Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства - Томас Сас

Жена Брэндена Барбара была элегантной, исключительно красивой молодой женщиной. Айн Рэнд, бывшая замужем за Фрэнком О’Коннором, была старше Брэндена на двадцать пять лет. Чтобы обеспечить себе покой в связи со своей сексуальной связью, Брэнден и Рэнд заручились согласием на нее от своих супругов. Этот договор воплощал их идею «разумной жизни». «То, что мы занимались любовью в спальне Айн и Фрэнка, — пишет Брэнден, — порой было трудно вынести. Однако это оставалось символом нашей связи в самой ее гармоничности… когда она смотрела на меня, это был взгляд жрицы, размышляющей об объекте своего почитания»388.

Брэнден пишет, что Рэнд «имела психологическую теорию» касательно чего угодно. Спустя годы он, кажется, по-прежнему не подозревает, что она — мастер самооправдания: что бы она ни делала, это было «разумным». Барбара расстроена ролью сексуального камердинера/идола, которую ее муж занимает в жизни Рэнд. В присутствии Брэндена Рэнд поучает Барбару. «“Это не значит, что Натан тебя не любит, — говорит она, — точно так же, как я люблю Фрэнка”. …я [Натаниэл Брэнден] мягко добавил: “То, что случилось между мной и Айн, должно было случиться. Это не меняет ничего в моих чувствах к тебе”. Я говорил это всерьез»389. Барбара продолжала «нервничать».

Брэнден сообщает нам далее, что в школе был плохим учеником, интересовавшимся только психологией: «Я не имел чувства истории, которым наделена Айн, или ее знания фактов прошлого. Вчерашние традиции значили для нее очень мало и еще меньше — для меня. Она была единственной интересовавшей меня традицией, и лежала она в будущем, а не в прошлом»390. Эти двое неученых, поглощенных сами собой, поистине были предназначены друг для друга.

Брэнден начинает углублять свой интерес к тому, что он называет «психологией»: «Первая статья, которую я написал, главным образом вдохновленный желанием понять Барбару и Фрэнка, называлась «Метафизика эмоционализма»391. Он предложил следующий «анализ» психического состояния Барбары: «Спустя несколько месяцев после того, как начался роман, однажды ночью Барбара проснулась в состоянии ужаса. Встревоженные тем, что это мог быть сердечный приступ, мы вызвали Аллана Блюменталя [двоюродного брата Натана, психиатра и также участника культа Рэнд]. Проблема была не с сердцем — поражены были ее разум и чувства»392. Брэнден пишет — «был поражен разум» Барбары. Не соглашусь. Именно Барбара как личность была «поражена». Если говорить точнее — Брэнден и Рэнд намеренно причинили ей ущерб, не физически, а психологически, своим поведением и словами.

Спустя годы после этого эпизода взгляды Брэндена и Барбары на этот эпизод по-прежнему представляют столь поразительный самообман. Брэнден пишет: «Я был знаком с феноменом тревожных расстройств… никто не предложил лекарства, и я еще не знал об уже существовавших первых транквилизаторах»393. В книге «Страсти Айн Рэнд» — воспоминаниях Барбары о тех же самых событиях — она пишет: «Именно Брэнден первым высказался о … [правильном диагнозе] “патологической тревожности”… Именно это, как я понимаю в ретроспективе, со мной и происходило, название очень точно: конфликт между «я должна» и «я не могу» — столкновение двух абсолютов. Одним абсолютом было я должна принять любовную связь своего мужа с Айн, это было правильно и разумно, — другим был абсолют, молчаливо кричащий внутри меня, что я не могу»394. В сноске она добавляет: «Согласно недавним научным исследованиям патологическая тревожность считается главным образом результатом химического дисбаланса в головном мозге… поддающимся лечению подходящими лекарствами»395. Вот что происходит, когда психологи, не способные ответить, чем pancreas (поджелудочная железа) отличается от parathyroid (паращитовидной железы), играются во врачей.

Натаниэл и Барбара говорят сами с собой и друг с другом на психожаргоне. Она называет свои конфликтующие желания «абсолютами». Она не говорит, что именно делает эти желания «абсолютами». Предположим, она хотела бы есть шоколад целыми днями и оставаться стройной. Составляли бы эти конфликтующие побуждения «абсолюты»? Натаниэл объявляет расстроенность Барбары «патологической», Барбара сама объявляет свою тревогу «патологической», и оба объясняют ее «химическим дисбалансом в головном мозге». Разум закипает от этого. Интеллектуальное высокомерие, смешанное с медицинским невежеством, служащие делу самообмана, кажется, не знают границ. Если бы Брэнден бил жену и однажды сломал ей челюсть, они по-прежнему объясняли бы боль в ее челюсти химическим дисбалансом в ее мозге?

Брэнден и Рэнд оскорбили Барбару, затащив ее внимание в свои сексуальные дела. Затем они оскорбили ее еще раз, классифицировав ее невысказанную ярость в качестве «психического заболевания». Они продолжили надругаться над ней «лечением» ее от этой «душевной болезни». А затем они надругались над ней еще немного, «изучая» и публикуя статьи с «исследованиями» ее «патологии». Брэнден поясняет: «В поисках объяснений [гнева Барбары в отношении их двоих] Айн привлекла мою теорию “метафизики эмоционализма”… она написала психологическую статью по этому вопросу… я начал понимать, насколько велика проблема тревожности, и начал вырабатывать по этому вопросу теорию»396. Что остается критику сказать перед лицом такого самомнения и нарциссизма?

Вспоминая Рэнд и Коллектив, Брэнден пишет: «Мы не были культом в буквальном, словарном смысле слова, однако определенно некоторая культовая сторона в нашем мире имела место (в том же смысле, в котором в ранние годы психоанализа можно было говорить о “культе Зигмунда Фрейда”…)»397. Это в самом деле имело место, и не только «в ранние годы».

Психоанализ и сегодня представляет собой культ или, если более точно, — целый ряд культов. Институт Натаниэла Брэндена — это тоже культ. Все школы психотерапии представляют собой культы. Брэнден с нетронутой наивностью верит в то, что современные школы психотерапии — особенно его собственная — это науки: «Разумеется, сегодня значительно больше признают то, каким образом гипноз может быть использован во всех целительных профессиях»398.

Вскоре Брэнден становится приверженцем модной «медицинской» версии психиатрического шарлатанства: «Я был склонен думать более биологически… термин биоцентрический (сосредоточенный на жизни) еще не вошел в мой лексикон»399. Возможно, Рэнд не очень много знала о психиатрии, но она чувствовала подделку. «Когда я пытался рассказать ей о новых исследованиях, указывавших на то, что некоторые разновидности депрессии имеют биологическую основу, она сердито отвечала: «Я могу сказать тебе, что вызывает депрессию. Я могу рассказать о рациональной депрессии и нерациональной депрессии — вторая главным образом представляет собой жалость к себе, — и ни в одном из этих случаев биология не играет роли»400.

Ближе к концу своей истории Брэнден готов выставить диагноз душевной болезни и самой Рэнд: