Наш старый добрый двор - Евгений Астахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будет тебе, какой еще самоотвод?
— У меня может не получиться!
— Получится…
Так и избрали его единогласно.
— Ва! Умеют же устраиваться люди! — не преминул прокомментировать это событие Ромка. — Теперь его от строевой подготовки точно освободят.
Но Минаса не освободили. Вместе со всеми он рубил шаг на плацу, преодолевал штурмовые полосы, бил по мишеням из автомата, швырял учебные гранаты в сколоченный из досок танк, на полном ходу спрыгивал с. настоящего и, потирая ушибленные коленки, бежал в атаку с автоматом наперевес.
— Урраа!..
Рота училась воевать.
Вечером, устроившись на холодном мраморном подоконнике, Минас писал письма: маме с папой, обеим бабушкам и тете Маргарите.
* * *На Берлинском направлении начались ожесточенные бои. Глубоко эшелонированная немецкая оборона, сдерживая наступательный порыв русских, прогибается, словно гигантская пружина, и, несмотря на невероятную мощь ударов, не дала пока ни одной трещины.
Бои идут днем и ночью. На одном из участков обороны против русских танков был брошен истребительный отряд из формирований гитлерюгенда. Четырнадцати-пятнадцатилетние солдаты, вооруженные фаустпатронами, сумели удержать позиции на окраине города, являющегося важным в тактическом отношении узлом общей оборонительной системы.
Радиостанции союзных войск работали круглосуточно. В эфире было тесно. Шифрованные и открытые тексты, нервный писк морзянки, бесчисленные позывные — все это неслось над землей, точно нити перепутанной пряжи, и каждый радист старался ухватиться только за свою ниточку, вытянуть ее из общего клубка, не оборвать, пробраться по ней до самого начала и до самого конца, понять все и, если нужно, запустить в эфир свою ответную нить…
Берлин бомбила с востока советская авиация и с запада союзная. Он был в огне и в дыму. Казалось, что весеннее солнце покинуло его улицы и теперь не будет больше ни рассветов, ни закатов, останется лишь багровая, высвеченная пожарами тревожная ночь осажденного города. Громадного и одинокого…
Именно в этот город в неуклюжем «майбахе» привезли остатки истребительного отряда гитлерюгенда, того самого отряда, что сумел удержать подступы к узлу обороны.
На темных от пыли и дыма фасадах берлинских домов проступали надписи:
«Наши стены разбиты, но сердца крепки!»
«Берлин останется немецким!»
«Капитулировать? Нет, никогда!»
Усталые мальчишки в слишком свободных для их нешироких плеч мундирах шагали по брусчатой мостовой. Редкие прохожие останавливались на тротуарах, смотрели им вслед.
— Адольф Гитлер — наш рыцарь, наш славный герой! — пели мальчишки. — Для Гитлера мы живем, и за него мы у-мирае-ем!..
Их разместили в тесной, пропахшей дезинфекцией гостинице. Раздали по бутерброду с настоящим маслом и по кружке жидкого кофе. За плотными шторами, за тонким оконным стеклом не спал город, громадный и одинокий. И вместе с городом не спал худой, коротко стриженный подросток с нервным, лишенным румянца лицом. Он отличился там, на изрытом снарядами плацдарме, — поджег три танка. Сам не знал, как это у него получилось и каким чудом удалось ему выйти живым из бушевавшего вокруг огненного шквала.
Звали подростка Фриц Нойнтэ. Он терпеть не мог свою фамилию, Нойнтэ. Его дразнили из-за нее Девяткой, Фриц Девятка…
Он не знал своих родителей. В приюте, когда подрос, ему рассказывали, что отец его был убит еще в тридцать втором году во время уличной стычки.
— Это был истинный немец, штурмовик, герой! Его убили коммунисты, люди Тельмана, пытавшиеся предать Германию. Запомни, Фриц Нойнтэ, это они сделали вдовой твою мать, добрую патриотку. Ей не удалось пережить горе, и вот тебя, круглого сироту, совсем еще малютку, привезли сюда, к нам. И ты стал сыном великого нашего фюрера, а значит, должен сделать все, чтобы отблагодарить его за заботы о тебе, Фриц Нойнтэ, запомни это, мальчик!..
За стенами гостиницы никак не мог заснуть каменный город. Тяжелая дрема навалилась на него, но тут же начинали выть сирены, и он просыпался и испуганно шарил по ночному небу мутными глазами прожекторов.
В тесном номере гостиницы никак не мог уснуть подросток по имени Фриц Нойнтэ. Ему мерещилась узкая берлинская улица и лежащий на тротуаре отец в коричневой рубашке, со свастикой на рукаве, убитый коммунистами отец, истинный немец, герой…
На следующий день Фриц Нойнтэ будет стоять под моросящим дождем на небольшой площади в центре Берлина. Площадь пуста. Лишь шеренга мальчишек в солдатских мундирах да черная цепочка эсэсовцев, перекрывших ближайшие улицы и проходные дворы.
Потом подъедет автомобиль, и сутулый человек шаркающей походкой пересечет площадь. Он будет медленно идти вдоль замершей шеренги, всматриваясь в мальчишеские лица, кривя в улыбке тонкие бесцветные губы.
Остановившись возле Фрица Нойнтэ, он погладит его по щеке холодной подрагивающей рукой и скажет какие-то слова: Фриц от волнения не расслышит их.
Не отрываясь, он будет смотреть на бледные, с обкусанными ногтями пальцы фюрера, на Железный крест, который эти пальцы приколют к серому сукну мундира и, секунду помедлив, расправят складку над карманом.
— Как тебя зовут? — донесется сквозь звон в ушах.
— Фриц Нойнтэ, мой фюрер…
— Прекрасная фамилия! Девять — счастливое число, запомни это, Фриц Нойнтэ…
Последнее задание
В ночь на третье апреля Вильгельм Крюгер вылетел в Берлин. Задание выполнено — все, что представляло особую ценность, было вывезено его спецгруппой в заранее подготовленные тайники и надежно укрыто. Круг людей, посвященных в подробности этой операции, сузили до предела, убрав всех второстепенных исполнителей.
Крюгер справедливо предполагал, что не он один занят выполнением столь деликатных поручений. Кто-то работал параллельно, кто именно, знать не следовало. Опасно знать больше, чем это необходимо для выполнения полученного тобой задания, можно попасть в нежелательные свидетели, и тогда конец.
Не ведал он ничего и о том, что именно находилось в запломбированных металлических ящиках, которые его группа доставляла к тайникам. Может быть, архивы, а возможно, и золото или другие ценности, Крюгера это не касалось. Вес ящиков был примерно одинаковым, рассчитанным на то, чтоб ящик без особого труда смогли бы поднять за ручки и нести два человека.
Трехмоторный «Юнкерс-52», оторвавшись от бетонной полосы, взмыл вверх, круто набрал высоту и лег на курс. Горизонт гигантской дугой опоясывали зарева пожаров. Вальтеру казалось, что горит вся Восточная Пруссия, что огненное кольцо, неумолимо сужаясь, вот-вот обхватит каменную грудь Кенигсберга, и город исчезнет, расплавится, превратится в прах и пепел.
Как же получилось, что русские сумели все же прорваться через оборонительные пояса и выйти к побережью Фриш-Гофа, отбросить в море основные силы восточно-прусской группировки? Где, когда, кем была допущена ошибка в расчетах, и кто ответит за нее перед лицом германской истории?..
«Что ждет меня в Берлине?.. — Вальтер вынул из кармана френча пачку сигарет, но курить не стал, бросил сигареты на сиденье. — Меньше всего хотелось бы застрять там сейчас. Все, что угодно, только не это!..»
В Берлине его задержали всего на сутки. Тот же человек, с которым он встречался при получении первого своего задания, сухо кивнул, показал на кресло.
— Поздравляю вас, Крюгер. — Голос был монотонный и какой-то скучный. — Вы показали себя с лучшей стороны, вами довольны.
— Благодарю вас, господин группенфюрер!
— Ладно, Крюгер, сейчас не до любезностей! Вам предстоит еще раз продемонстрировать свои несомненные достоинства. Времени в обрез, как вы сами понимаете. Но сюда… — Он ткнул указкой в какую-то точку на карте. — Подойдите ближе, Крюгер.
Карта висела в неглубокой нише. Острие указки твердо упиралось в коричнево-зеленую полоску, тянущуюся вдоль границы Австрии и Чехословакии.
— Сюда русским еще надо добраться. И сделать это не так-то просто — на их пути будет стоять миллионная группировка «Центр» Шернера. А это неуступчивый по характеру человек… — Он бросил указку на стол. — Груз чрезвычайной важности, Крюгер, имейте в виду. Предусмотрена очень остроумная система минирования, с учетом геологической структуры горной местности. Когда все будет готово, взрыв сместит пласт, как это случается во время тектонических сдвигов. И даже вам, Крюгер, не удастся потом определить то место, где останутся под землей не тронутые взрывом камеры тайников. Лишь тот, кому известны соответствующие координаты, сможет с уверенностью ткнуть пальцем в землю и сказать: здесь!
«Вот и прекрасно! — подумал Вальтер. — В подобной ситуации чем меньше знаешь, тем лучше…»
— Повторяю, Крюгер: времени в обрез, надо форсировать работы. Займитесь подбором группы, обеспечением прикрытия и так далее. На месте вам надлежит быть утром восьмого мая. Удачи, Крюгер!..
