Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Александр Житинский

И так звонко, старательно и вдохновенно пели они этот текст, что Демилле не знал – плакать ему или смеяться. «Господи, Боже мой! Воистину дети Галактики! Не России, а Галактики, вот ведь как! И верно, так оно и есть» Философ Рустам очумело смотрел на двойняшек, видимо, не предполагая до того наличия у них музыкальных талантов. Надо сказать, что Валя и Галя пели абсолютно слаженно, как и полагается сестрам-двойняшкам.

Дети Галактики были крепкие, тугие, со вздернутыми носиками.

Появился магнитофон, грянула музыка, сдвинули в сторону стол и стулья. Валя с Галей первыми вышли на освободившееся место и так же синхронно, как пели, принялись танцевать, касаясь друг друга в определенной последовательности плечами, локтями, грудью, бедрами, коленками. Они напоминали идеальный танцевальный механизм, были поразительно серьезны, не профанировали это важное занятие. Рустам подхлопывал, лукаво блестя глазами. В круг вошли и другие девушки. Майя уже вернулась, на нее напало возбуждение, она неумело помахивала своими нескладными, согнутыми в локтях руками.

Демилле откинулся на диване, закурил. Ему вдруг нестерпимо жалко стало и этих упругих, точно мячики, девочек из культпросветучилища, которые сталкивались и отскакивали друг от друга, и раскосую Раю, танцевавшую в обнимку с Мамедом, и Таню со злым и красивым ртом, и мосластую широколицую Майю. Потом он и сам топтался на месте с Майей, которая прикрыла глаза и несмело касалась губами его шеи. Майя была с ним одного роста. Евгений Викторович тоже прикрыл глаза, обхватив широкую плоскую спину Майи.

Первым исчез Рустам с двойняшками. Танцы продолжались, но уже запахло переменами, приближалась полночь. Девушки стали собираться – не очень решительно; аспиранты уговаривали их посидеть еще. «Я вас провожу», – сказал Демилле Майе, она вяло кивнула, пыл ее угас. Подруги вернулись, вызвали ее в коридор. Через минуту все трое вошли, Майя объявила, что уходит. Демилле стал одеваться.

Пошли молча, через некоторое время Демилле взял ее под руку. Майя была как деревянная. Свернули с проспекта Благодарности, прошли дворами и вышли на знакомую улицу Кооперации. «Вы здесь живете?» – удивился Демилле. Она кивнула. «А вы не знаете… не слышали… здесь был такой дом, я помню. Девятиэтажный». – «Снесли», – равнодушно сказала она. «Как снесли?» – «Я не в курсе».

Прошли вдоль забора, огораживающего памятную Евгению Викторовичу яму с фундаментом, и остановились возле одного из точечных домов.

– Вот и пришли, – сказала Майя, – спасибо вам, Евгений Викторович.

– Подождите, не уходите, – сказал он.

Она остановилась, глядя на него козьими глазами. «Зачем я это говорю?» – раздраженно подумал он.

Он притянул ее к себе, поцеловал в щеку, будто жалея. Она почувствовала это, спрятала лицо у него на плече, всхлипнула.

– Ну что вы, что вы… – бормотал он.

– Простите… я замуж хочу, ребенка хочу… – всхлипывала она. – Нету у меня ни серебряного, ни оловянного… не обращайте внимания, истерика… мне двадцать девять лет, я бы так родила, без мужа…

Она подняла голову, прошептала:

– Пойдемте ко мне.

– Не могу, – покачал головой Демилле.

Тут же подумал: «А не сказала бы она всего? Пошел бы?.. Нет… Почему?.. Потому что козьи глаза, потому что прыщик, потому что мослы? Так выходит?»

– Пристала, ребеночка захотелось! – она неестественно засмеялась, губы прыгали.

– Простите меня, – сказал Демилле.

– А-а… Чего вас прощать! – махнула она рукой, повернулась и, покачиваясь, пошла к подъезду.

Демилле взглянул на окна детского сада, поежился. Свет не горел, значит, Костя Неволяев спит. Евгений Викторович медленно побрел к общежитию.

Он постучал в дверь комнаты, толкнул ее. Дверь была заперта. Демилле постучал сильнее. За дверью возник шорох, и на пороге появился Тариэль в одних трусах. Он удивленно посмотрел на Евгения Викторовича.

– А вы разве и Майе не пошли?

– Нет.

– Странно, – сказал Тариэль. – Пожалуйста, заходите. Тут темно.

– Ничего.

Демилле вошел. Тариэль пошлепал босыми ногами в закуток, за шкаф. Послышались шорох, шевеление.

Демилле, не раздеваясь, сел на диван, взял пальцами щепотку холодного плова, начал жевать. Шорох и шевеление усилились. Потом до него донесся еле слышный шепот. Он налил себе вина, выпил. Раздеваться не хотелось. Он привалился на диванную подушку, прикрыл глаза.

– Евгений Викторович, вы спите? – через некоторое время позвал Тариэль.

Демилле не ответил.

Сон уже накрывал его, как вдруг к странным причудливым видениям стали примешиваться посторонние звуки, похожие на мугам – тонкое повизгивание, скрип, теньканье. Демилле встряхнулся, открыл глаза. В комнате по-прежнему было темно, но за шкафом будто играл оркестр железных пружин. Они пели на разные голоса, ухали, ныли; горячая волна смятого дыхания, пота, щекочущего ноздри запаха выкатилась из-за шкафа и ударила Демилле в нос. «Господи! Зачем же я сюда пришел?» Он вспомнил лицо Майи и тех двойняшек. Ему стало не по себе, он поднялся с дивана. Музыка разом умолкла, будто дирижер оборвал ее взмахом палочки. Демилле выскользнул в коридор.

Через пять минут он уже стоял на трамвайной остановке, соображая, ходят трамваи или нет. Куда податься? Можно разбудить Костю, но нет… не хочется выглядеть идиотом. Куда же? «А что, если к Наталье? – подумал он. – Бывало, приходил и позже».

Наталья жила на улице Радищева. Не дождавшись трамвая, Демилле прыгнул в такси. Через полчаса он был уже на месте.

Он расплатился, зашел в знакомую подворотню. Наталья жила на первом этаже. Знакомое окно еле светилось – удача! Значит, не спит. Он встал на цыпочки и постучался условным стуком. Через минутку занавеска откинулась, выглянуло Натальино лицо. Демилле шутовски поклонился: вот он я! Она не удивилась. Когда Демилле подошел к двери, та была уже приоткрыта. Наталья, в халате, с усмешкой взглянула на Демилле.

– Ты одна? – спросил он тихо.

– Нет, у меня мужик в постели! – язвительно прошептала она. – Я вижу, ты не поумнел за тот год, что мы не виделись.

Глава 18

СУББОТНИК

Дел у Игоря Сергеевича Рыскаля было невпроворот.

Первая неделя выдавалась особенно тяжелой. То тут, то там возникали вопросы и вопросики, требующие безотлагательного решения: и доставка почты с улицы Кооперации на Безымянную, и устройство детей в школы и детские сады, и встречи зарегистрированных бегунов, которые возвращались из отпусков и командировок, и разъяснительная работа, и поддержание порядка на лестницах, и поиски кандидатур на места дворников, и…

Одним словом, Рыскаль крутился как белка в колесе. Конечно, у него была группа из десятка сотрудников УВД, от рядовых до лейтенантов, и большие права и возможности, но… доверяй, да проверяй! – непременно где-нибудь напортачат. Майор по своей натуре был человеком, любящим вникать во все тонкости, и неоднократно убеждался в том, что, будь ему поручена та работа, которую проверял, он выполнил бы ее тщательнее и вдумчивей, чем подчиненный.

Однако приходилось терпеть, кое-где поправлять, кое-кого распекать. Не разрываться же на части!

Нечего и говорить, что, начиная с воскресного общего собрания кооператива, майор уже не покидал дома на Безымянной. Он поселился в трехкомнатной квартире, где раньше находилось Правление и куда жена его Клава доставила необходимые вещи, а потом стала носить завтраки и обеды.

Обстановка была походная, живо напоминавшая Рыскалю солдатскую юность и послевоенную молодость: заправленная серым одеялом раскладушка, которую принес Вероятнов, письменный стол, над ним карта (та самая), график дежурств постовых, список подчиненных с адресами и телефонами, городской адресно-телефонный справочник на столе.

Дверь в квартиру была открыта днем и ночью.

Памятуя о том, что наведение порядка в каждом деле следует начинать с головы, Игорь Сергеевич уже вечером в воскресенье принялся за оборудование штаба. Комната председателя Правления, где он пока поселился, после ремонта должна была стать спальней, комнату бухгалтера Игорь Сергеевич предполагал отдать дочерям, а маленькую изолированную комнатку, как войдешь в квартиру – налево, он решил оборудовать под штаб. Слово ему больно понравилось. Собственный штаб! Комнатка использовалась в кооперативе под дворницкую, там валялись лопаты, флаги, разный хозяйственный хлам.

Рыскаль собственноручно перенес его в освободившуюся двухкомнатную квартиру дворничих в том же подъезде (в воскресенье их и духа не было – бежали, как крысы с погибающего корабля), вымел сор, ввинтил новую лампочку и осмотрел помещение.

Комнатка была тесновата, метров десять, но под штаб годилась. Требовалось провести срочный косметический ремонт. Рыскалю уже мерещился образцовый порядок в штабе, пишущая машинка, заново покрашенный несгораемый шкаф… в углу будет переходящее знамя… стулья нужно купить новые, а стол хорошо бы затянуть зеленым сукном. И для карты место есть. И для портрета.