В Иродовой Бездне. Книга 3 - Юрий Грачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, не дай обморозиться, не дай замерзнуть! — внутренне молился Лева.
Хотя он был в ватных брюках, особенно коченели коленки. (После этого путешествия Лева несколько лет ощущал боли в коленных суставах.) Ехавшие в тулупах все дивились на него.
Прибыли к станции, от которой шли пассажирские поезда. Здесь, в битком набитом станционном зале, Лева наконец-то согрелся, достал из сумки хлеб, кусочек селедки, налил кружку кипятку и с особым аппетитом поел.
Последнее время в лагере кормили неплохо, и он не голодал. Но теперь этот аппетит напомнил ему тот голод, какой испытывал он в первые годы своего заключения.
Купил билет. Подошел поезд. Сел в вагон. Кажется: так давно не ездил он в вагонах, в которых обычно ездят люди. Пассажиров было мало. Лева взобрался на верхнюю полку. На нижней полке напротив ехала молодая девушка. После дороги на открытой платформе и мороза Лева быстро заснул. Проснулся. В вагоне было тихо. Ночь, полумрак. Лева спустился и сел. Девушка, видимо, еще не ложилась спать. Лева взглянул на нее. Глаза грустные, грустные.
— Вы, видимо, из заключения? — спросила она, первая начав разговор.
— Да, из заключения, — ответил Лева. — Слава Богу! Освободили, еду домой.
— У вас родные есть, к ним едете?
— Да, мама меня ждет, папа, брат, сестры.
— Вы счастливый человек, что к родным едете, а то, я знаю, бывает, освобождаются — никого нет, негде голову приклонить.
— Простите, я хочу у вас кое о чем спросить, — сказал Лева. — Вот я был более трех лет в заключении, оторван от внешнего мира. Так вот, по газетам, по книгам слышно, что идет везде большое строительство и, работая, созидая, люди изменяются. Человек становится новым, прекрасным; как это говорится, «человек меняет кожу».
— Да, это верно, строительство идет колоссальное, везде. Это вы видели и сами, участвуя в строительстве Горно-Шорской железной дороги. Но человек, по всем данным, остается тот же.
Она замолчала и тяжело вздохнула.
Лева взглянул на нее, и ему стало ясно, что у нее какое-то большое горе.
— А вы скажите мне, за что вы сидели? — спросила собеседница.
Лева, обычно не рассказывающий о себе подробно, тут же прямо сказал ей, что он верующий, решил жить по учению Евангелия, и вот из-за этого всего пришлось уже второй раз быть в тюрьме.
Девушка широко открыла глаза и с удивлением посмотрела на Леву.
— Вы, молодой, и верите в Евангелие, в Христа?
— Да, да, — сказал Лева. — Это самое дорогое в моей жизни. Я верю, что только Христос есть путь, и истина, и жизнь.
Девушка с интересом слушала его объяснения.
— А я вот верить не могу, — сказала она. — Отец, мать, хотя инженеры и знают много старого, но в Бога не верят, а в школе я была сама в кружке воинствующих безбожников и другим разъясняла, что Бога нет.
Лева стал рассказывать ей, как хорошо было бы, если бы все люди верили в Бога, как в Отца, любили Христа, — тогда все были бы братьями и сестрами, не обижали бы друг друга, не было бы греха и зла…
Увлекшись своим повествованием, Лева не заметил, как девушка опустила голову. И вдруг он услышал: она плачет.
— Что с вами? У вас, видимо, какая-то беда?
— Да, я так несчастна, так несчастна! — проговорила она сквозь слезы. Отца тоже арестовали, и он пропал. Но не в этом дело. Это мы пережили. Вот учусь в институте, хочется хорошего, чистого… Ну, скажу вам откровенно: дружила я с одним парнем, он хороший студент, общественник, я тоже не из последних студенток. И вот он так полюбил меня, а я его. Решили вместе жить, строить жизнь, зарегистрировались в загсе. Нам дали комнату. И вдруг, представьте себе, вся его любовь ко мне исчезла, стал относиться ко мне даже не по-животному, а прямо скажу — по-зверски! Узнала — гуляет с другой студенткой. Это так поразило меня, так убило, что я не могу прийти в себя. Я верила в людей, а теперь мне страшно. Нет ничего. Вот, вы думали, я девушка, а я не девушка и не жена теперь…
Она молчала. Молчал и Лева.
— Скажите, возможно, у вас только несчастный случай, — спросил Лева. — А многие живут очень счастливо и становятся новыми людьми?
— Не говорите мне про новых людей! — воскликнула девушка с какой-то тоской. — Это не только со мною. Разводов кругом сколько угодно. Отцы бросают маленьких детей. А пьянка! Что за пьянка идет! А на производстве, — вот я на практике была, — сплошной мат стоит, и только о женщинах говорят…
— Так я вижу, что на воле ничего нового, положительного нет, — сказал Лева, — и народу по-прежнему нужен Христос. Без Христа не может быть чистой, светлой жизни.
— Не знаю, не знаю, — ответила девушка. — Только тяжело, очень тяжело. Все мечты, самые лучшие девичьи, втоптаны в грязь. Хорошо, что я еще не забеременела…
— Доставайте Евангелие, познакомьтесь с ним, — одно только я вам и могу пожелать, — сказал Лева.
В Новосибирске она сошла.
О, как хотел бы Лева, чтобы Евангелие, любовь Христа, стали известны многим и многим, и молодежь, озаренная Божьим светом, могла радостно, чисто жить и трудиться и строить новую, светлую жизнь без греха, злобы, ненависти… Без разврата…
Но, увы, была ночь, глухая, темная ночь. Были жуткие годы.
Вот и родной Куйбышев!
По улицам, занесенным снегом, спешит Лева в дом, в который он возвращается во второй раз после своих испытаний.
Материнские объятья, слезы родная семья… Преклонили колени, сердечно благодарят Бога, снова вернувшего Леву в семью. Плача от радости, горячо молится мать:
— Господи! Ты услышал мою молитву, ты вернул родного сына. О, благослови! Помоги, защити….
Нужно начинать жизнь. Мысли, думы плывут, наполняют сердце Левы, волнуют душу…
Глава 23. В Иродовой бездне
«Нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного. Гортань их — открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их; уста их полны зловонья и горечи. Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира. Нет страха Божия перед глазами их».
Рим. 1, 3, 11-18
Мама поведала Леве, что времена пришли тяжкие. И с тех пор как арестовали братьев и закрыли часовню, верующие прекратили встречи друг с другом. По словам матери, получилось:
— Что где кто ни скажет: собраться ли для молитвы, помочь ли кому, — все тут же известно. Вызывают. А как это происходит? Уж некоторые братья думали, что все это через электрическую лампочку, током передается к особым аппаратам, и они все знают, все слышат.
Лева отлично понимал, что здесь никаких аппаратов нет, а все устроено так, что если кто не предаст другого, будет предан сам.
Из сообщения мамы Лева узнал, что окончил срок и вернулся и Николай Александрович Левинданто.
— Как же, мама, — спросил Лева, — вот Николай Александрович, наш родственник. Неужели он, освободившись и вернувшись в Куйбышев, не пришел навестить тебя со своею женой, твоей племянницей?
— Нет, что ты! Он ни с кем не встречается.
Для того чтобы уяснить себе обстановку, Лева решил читать не только Библию, но и газеты. Читая их, он узнал, что правая рука великого Сталина, Николай Иванович Ежов, совершает большие дела: раскрывает преступления, утверждает справедливость. По улицам, на столбах, было расклеено много афишек, которые восхваляли Ежова, как «твердокаменного большевика». Например, рисунок: рука в ежовых рукавицах раздавливает гидру, и подпись к этому: «Гидра контрреволюции в ежовых рукавицах».
Везде продавались портреты Н.И.Ежова, начиная с формата открытки и кончая большим размером.
«Кто такой Ежов? — думал Лева. — Ему дана теперь вся сила. Это Божий слуга, высший представитель власти, который под руководством Сталина совершает правосудие».
И Лева проникся уважением к этому власть имеющему человеку, купил его портрет и повесил дома, в кабинете. В этой комнате, которая была когда-то кабинетом отца, расположился по приезде Лева. Отец работал за городом, редко приезжал, и его Лева еще не видел.
Прошло несколько дней, как Лева приехал и отдыхал, окруженный заботой матери. А она все старалась угостить вернувшегося любимого сына мясными щами, пирогами и другими домашними кушаньями.
— Я все же, мама, хочу сходить к Николаю Александровичу.
— Сходи, — согласилась мать, — но только будь осторожней, не задерживайся, много не говори.
Вечером Лева пошел к своему родственнику. Николай Александрович сидел в кругу своей семьи. Они только что пообедали.
— А, Лева, Лева, проходи! — заулыбался он своей бодрой, радостной улыбкой. — Ну, как, жив, вернулся?
После расспросов о здоровье мамы, сестер и брата Лева и Николай Александрович сели у большой старинной печки, которая излучала тепло. Был январь, морозно, и в комнате было прохладно. Лева в нескольких словах рассказал о встрече с Тимошенко и с другими, и что все они пропали.
