Ле Беф о причинах отправления в Африку двух солдат, которые присутствовали на выборном собрании.
Мари, конечно же, пришла послушать его. Она волновалась, как мамаша, отпрыск которой должен прочитать басню во время церемонии, посвященной окончанию занятий в школе. Но Леон держался уверенно, жестикулировал, бушевал, метал громы и молнии, бранил империю и заключил свою речь следующим образом:
— Мы хотим, чтобы монархия была заменена системной институтов, действующих в соответствии с народной волей на благо нации; эту форму правления, имя которой хорошо известно — Республика, — мы должны получить мирным, бескровным путем, исключающим возможность революции.
Пятьдесят членов «Третьей партии» устроили ему овацию. Мари Мерсманс плакала. Отвага Львенка восхищала ее. Она, словно во сне, двинулась к выходу и в дверях столкнулась с изящной брюнеткой, глаза которой тоже были полны слез. Мари не обратила на нее никакого внимания. Это была Леони Леон.
Леони продолжала, оставаясь в тени, следить за успехами своего кумира. Она регулярно приходила в Палату, чтобы послушать его. «После каждого заседания, — пишет Эмиль Пиллиа, — она, переполненная впечатлениями, пробиралась к двери, откуда появлялись депутаты, и ждала Гамбетту, надеясь заговорить с ним, но он равнодушно отодвигал ее локтем и проходил мимо.
Но она не теряла надежды, несмотря на неудачи. Она засыпала его письмами, в которых описывала свое восхищение им и говорила о своей любви, и, в конце концов, Гамбетта, покоренный ее страстью, сгорая от любопытства, кто же автор этих посланий, согласился на короткую встречу с ней.
Но дальше этой встречи их отношения не двинулись».
В то время Гамбетта был слишком привязан к пылкой Мари, которая умела быть и требовательной, и нежной, чтобы интересоваться другими женщинами.
Все его помыслы были о ней. Часто во время заседаний Палаты друзья Гамбетты замечали, что он торопливо пишет какую-то записку. Это были послания Мари, которые он передавал ей с одним из охранников.
«Законодательный корпус Париж, 9 марта 1870 года, среда.
Моя дорогая королева, я провел отвратительную ночь и рано утром отправился в Палату, где и застрял. Вряд ли я смогу забежать к тебе раньше 10 часов вечера. Посылаю тебе пропуск на завтра, к сожалению, мне не удалось раздобыть второго.
Целую тебя всю с ног до головы, Леон».
Иногда Гамбетта посылал на улицу Рокепин с кем-нибудь из друзей письмецо, написанное во время собрания его политической группы.
«Левый демократический комитет по противодействию плебисциту 9 мая 1870 года, понедельник.
Милая моя, сейчас половина седьмого. У меня все в порядке Правда, зверски болит голова, но, к счастью, сейчас небольшая передышка. Когда все прояснится, я пошлю тебе записочку.
Не сердись на твоего Львенка за краткость. Л. Г.»
Этот несгибаемый республиканец был бы очень удивлен, если бы ему сказали, что он пошел по стопам Генриха IV, который писал любовные письма прекрасной Габриеле во время заседания совета министров…
В сентябре была объявлена война Пруссии, и Гамбетта не мог не воспользоваться этим поводом и не произнести несколько красивых фраз, сопровождаемых энергичным движением подбородка.
— Пусть император отмоет пятно позора, оставленное событиями 2 декабря, в водах Рейна! Республика сумеет воспользоваться его победой!
На деле Республика воспользовалась поражением императора. 4 сентября в Палате было провозглашено низвержение Наполеона III и его династии, и Гамбетта получил портфель министра внутренних дел. В то же время в рядах республиканцев произошел раскол по важнейшему вопросу: следует ли продолжать войну. Жюль Симон, Жюль Фавр, Эрнест Пикар, считая, что после поражения под Седаном сопротивление бессмысленно и даже преступно, требовали немедленных переговоров с Бисмарком. Гамбетта выступал за продолжение войны. 7 октября он и его друг Спюлле взлетели на аэростате «Арман Барбе» с Монмартра, с площади Сен-Пьер.
Гонимый юго-восточным ветром, аэростат пролетел над Сен-Дени, в семистах метрах над прусскими постами, откуда раздались выстрелы, и вскоре опустился неподалеку от Мондидье. Вечером они были в Амьене, произведя фурор своим появлением.
