Холодные рассветы - Яна Бендер

* Доброй ночи, милая. Тебе нужно поплакать, ведь так тебе будет проще принять своё новое положение, которое, поверь мне, не такое незавидное, как ты себя убедила в этом. Просто позволь ему стать тем, кем, как он считает, ты хочешь видеть его.

– Спокойной ночи, мамочка, – прошептала девушка и выключила телефон, а после, прижавшись щекой к ледяному стеклу окна, горько заплакала от нависшей над ней суровой реальности, которая теперь стала далеко не смутным сном, а вполне себе настоящей жизнью, что предстоит провести с человеком, боготворящим её, но недостаточно любимым ею.

Тихий стук в дверь спустя час её одинокого мучения разбудил сознание, прервав тревожные мысли.

– К тебе можно? – Влад осторожно заглянул в комнату.

Лена мгновенным движением смахнула слёзы и улыбнулась через силу, повернувшись к нему.

– Конечно, это же твоя квартира…спальня, – зачем-то напомнила она.

Из гостиной по полу расползался тусклый синеватый свет экрана телевизора. В полумраке видны были лишь очертания, а мимика казалась слишком недоступной в темноте.

– Как ты? – Никольский сделал шаг внутрь, с трудом различая её силуэт на фоне московских огней.

– В порядке, – стараясь произносить как можно меньше слов, чтобы не выдать своих переживаний, ответила Лена. – А ты? – лишь для приличия уточнила она.

– Беспокоюсь за тебя, – честно признался он.

Она судорожно покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце, теряясь в догадках по поводу того, зачем он пришел к ней в столь поздний час.

Ему же не хватало умения обращаться с девушкой, что сама не «вешалась» ему на шею. Он игнорировал тех, кто не давал ему прохода, презирал развратниц, что приходили в его кабинет, надев юбку, что едва ли прикрывала ягодицы. Однако, сложившаяся ситуация представлялась абсолютно иной: его молодая жена, что согласилась вступить с ним в брак лишь при условии венчания, не желает видеть его в супружеской спальни в первую брачную ночь. Или же она недостаточно любит его, если это чувство вообще имеет место быть в её сердце?

Никольский на самом деле не понимал, что он делает не так, поэтому, решив не навязываться молча проследовал к выходу из комнаты.

Лена безвольно следила за тем, как он покидает её. Вот снова дверь приоткрылась, и через щель в спальню проник голубоватый проблеск телепередач.

– Влад? – окликнула она его, видя, что он поник головой, нуждаясь в её объяснениях.

Мужчина тут же обернулся, ожидая приветливого слова, которое бы смогло дать ему ответы на вопросы, что душили неукротимой тучей обессиленный разум.

– Прости меня, пожалуйста, – её голос ледяным осколком кинжала вонзился в его сердце, разрывая на лохмотья и без того израненную плоть, – я просто не готова, – честно сообщила она. – Я знаю, что ты иначе представлял себе эту ночь, но…

– Я тебя ни в чем не виню, – заверил он ее, хоть ей и послышалась доля лжи в его словах.

Твердым шагом он приблизился, слегка наклонился к ней, бережно взяв её голову в свои ладони, и ласково поцеловал в лоб, коснувшись губами её кожи, к которой в тот же миг прилила кровь, но ему не суждено было этого различить в темноте.

– Спокойной ночи, – заботливо произнёс он и покорно проследовал в гостиную.

Лена легла на кровать, сжавшись в ничтожный комочек и заплакала. В мыслях пульсировала лишь одна догадка: теперь они будут мучиться, обрекая друг друга на вечные страдания только потому, что она боится позволить ему сделать её счастливой.

Будильник бесцеремонно ворвался громким звоном в её сновидения. Она слегка поежилась, но ощутила тепло одеяла, заботливо укрывшего её замёрзшее тело.

Сегодня, впрочем, как и вчера, и две недели назад, было пасмурно, а сквозь плотно задернутые шторы не пробивался ни единый пучок света. Комната, отделанная в серых тонах, нагнитала хроническую депрессию, однако из кухни доносилась тихая музыка и запах свежих блинчиков.

Лена села на постели, окинув взглядом спальню. Ничего нового. Только ноутбук пропал со стола. Видимо, Влад забрал его ночью, тогда же он и укрыл её, увидев, как она на подсознательном уровне пытается согреть себя, обхватив собственные плечи руками.

«Какой заботливый, – пронеслось где-то в коре головного мозга, – а ты так жестока к нему»

«Я исправлюсь! Мне только нужно время!» – теперь уже сознание взяло верх и настойчиво надиктовало ей эту мысль.

Ноги в тапочки. Поправив длинную футболку, что доходила до середины бедра, а потом, заправив кровать, Лена прошлепала в ванную. Умывшись, она пришла на кухню.

Её движения казались совершенно беззвучными, поэтому Никольский не услышал её шагов, стоя спиной к остальному пространству столовой, глядя на мокрые башни и улицу, усыпанную грязными снежинками, что разметались за огромным окном. На плите стояла сковородка с оладьями, а возле заварника вишневый джем к завтраку.

Лена бесшумно подошла к нему сзади, обвив руки вокруг талии на обнажённом торсе, покрытом татуированным узором. Он блаженно закрыл глаза, наслаждаясь таким неловким порывом её нежности. Ему не хотелось, чтобы этот миг заканчивался, а для этого нужна была тишина.

Она освободила правую ладонь, скользнув ею по его позвоночнику вверх. Неловкость. Неопытность. Невинность. Пожалуй, единственные слова, описывавшие её действия в тот момент. Она хотела выразить свою признательность его заботе, но не знала – как. Те образы, что чудились ей во сне прошлой ночью, пугали её: слияние двух тел… Такого юного и хрупкого, что хладным стало от страха и прикосновений мужчины, зрелого, горячего, раскаленного от страсти и желания, сковавшего её в своих объятиях, покрывавшего её плоть обжигающими поцелуями… Всё это было запретным для неё, неведомым и ужасным.

До её обоняния донёсся запах гари.

– Идиот! – выругался он сам на себя, в одно мгновение вернувшись в реальность, бросившись к сковородке. – Проглядел!

– Не расстраивайся, – успокоила она его, по-детски глядя в его глаза. – Последний блин всегда комом вопреки всеобщему мнению…

Он выключил плиту, а потом вновь приблизился к ней. Ловким движением подхватив её на руки, приподнял над уровнем пола, посадив на столешницу возле раковины, оказавшись меж её бёдер, обхватив ими свой мощный торс. Его пальцы скользнули по ее подбородку, а после легли на поясницу, прижав её тело к его.

Она сама взяла его лицо в свои ладони, решив отдаться воле случая и нахлынувших эмоций, а точнее, как ей тогда показалось, действию гормонов, что накопились в её крови. Её губы неуверенным прикосновением лишь намекнули ему на поцелуй, но, осознав, что сама она не сможет справиться с вечным спором разума и чувств, Никольский сам продолжил этот акт безмолвного признания в любви.

Рука