С первой леди так не поступают - Кристофер Бакли

Бойс понизил голос:

— Наверняка ребята, сидящие впереди, были бы очень рады это слышать. — Он перешел на шепот. — Мы… ты… скажешь Голландцу, что собиралась вызвать Грейсона для дачи более подробных показаний о том подозрительном посмертном отпечатке клейма Ривира на Кеновом лбу. Но они успели добраться до него раньше тебя.

— Кто до него добрался?

— Они… Секретная служба. Они столкнули его с дороги!

Бет посмотрела на него.

— Бойс, дорогой, я знаю, за последнее время ты ужасно переутомился.

— Голландец придет в бешенство. Но это не важно. Ты поднимешь этот вопрос в заключительных прениях. Слушай… семьдесят пять процентов американцев до сих пор считают, что Джона Кеннеди убили его же подчиненные. Уверяю тебя, хоть один присяжный да подумает: «Гм-гм». А тебе и нужен-то всего один присяжный.

— Это же безумие.

— Конечно, безумие.

— Не знаю, способна ли я на такое. — Бет вздохнула и откинулась на спинку сиденья. — Вообще-то я хотела бы войти сегодня в зал суда и сказать: «Слушайте, вот что произошло на самом деле. Вот вам вся правда».

— Бет, сколько можно твердить тебе одно и то же! Правде в суде не место.

— Знаю, знаю. Но у меня раздувается живот, сиськи уже в бюстгальтер не влезают, меня хотят посадить за решетку. Я устала.

Бойс всё утро обзванивал свою редеющую группу мирных, дружественно настроенных журналистов, пытаясь убедить их, что неприятное происшествие с доктором Грейсоном на парковом шоссе Джорджа Вашингтона не было несчастным случаем.

— У кого, — заговорил он загадками, — имелся мотив? У кого имелись средства?

— Вы хотите сказать, что его пытались убить агенты Секретной службы?

— Знаю. Верится с трудом, да? Но ведь то же самое говорили и о Винсе Фостере, старом друге четы Клинтонов.

— Бойс, Грейсон был пьян. Он лыка не вязал.

— Именно. А у кого имелись средства, чтобы влить ему в глотку спиртное?

— Да будет вам.

— Не хотите, не надо. Мне пора. По другой линии звонят из «Ньюсуика».

— Нет-нет. Постойте, не вешайте трубку. Вы точно знаете, или это догадка?

— А Вудвард знал? — сказал Бойс. — Бернстайн знал?

Согласно одной из аксиом журналистики, стоит заставить одну газету опубликовать слухи, как их не замедлят опубликовать все остальные — только потому, что это уже сделал кто-то другой. То, что несчастный доктор Грейсон все еще находился в послеоперационной коме после семичасовой трепанации черепа, было только к лучшему. К полудню следующего дня многие начали строить догадки — главным образом в Интернете — относительно того, что произошедший с ним несчастный случай, возможно, не был несчастным случаем.

Секретную службу осаждали телефонными звонками с вопросами о том, не они ли столкнули доктора с дороги, пытаясь помешать ему показать в суде, что инкриминирующий отпечаток клейма Ривира — действительно их рук дело. Еще через день в «Таймс», «Пост» и дюжине других столпов журналистской респектабельности были опубликованы сообщения, озаглавленные так:

В ГРЕЙСОНОВСКОЙ КАТАСТРОФЕ УСМАТРИВАЮТСЯ ЗЛОВЕЩИЕ МОТИВЫ

Секретная служба направила запросы в Военно-морской госпиталь в Бетесде, где состоялась пресс-конференция, на которой выступил смущенный врач, заявивший, что, когда доктора Грейсона доставили в отделение неотложной помощи, содержание алкоголя у него в крови… — он откашлялся, — …«несколько превышало норму, установленную законом».

Насколько превышало?

Откашлявшись: «На ноль целых девятнадцать сотых».

Боже правый, да он был мертвецки пьян! Вдрызг! В дымину, как матрос. Ох, что же делать с морячком, когда он пьян с утра-а?

Потом присутствующим представили другого флотского доктора — в белом мундире, увешанном знаками отличия как рождественская елка, — заявившего, что капитан Грейсон — человек с безупречной репутацией, главный патолог флота, к тому же героически служивший родине на войне. Разумеется, смерть президента, причастность к расследованию, дача свидетельских показаний не могли не привести к переутомлению. То, что случилось — непростительно, однако никто, кроме доктора Грейсона, не пострадал, и поэтому, молясь за его выздоровление, не будем забывать о том, что он, в конце концов, такой же человек, как и все мы.

Журналисты, сознавая неуместность оскорблений и попрания нравственных норм, до поры до времени прекратили свои нападки и, в ожидании вестей об умирающем, организовали возле госпиталя в Бетесде круглосуточное дежурство.

Глава 30

Но почему он был пьян? Почему этот непогрешимый, удостоенный множества наград образец военно-медицинской добродетели сел за руль вдребезги пьяный и врезался в дерево?

Скрывшись в «Сычуаньском жарком» от своих верных спутников — журналистов, Бойс сосредоточенно изучал стенограмму показаний Грейсона в суде, токсикологические разделы отчета об аутопсии президента, все документы, касающиеся доктора. Не обнаружилось никаких ключей к разгадке этого, по всей видимости, нетипичного поведения. На суде доктор был просто воплощением профессиональной невозмутимости — во всех отношениях. Просматривая видеозаписи, Бойс не заметил на его спокойном лице ни малейших признаков волнения. После того как он дал показания, женские журналы пестрели его фотографиями. Журнал «Пипл» включил его в число «пятидесяти самых надежных американских мужчин, на которых можно опереться в трудную минуту», — событие, немало позабавившее всех работников госпиталя в Бетесде, а особенно самого доктора Грейсона.

Между тем судья Голландец весьма бурно отреагировал на сообщения средств массовой информации о том, что Секретная служба будто бы влила в глотку доктору Грейсону виски, а потом направила его машину в стоящий на обочине клен. Он точно знал, каким образом закрякала эта утка. В ответ он запретил пускать все транспортные средства, которыми пользовался Бойс Бейлор, даже в подвальный гараж здания суда. Впрочем, как выяснилось, на подобные запреты не распространялась даже его державная власть. Теперь очки судьи Голландца запотевали при одном лишь упоминании о Бойсе Бейлоре. Судейские служащие начали в шутку поговаривать, что следующей машиной, которая резко свернет с паркового шоссе Джорджа Вашингтона по вине пьяного водителя, будет «Вольво» судьи Голландца.

Однако, при всем при том, процесс тысячелетия приближался к концу.

Бет, правда, почти не видела света в конце этого длинного туннеля. Букмекеры Лас-Вегаса принимали ставки на обвинительный приговор в соотношении тридцать к одному. Ужасало и то, что, по словам комментаторов, ее формы, по-видимому, менялись чуть ли не так, точно она была… ну, в общем, беременна.

Однажды вечером, в самом начале одиннадцатого, после возвращения из «Долины роз», где они с Бет готовились к заключительным прениям сторон, Бойс сидел на своем обычном месте в отдельной кабинке «Жаркого», потягивая скверное бренди и равнодушно уставившись на составляемое им ходатайство по собственному делу. Пока он трудился, кто-то положил перед ним «печенье-гадание».

Он поднял голову, собираясь сказать официанту, что ему не нужно печенье с предсказанием судьбы, но увидел лишь спину человека, торопливо удаляющегося по направлению к выходу из ресторана. Странно.

Он взглянул на обсахаренное печенье. Уголок запеченной в нем бумажки с предсказанием торчал с краю.

Бумажку он вытащил так осторожно, словно она могла оказаться взрывателем бомбы. В царстве хитрецов только у параноика до сих пор все пальцы на месте.

Предсказание было написано от руки:

Конфуций говорит: по телефону-автомату на углу Колониал и Нэш скоро передадут интересное сообщение. 10.15 вечера. УПС.

Бойс бросил на столик двадцатку и вышел из «Жаркого». Нет на свете более пустынных улиц, чем ночные улицы Росслина, штат Вирджиния. Он прошел два квартала до пересечения Колониал и Нэш. На темном перекрестке не было ни души — самое подходящее место для убийства. Впрочем, настолько примечательных случаев в Росслине никогда не бывало.

Успокойся, сказал он себе. И все же нервы были на пределе. Он снял трубку, едва услышав первый звонок.

Голос на другом конце провода был бодрый, как у человека, который рекламирует свою междугородную телефонную линию и сулит при этом значительную экономию.

— Я всегда говорил: если меня все-таки будут судить, нанять придется именно вас, адвокат.

Бойс еще никогда не слышал голоса Уайли П. Синклера и потому никак не мог определить, действительно ли это Уайли П. Синклер, бывший сотрудник отдела контрразведки ФБР, изменник родины, агент китайской разведки, кодовое имя Конфуций.

— Попробуйте, — ответил Бойс, — как-нибудь убедить меня в том, что я действительно говорю с Конфуцием.