Закрой глаза (СИ) - Кононова Ксения "MidnightLady"

«Прости, сынок».

Макс еще раз трет тыльной стороной ладони нос. Тот знал, что делает. Это не был очередной приступ и если бы был в стельку, тоже вряд ли додумался что-то писать. Зачем? Макса начинает бить мелкая дрожь, и он не хочет, чтобы кто-то его сейчас видел или слышал.

— Жень, я позвоню. Возвращайся на работу. — Произносит он, чувствуя, как перед глазами начинают плыть черные круги, а к горлу подступает тошнота и во рту появляется неприятный привкус. Делает глубокий вдох, крепче сжимая руками костыли.

Макс сквозь шум в ушах слышит, как Женя уже сам куда-то звонит, о чем-то договаривается, проигнорировав его слова, а у него даже нет сил с ним спорить сейчас. Он просто смотрит, не в силах шевельнуться, на тело последнего близкого человека, который добровольно ушел из жизни, оставив его совершенно одного.

***

— Да. — Без какой-либо интонации из динамика телефона.

— Привет, Макс. Как дела?

«Нормально»

— Нормально.

— Массажист был?

«Был»

— Был.

— Как себя чувствуешь?

«Хреново потихоньку»

— Хреново потихоньку.

Женя знает содержание этого диалога уже наперед и отнюдь не потому, что научился читать мысли Макса на расстоянии. Последнюю неделю после похорон этот диалог никоим образом не видоизменялся и иногда Жене кажется, что он разговаривает с автоответчиком или автоматом, запрограммированным только на несколько ответов, повторяющихся с определенной цикличностью. Ни слова об отце, ни о чем-либо другом. С этим срочно нужно что-то делать, иначе депрессия Макса начнет прогрессировать все больше. У Евгения почти нет свободного времени и ездить к Максу, чтобы его развлекать, он не может чисто физически, а тот сходит с ума с закрытой дверью в гостиную, в которую — Женя руку готов дать на отсечение — ни разу не заходил с момента похорон отца. Макса нужно как-то вырвать из той трясины, в которую его засасывает с каждым днем. Потому что тот по каким-то причинам даже не предпринимает попыток сопротивляться.

— Я через пару часов приеду. — Вдруг произносит Женя.

На том конце впервые повисает пауза, а не заготовленный ответ, но через несколько секунд Макс отвечает:

— Не нужно. У меня действительно все нормально, а у тебя до фига работы и… — Речь чуть заметно ускоряется, но Евгений ее прерывает.

— Я не спрашивал, Макс. Я просто предупредил. Сегодня я смогу освободиться пораньше.

Не давая Максиму времени на то, чтобы придумать хоть какую-нибудь отмазку, Женя сбрасывает звонок. «Освободиться пораньше» в его случае было бы более правдоподобно, если бы он вместо трех ночи, собирался вернуться домой в час, а не уйти из ресторана в девять вечера. За первый месяц работы расслабиться не получается даже при большом желании. Ежесекундная сосредоточенность на всем сразу и конкретных нюансах — перманентное состояние, не покидающее Женю даже во сне.

И хотя он звонит Максу каждый вечер, он уже давно его не видел. А ему нужно его увидеть. Просто, чтобы убедиться, что это все еще тот Макс, которого он знает, а не неодушевленный робот с примитивной программой.

Решив все первоочередные вопросы и обсудив с Лукасом некоторые рабочие моменты, касающиеся завтрашнего дня, Женя садится за руль в начале десятого вечера и едет к Максу. По дороге мозг работает все в том же, уже привычном, режиме анализа и систематизации вертящихся мыслей, но сейчас они касаются не только работы, а и Максима. Тот не захотел никаких поминок. Был скромный похорон, а затем он просто вынес пакет с едой и выпивкой дворовым собутыльникам отца. Ни слез, ни истерики, ничего. С того самого момента, как они вернулись из больницы и застали повесившегося отца, Макс впал в состояние автоматизма и равнодушия. Жуткое состояние безразличия. Абсолютно ко всему.

Женя сосредоточено следит за дорогой, тем не менее, пытаясь найти в голове хоть какой-нибудь выход, чтобы «оживить» Максима. Окончательное решение формируется за доли секунды, когда перед ним распахивается входная дверь, а на пороге, опираясь на костыли, стоит нечто с глубокими синими кругами под глазами на светлой коже, от чего создается еще более тяжелое впечатление.

— Это в твоем понятии «я чувствую себя нормально»? — Скептически приподнимает бровь Евгений, проходя в квартиру. Он помнит. Никакой жалости. Только не с Максом. — Ты вообще спал после похорон?

— У меня бессонница. — Равнодушно произносит тот, закрывая за Женей дверь и направляясь на кухню. Костыли приглушенно стучат о деревянный пол. Женя снимает обувь и бросает быстрый взгляд в сторону гостиной. Так и есть, дверь закрыта. Переводит взгляд вновь на Максима, наблюдая, как тот прислоняет один костыль к стене, распахивает форточку и щелкает зажигалкой, подкуривая сигарету. Сделав глубокую затяжку, чуть покашливая, выпускает сизый дым в холодную темноту открытого окна. На подоконнике полулитровая банка, с горой забитая окурками.

Глядя на слегка опущенные плечи, хочется крепко сжать их ладонями и хорошенько встряхнуть Макса. Заставить психовать, орать, язвить, материться… хоть что-нибудь. А не наблюдать, как он делает вид, что с ним все нормально. Ни черта с ним не нормально.

А еще снова обнять. Жене никогда так не хотелось обнять его, как сейчас. Провести рукой по затылку, задевая кончиками пальцев мягкие волосы, коснуться напряженной спины. Укрыть собой. И тогда ничего не нужно было бы говорить. Ни одному из них. Женя хочет, чтобы Макс почувствовал его. Так, как он чувствует Макса. Это не жалость, это желание близости — сейчас не столько плотской, сколько человеческой — которое Женя превозмогает с огромным усилием.

— Что ты ел сегодня? — Спокойно. Евгений открывает холодильник и пробегает взглядом по пустым полкам. Понятно. — Кроме сигарет, я имею в виду.

— Если хочешь есть, там были пельмени в морозилке… по-моему. — Безразлично. Еще одна затяжка. Медленный выдох. Макс сглатывает и, наконец, поворачивается к нему. На доли секунды равнодушие в глазах сменяется напряжением, но тут же исчезает.

— В общем, я увидел все, что хотел. У тебя десять минут на сборы. — Таким тоном, будто вариант отрицательного ответа не рассматривается в принципе.

Максим несколько секунд рассеянно смотрит на него и когда Жене уже кажется, что он его не услышал, Макс переспрашивает:

— Какие сборы?

— И то правда, пары носков и футболок хватит.

Не произнося больше ни слова, Евгений разворачивается и, оставив Максима на кухне, направляется в его комнату к шкафу, который он знает уже как свой собственный. Открывая створки, привычно роется на полках. Макс успевает прийти в себя и через минуту появляется в комнате.

— Ты куда-то хочешь меня отвезти? — Ну слава богу, вместо равнодушия есть еще какие-то эмоции. И сейчас это настороженность.

— Да в лес, тут недалеко. — Не отрываясь от своего занятия, произносит Женя, но Макс явно не в состоянии воспринимать юмор. Евгений переводит на него взгляд. — У меня какое-то время поживешь. А когда придешь в себя, вернешься домой. Тебе нужно хотя бы ненадолго сменить обстановку, хорошенько выспаться и отдохнуть. Посмотри на себя.

Макс не смотрел на себя уже давно. Его абсолютно не заботит, что на футболке есть засохшее пятно от… чего-то, Макс уже и не помнит от чего, и сама она уже не первой свежести. И даже не второй. А побриться по-хорошему стоило еще два дня назад. Ему все равно. Но медленное осознание того, что Женя сейчас собирает его вещи, рассчитывая, что Максим будет с ним жить, заставляет запуститься аморфное сознание и испытать состояние близкое к легкой панике.

— Со мной все в порядке. И можешь складывать вещи обратно, я остаюсь дома. — Произносит он с нажимом, но все еще спокойно.

— Почему?

Максим на миг оказывается в тупике от такого простого вопроса. Действительно, почему? Потому что Женя ему снова снился этой ночью не в качестве друга? Или потому что он не может заставить себя открыть дверь в гостиную, ожидая увидеть отца, повесившегося на ремне? Или потому что чувствовать себя дерьмовей, чем сейчас просто невозможно, но все это Вселенское дерьмо продолжает погребать его под собой? Потому что он устал не спать, но боится уснуть? Какую из этих гребаных причин ему стоит озвучить? Какую из них хочет услышать Женя?