Рядовые Апокалипсиса - Борис Громов

— Пароль сперва назови, – забормотал в ответ сварливый голос. – А мы и посмотрим, как тебя встречать.

— Ну ты, братец, зануда… Тут весь мир в тартарары летит, а ты со своим паролем мне мозг выносишь…

— Мое дело предупредить, – сварливости в голосе прибавилось. – Не будет пароля – из «Шмеля» приголубим.

— Успокойся ты, Аника–воин. Зенит—Два. Устраивает?

— А то, – голос в динамике слегка потеплел. – Подъезжай, не бойся…

Вообще–то я сейчас вместо пароля мог брякнуть любую чушь, хоть «Зенит—Два», хоть «Екарный Бабай – шестьсот шестьдесят шесть». Потому как настоящий пароль был скрыт в нашем с незнакомым мне пока охранником склада диалоге, со стороны напоминающем ленивую перебранку. Я должен был в обязательном порядке употребить слово «зануда», а он – «шмель». Так что у какого–нибудь излишне самоуверенного дурня, перехватившего наши переговоры и решившего закосить под своего, есть реальные шансы испытать на себе действие реактивного огнемета. Милости, как говорится, просим.

Однако должен признать, дерзкими парнями были нападающие, особенно поначалу. Сидели б в грузовиках не мы, заранее о готовящемся нападении предупрежденные и к нему подготовленные, а обычные «рули» и охрана из солдат, кто знает, чем все закончилось… Но история сослагательного наклонения, как известно, не терпит. И когда первый «джигит» ловко запрыгнул на подножку сбросившего скорость в узком, практически не освещенном проезде между двумя глухими заборами промзон первого «Урала» и, ткнув в боковое стекло напротив головы водителя стволом пистолета, прорычал что–то матерное с сильным акцентом, машина, к его удивлению, и не подумала остановиться. Больше того, вместо перепуганного лица абрек увидел за стеклом пистолет–пулемет «Бизон», ствол которого сквозь приоткрывшуюся круглую бойницу уперся ему прямо в переносицу. Как мне кажется, гордый сын Кавказских гор даже хотел что–то сказать или выкрикнуть напоследок, да не успел. В замкнутом пространстве кабины оглушительно бахнуло и кисло завоняло сгоревшим порохом, а промеж удивленно изломанных «домиком» густых черных бровей бандита образовалось еще одно не предусмотренное природой «технологическое отверстие». Тело кавказца плашмя рухнуло вниз, машина слегка качнулась, будто наехала задними колесами на крупную кочку, что–то мерзко, с всхлипом хрустнуло. А потом загрохотали–залязгали разом все наши пулеметы.

Хотите – верьте, хотите – нет, но ночной бой – это очень красиво: полыхает во тьме пламя дульных вспышек, яркими росчерками уносятся в разные стороны трассеры, летят выбитые пулями из бетонных заборов и кирпичных стен искры. А уж если работают одновременно четверть сотни стволов… Картина получается просто фантастическая: жуткая и завораживающая одновременно. Но любоваться этой красотой мне некогда, нужно стрелять, добавляя в нее и свою лепту. Правда, в отличие от подчиненных, работаю я из автомата. Просто с пулеметом в кабине «покемона», и без того слишком тесной для меня, я вообще не развернусь. Даже с «калашом» и то тесновато, а пистолет для такого боя не слишком подходит. Надо бы себе какой–никакой ПП добыть, вон тот же «Бизон», как у водителя моего. Чем плохо? Вся казенная часть – та же самая «ксюха», под стволом – тубус шнекового магазина на шестьдесят четыре патрона – тоже удобно: куда разворотистее в замкнутом пространстве, чем стандартный магазин‑ «тридцатка», да и количество патронов тоже внушает… А главное – боеприпас. Уж чего–чего, а старого доброго девятимиллиметрового патрона для ПМ в «закромах Родины» столько, что и представить себе сложно. Только на складах нашей подмосковной милиции их не меньше десятка эшелонов. Не вагонов, попрошу заметить, а именно составов. Правда, стоят те эшелоны на каких–то тайных закоулках московских сортировочных станций, но это уже вопрос сугубый, кому положено, тот эти закоулки знает как свои пять пальцев. А мы сейчас именно тем и занимаемся, что этих знающих в обиду не даем.

— Эй, ироды, хорош палить, – ожившая радиостанция снова забубнила знакомым сварливым баском. – Там вражины вам уже вовсю из–за забора кожаной курткой машут…

— Чего? – смысл сказанного доходит до меня не сразу. – На фига?

— А я знаю? – издевательски хрюкает рация. – Наверное, белого флага с собой не захватили, вот и выкручиваются теперь как могут.

Вот оно как, значит. Интересно, а с чего они вдруг сдаваться–то надумали? Хотя… Блин, да им же просто бежать некуда! Весь двор за забором, похоже, с крыши и верхнего этажа склада как на ладони, так что назад путь точно отрезан, до ближайших ангаров на глаз метров пятьдесят ровной открытой площадки, на которой и укрыться–то негде. Видно, нет желающих судьбу пытать… Хотя, возможно, и были, да только не свезло. Характерные хлесткие щелчки снайперской винтовки я точно слышал, а у нас их нет. У бандитов – тоже. Значит, с крыши склада работали. Если там стрелок хоть что–то умеет, то с такой позиции, да на такой дистанции, да с оптикой… Словом – совсем безруким нужно быть, чтоб промазать. Через забор лезть прямо под наши пулеметы у «джигитов» тоже желания нету. Вот они и встряли там, как та хрестоматийная мышь под веником: и бежать – хана настанет, и на месте оставаться – задавят. Ну и все, спеклись «абреки».

— Прекратить стрельбу, – даю я команду в свой «Айком». – Противник воевать раздумал.

Злобный лязгающий сталью перелай пулеметов стих. Внезапно наступившая тишина после их грохота показалась какой–то нереальной. Правда, продолжалась она совсем недолго. Буквально через мгновение сразу с нескольких сторон послышались жалобные стоны раненых, а потом кто–то плаксиво завопил из–за забора:

— Не стырыляйтэ, ми сдаемся! Не стырыляйтэ!!!

— Ты, мля, сперва ствол на нашу сторону перекинь и сам перелезай, а там видно будет! – насмешливо откликаюсь я и снова бормочу в рацию: – Бдительности не терять, если кто–то из них хотя бы поглядит не так – валите с ходу. Цацкаться еще с ними…

Но «гости с юга» весь свой воинственный пыл уже утратили. Да, это вам не чеченцы–шахиды. Те, хоть и отморозки полные, но бьются до последнего, а эти… Одно слово – шушера рыночная. Через бетонный забор перелетают и плюхаются в грязь несколько пистолетов, два помповых дробовика и «укорот».

— Все?!

— Да, все, мамой клянусь!

— Мне твоя мама не интересна. Если соврал – задавлю, как кота помойного. Теперь сами перелезайте.

С пыхтением и сопением горячие южные парни начинают преодоление препятствия. С первого раза выходит не у всех, двое или трое срываются вниз, один довольно долго висит на локтях и, корча потешные рожи от напряжения, пытается перекинуть через гребень свою разожранную задницу. Раза с третьего–четвертого ему это наконец удалось, но вот сил при этом он окончательно лишился и словно куль рухнул с забора в грязный, почти растаявший сугроб. М‑да, жалкое зрелище. А ведь многие из них почти наверняка в молодости плотно спортом занимались. На Кавказе многие именно через спорт в криминал и приходят. Те, кому особых высот в борьбе, боксе или еще каких «ногодрыжествах и рукомашествах» достичь не удалось. Правда, и те, кому удалось, тоже грешны бывают. Вечно в сводках то один застреленный на «разборках» чемпион мира или мастер спорта мелькает, то другой. И, что характерно, фамилии у всех не Иванов ни разу. Снова смотрю на висящие на заборе тушки. Тьфу, блин! Надо ж было так себя запустить, а! Как мой старшина армейский любил говаривать: «Вы что думаете, вы на турнике как сосиски висите? Ни фига! Вы как мешки с дерьмом висите!» Вот и эти туда же… Сколько, кстати, их там? Восемь? Не густо… Только вокруг грузовиков сейчас чуть не в два раза больше лежит, а ведь кто–то еще за забором «озяб». Знатно мы на пару со складскими их проредили.