Таинственная незнакомка - Курт Циммерман

— Я боюсь, Тео. Я так рада тебя видеть, но я боюсь.

— Соня, нельзя терять голову. На Хильду мы можем положиться.

— Господи, как она там? — Соня ужасается, подумав о том, какими методами пользуются в гестапо. — Хильда знает, что делать. Она думает о нас и надеется, что мы не потеряли мужества, что мы выстоим и продолжим наше дело.

— Продолжим? Это звучит как крик отчаяния.

— Сейчас нам надо затаиться. Сейчас они настороже, и опасность возросла вдвое. Но позже мы возобновим все контакты и начнем опять работать. Или ты хочешь оставить Хильду в беде?

— Нет, Тео. Но если бы ты всегда мог быть рядом со мной!

— Я всегда с тобой. Точно так же, как и Хильда всегда с нами. Ни один из нас не одинок, потому что мы никого не оставляем в беде. Ты знаешь это.

Она кивает, незаметно прислоняется к его плечу и снова обретает мужество.

— У нас есть уверенность, Соня. Те, кто сейчас мучает Хильду, будут в свое время призваны к ответу!

— Я ненавижу их!

— Это хорошо, Соня. Твоя ненависть должна быть сильнее страха, тогда и ты станешь сильнее их.

Пихотка рассматривает молодую женщину, ставшую как будто еще тоньше и бледнее. Скоро у нее уже не хватит сил сопротивляться. Возможно, ее уже не придется переправлять на Принц-Альбрехт-штрассе.

— Ну, фрейлейн Гёбель, вы подумали?

— Я много думала, господин советник уголовной полиции.

— Рассказывайте!

— Я знаю теперь, что могла сделать лучше. Я допустила несколько ошибок.

— Хорошо. Теперь с этим покончено. Будьте благоразумны и расскажите все.

Она молча смотрит на него.

— Назовите мне имена, Гёбель. Кто был вашим осведомителем в штабе верховного командования вермахта? Кто доставал вам документы? Мне нужны имена, Гёбель!

Она молчит.

— Гёбель, мне дали указание передать вас гестапо. Там с вами не будут так церемониться. Вы представляете себе, что вас там ожидает?

— Да.

Советник уголовной полиции говорит, упрашивает, злится, но не достигает успеха. Он не хочет отдавать свою жертву на Принц-Альбрехт-штрассе. И дело здесь не в его человечности, просто ему жаль делиться успехом. Он хочет довести дело до конца, причем самостоятельно. Он отдает распоряжение применить к подследственной Гёбель особые условия содержания под стражей, «Она еще не дозрела, — думает он, — скоро я опять займусь ею».

Игрой Бернгарда Винкельманна, исполняющего роль Лестера, были восхищены даже актеры. Он никогда еще не был так великолепен. Артист вложил в роль все свое волнение, весь страх.

…Я здесь, быть может, и всесилен, но не в деле,В котором я довериться вам должен,Тут я слабей всех прочих при дворе,Всех уязвимей для людских изветов.

Эта фраза не выходила у него из головы, не давала ему покоя. «Одно ее слово, и мне конец. Хильда Гёбель арестована, ее свидетельство может меня погубить. Она заговорит. Они ни перед чем не остановятся. Эта молодая женщина заговорит, и ее показания могут меня погубить».

Вечер за вечером сидит он в своей уборной, весь в холодном поту. Растет число его поклонниц — и растет его страх.

«Конрад избрал лучший путь. Он бежал на фронт. А я сижу здесь, в постоянном страхе и ожидании. Какие дешевые сцены разыгрываем мы часто! Я знаю теперь, как мучительно силен может быть страх. Ее свидетельство может погубить меня».

— Гёбель, да говорите же наконец! Если вы не прекратите свое упорное молчание, вы восстановите против себя весь суд. Вы понимаете, что это значит?

— Я знаю. То, что вы называете судом, это сборище жестоких людей, которое будет против меня независимо от того, буду я говорить или молчать. Господин советник уголовной полиции, я предстану не перед судом, я предстану перед лицом своих врагов, которые являются и врагами нашего народа. Я предстану перед ними, потому что я всегда противостояла им.

«Она говорит, — радуется Пихотка, — неважно что, важно, что говорит. Пусть она ругает суд. Кто говорит, тот может однажды легко проговориться. И если у нее вырвется хоть одно слово, хоть одно имя, я позабочусь о том, чтобы она не остановилась на этом». Вслух же он произносит:

— Вы одна против целого государства, Гёбель? Вам понадобится поддержка! Кто ваши друзья? Кто ваши помощники?

— Я должна назвать всех, господин советник?

— Говорите!

— Они удерживают целый фронт — от Ленинграда до Сталинграда.

Пихотка с размаху бьет ее. И его злоба только усиливается, когда он видит, как она вытирает ладонью кровь с лица и улыбается.

— Ты у меня заговоришь, дрянь! — рычит он.

Мария Крюгер с головой погружена в работу. Она шьет, делает примерки, гладит, подшивает, но мозг ее неотступно сверлит один и тот же вопрос: а вдруг Хильда Гёбель назовет ее имя? «Как долго она еще сможет продержаться? Сколько бы я продержалась, если бы это случилось со мной?» — думает она.

Неприметная, доверчивая портниха испуганно заглядывает в лица своих клиентов, потому что ей кажется, что они слышат биение ее сердца, которое стучит громче часов на церковной башне. Постепенно страх ее спадает и уступает место тихой покорности. Она благодарна судьбе за каждый отпущенный ей час. Иногда перед глазами ее встает худое лицо Хильды. Тогда она успокаивается, и в душе у нее начинает шевелиться крохотная надежда.

Всегда, когда дневная суета на бензоколонке прекращается, Герхард Корн, пожилой человек, потерявший в аварии ногу и носивший протез, вспоминает своего старого товарища Фрица Гёбеля. Он слышал, что дочь Фрица арестовали. Может быть, она пошла по стопам своего отца? Иногда Корн оказывал ей кое-какие услуги: выполнял небольшие поручения, передавал письма. Помнит ли она еще об этом? Хочется думать, что поминает добрым словом. Хочется надеяться, что она не упомянет его имя там, где сейчас находится.

В первую минуту Иоахима Хагедорна охватывает ужас. Так, значит, его коллега — шпионка. А ведь она была очень мила и умела прекрасно слушать. «Что же я ей рассказывал? О своем брате. Если она упомянет об этом, то там подумают, что я… Но я и в мыслях не держал… Хитрая змея! Сваливать вину на других — это они умеют. Топить с собой и невинного — это подлость!» Он ругает и проклинает свою бывшую коллегу. Его трясет от страха.

Адвокат доктор Хаберфельд был юрисконсультом крупной фирмы, в которую входили и военные заводы. Он был католиком и не сочувствовал идеям Гитлера. Поэтому он несколько раз давал Хильде, которую знал, так как она однажды интервьюировала его, кое-какие сведения.

«И почему я разболтался с нею? Ведь раньше я никогда не давал интервью!» Он ненавидит журналистку, которая расспрашивала его, потому что это ее профессия. Он ненавидит и взывает о спасении к своему богу.

— Гёбель, я же не изверг. Назовите мне хоть одно имя, и я отпущу вас с миром. И даже замолвлю за вас словечко.

Она смотрит на Пихотку и молчит.

— Гёбель, вы же интеллигентная женщина. Вы вполне могли бы оказаться на моем месте. Вы отлично можете владеть собой. Ведь вы столько времени жили под чужой личиной, и ни разу не выдали себя. — Однако это обращение тоже не имеет успеха. Он злобно смотрит на нее и грубо кричит: — Ну, довольно, я хочу знать имена!

— Какие?

— Кто с вами сотрудничал? Кто входил в вашу группу? Как звали осведомителей? Где они? Где радист?

Она молча смотрит в окно — сквозь стекло видны ветви деревьев. Из окна ее камеры была видна только голая серая стена и кусочек неба.

— Гёбель, ведь я могу поговорить с вами иначе.

— Я это знаю.

— Один-два раза вы, может, и выдержите, но на третий — уже нет! Господин фон Левитцов рассказал нам все после первого же раза.

— Зачем же вы меня спрашиваете, если уже все знаете?

Пихотка хватает телефонную трубку:

— Приведите подследственного Левитцова!

Увидев советника, Хильда поражается. За эти несколько дней он постарел, сильно постарел. Он выглядит совсем обессилевшим.

Советник уголовной полиции с удовлетворением отмечает то впечатление, которое произвела на Хильду эта встреча.

— Не стесняйтесь, Левитцов. Используйте возможность поблагодарить вашу бывшую руководительницу за все, что она для вас сделала.

Левитцов стоит, опустив голову. Хильда прекрасно понимает циничный трюк своего мучителя, который почти дружеским тоном произносит:

— Ну что же, Левитцов, почему вы не говорите спасибо? Я думал, вы вежливый человек!

— Я знала Удо фон Левитцова не только как вежливого, но и как порядочного человека.

— А я вас не спрашиваю, Гёбель. И к тому же ваш порядочный Левитцов без всякой необходимости свалил на вас всю вину. Он рассказал все о вашей преступной деятельности. Он вас не щадил.

— А вы его пощадили, господин советник уголовной полиции?