Махинации самозванца - Романов Илья Николаевич

– Сколько? – спросил я у врача, едва мы вышли от больного.

– Многие лета… – начал по привычке врать врач.

– А если так?! – «Барс», мой нож ещё с Земли, упёрся в кишки. Обычный нож, обычная ситуация, а я на нервах.

– Неделя. Максимум две недели.

– Понял. Прости за срыв… – сказал я, хотя ни капли не сожалел. Впрочем, думаю, врач это и без моих откровений понял…

Глава 3

О проклятом дежавю, или О том, как сны влияют на нас. О том, как вылезают проблемы, а я к ним не готов

Как я оказался в борделе, хоть убей, не помню. Когда, хоть немного пришёл в себя, то увидел кусок спины кор-сэ́ Адру-са. Я его тушку в любом состоянии узнаю. Походу, я тут из-за него. Я пытался встать. Где мои? Где Гевар, Гумус, Могр. Тело меня не слушалось.

Думаете, я тут выёживаюсь?! Чем? Тем, что я вёл себя как непотребное! Я тут себе душу рву. Пытаюсь сказать всё как есть, без прикрас. Всё честно. Я не горжусь собой. Я – просто я. Потом меня отрубило. Меня крутило…

Мне снилась Алёна. Мелкая танцевала в огне. В тенях огня просматривались лица Кайи, Халлы и её лицо. Росчерк меча, и Кайя захлебнулась кровью. Ещё росчерк, и Халла зажимает кишки, падающие из живота. Я ору. Рвусь вперёд. Но это в стороне от меня. Я бессилен.

Я ору. Захлёбываюсь своими словами и слюнями. Рвусь вперёд. Я хочу отомстить. Я не умею прощать. Твари, я вас порву. Я сам испугаюсь себя, когда отомщу. Я не прошу. Урою. Порву. Разорву…

– Ты мой, – она целует меня.

Алёна как прежде танцует среди огня, но сейчас огонь начинает её обжигать. Алёна дёргается в огне, но её я не слышу. Это как чёрно-белое кино. Звука нет, но всё понятно. В руке откуда-то «калаш». Я стреляю. Добиваю. Лучше от пули, чем мучиться в пламени. Я стреляю по Алёне. Я быстро. Ты так легче уйдёшь. Это для твоего же блага…

Проснулся в поту. Потное тело в обнимку. Где я?

– Спи… – шепчет женское тело в моей охапке.

Иду по льду. Лёд хрустит под ногами. Рядом на льду сидит у лунки кор Равур в ушанке и с удочкой в руках:

– Вот и ты пришёл…

– Равур?!

– Не останавливайся! Иди! Иначе провалишься!

Я вывалился из сновидения. Не то что мне было страшно. Вру. Было страшно. Хруст льда под ногами. Серое небо над головой. Такое серое, как будто у меня нет таких слов. Рядом кто-то шевелится.

– Спи, – шепчут чьи-то губы.

– Любимый, – шепчут её губы.

Я на ней. Голые.

– Ты же мертва, – шепчу я.

– Но сейчас мы вместе… – потные груди, набухшие соски. – Не останавливайся…

– Ты же мертва. Где я?!

– Мы здесь. Тебе этого мало? Ты любишь меня?

– Люблю! Но не уверен, что этот ты!

– Это я! – шепчет она. Она.

Это она. Моя обнимает меня.

– Не спи!!! Умрёшь!!! – вдруг закричала другая, отталкивая меня.

– Зачем?! Я же с тобой!

– Просыпайся! Не спи! – вдруг резко заорала другая.

Проснулся я от того, что замёрз. Я в обнимку со шлюхой в борделе. Шлюха заледенела. Застыла в объятиях. Глаза широко раскрыты. Рот распахнут в крике. Стекает ледяной дорожкой струйка слюны с губ. Над всем этим чувство, что я тут не один. Есть ещё что-то незримое. Холодно. Иней на ресницах.

– Оставь меня! – шепчут губы. Разжал закоченевшую руку шлюхи, обнимающей за шею. – Иначе я сам приду к тебе! Тварь! Успокойся уже!

Встал. Прошёлся по комнате. Запахнулся в покрывало. Сдерживаю себя. И вдруг проорал:

– Ты слышишь меня?! Отстань от меня! Тварь!

Кричал я это в шоке. Глупо считать, что я открыто бросаю вызов смерти. Я начал понимать, о чём говорил жрец…

Мёртвую шлюху списали на передоз. Перебрала, и всё. Мне даже не пришлось платить обычные в этом случае откупные за тело. Производственная травма и всё на этом.

Я молчал. Смерть ко мне приходит в женском обличье, а не как у местных – в мужском, юношеском теле с зелёной веткой в руке. Что тебе надо от меня, курносая?! Базару нет. Ты красивая девушка, а не так, как тебя принято изображать, костлявой старухой. Вопрос: «А на хрена я тебе сдался?»

Адрус, наверное, хотел надо мной простебаться по поводу шлюхи, но осёкся под взглядом.

– Гумус! Что у меня со зрачками?!

– Кор… У вас нет зрачков…

– Понятно…

В общем, отдохнули. Я не знаю, с кем там отдохнули мои, но мне от такого отдыха надо нервы лечить… Вашу мать… И без курева жрецов бога смерти меня штырит. Походу, нервы ни к чёрту…

Думаете, опять напился?! Утопил себя в вине?! Хрен там! Мне тошно от себя. Перед глазами то, как я добиваю. Опять! Я добиваю! Ты можешь убежать от войны, но война тебя всё равно догонит…

Я не оправдываюсь. Молодой был. Глупый. Так надо было. Если бы не я, то моих бы. Для других это отговорки… Если бы мне сейчас дали шанс всё исправить…

Дурак. Ты думаешь, что я бы так не поступил?! А вот хрен. Поступил бы так же. Только в этот раз поступил бы не на эмоциях, а осознанно. Тебя бы туда, сам понял бы…

Моя тушка тряслась на Колбаске. Адрус спит в борделе. А у нас другая миссия. Сегодня день грызни с банковскими. Похмельный я или трезвый, кого это волнует. Надо быть на месте и точка…

В банке было нечто. Я мало что понял. Банально не хватало знания языка, а если бы и хватало, то не уверен, что много больше понял бы. Ич Освир ссылался на какие-то прецеденты, грозился судом, комиссией за невыплаты и его процентом.

Вашу мать! Если бы он с самого начала со мной был, то насколько мне было бы проще. Парень мне много нервов сберёг бы, уладив дело ещё досудебно. Мне дозволили заглянуть в бумаги счётов моего якобы отца.

Не считайте, что я много понял. У «Вермута и сыновей» было четыре счёта, два пустых, один с мелочью и ещё один… Пустой счёт на меня в качестве подставного лица. Типа я наследник барона. С этого счёта я уже снял деньги по приезде в столицу.

Два счёта непонятных. И там по бумагам суммы проходили большие, чем баронство зарабатывает продуктами. На этих счетах, похоже, оседали деньги из оборота того, что не задекларировано. Ещё один счёт был чисто белый. Денег на нем пять золотых, два серебра и три меди.

На одном из мутных счётов был мизер, но там, судя по бумагам, был крупный съём незадолго до моего визита. Второй тайный счёт меня порадовал семью сотнями золота, но снять я их не могу. Деньги пушены в оборот и надо ждать к концу года по договору старого барона.

В итоге я обогатился на пять золота и в теории на семь сотен, если раньше не сдохну.

– А ты полезный человек… – всё, что смог сказать я.

– Обычное дело. – Ич Освир усмехнулся. – Всё в долг. Два процента от счёта мои. Сейчас! А то знаю я вас, дворян, обещаниями сыт не будешь…

Я проглотил наглость. Дешевле выйдет согласиться, чем тратить большее за судебные тяжбы.

– А нужна тебе эта столица? – невзначай бросил я.

– Так за пределами столицы и дел нет.

– Дел нет, а деньги идут, – вербовал я.

Ич Освир как-то странно посмотрел на меня, но ничего не ответил. Умён. Уважаю. Понимает, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, да и то только для второй мышки. Я бы, наверное, сказал ещё что-то позитивное в адрес этого прохвоста, но тут случился облом. В комнату, где Освир гнул пальцы, ввалилась целая делегация. Комнатушка всего ничего, а народу набилось, что ни вздохнуть, ни пёрнуть. Возглавлял ввалившуюся толпу какой-то седой сморчок. Обрюзганный, мелкий, тщедушный.

Я уже хотел открыть рот. Высказать своё осуждение таким наглым вторжением, но осёкся. Увидел, как побледнел мой адвокат.

– Попрошу. Вас. Удалиться! – резал словами худощавый старенький сморчок, одетый в чёрный жакет по последней моде. За его спиной отсвечивает какой-то краснощёкий толстяк, одетый с показной роскошью в непримечательную одежду, но из самых дорогих местных тканей. Ещё парочка цепных псов толстяка в комнату клерка не зашли. Мялись за порогом. В маленькой комнатке и так было много народа.