Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 2 - Джек Лондон

Однако в течение вечера он несколько раз изменял свои планы. Несмотря на хитрость, прикрытую личиной простака, Мэт временами чувствовал, что у него ускользает почва из-под ног. Сент-Винсент вел себя прекрасно. Он казался простым, веселым, искренним парнем. Он любил посмеяться и добродушно переносил насмешки других, был вполне демократичен, и Мэт Маккарти не мог уловить ни одной фальшивой нотки в его поведении.

«Ах, пес тебя заешь! — думал Мэт, рассматривая свои карты, среди которых было много козырей.— Неужели годы дают себя знать и моя кровь уже не греет меня? Он кажется славным парнем». Почему же я должен плохо относиться к нему, если он нравится женщинам, если эти создания рады видеть его? Смелость и красивые глаза — вот что привлекает их в мужчинах больше всего. Дамы дрожат и взвизгивают, слушая рассказы о войне, и в кого же они влюбляются с первого взгляда, как не в мясника и солдата? Этот парень совершил много отчаянных поступков, и поэтому женщины так мило улыбаются ему. Но это еще ничего не значит. Для меня он прежде всего отродье сатаны. Ты старый хрыч, Мэт Маккарти! Твое лето больше уж не вернется. Ты скоро совсем окостенеешь! Но подожди немного, Мэт, подожди,— добавил он,— пока ты не почуешь вкус его мяса».

Случай представился скоро, когда Сент-Винсент и сидящая против него Фрона взяли все тринадцать взяток.

— Ах, грабитель! — закричал Мэт.— Винсент, мой мальчик! Вашу руку, дорогой мой!

Это было крепкое пожатие, но Мэт не почувствовал в нем сердечности и с сомнением покачал головой.

— Чего тут думать,— бормотал он, тасуя карты.— Ты старый дурак! Сначала узнай, как обстоит дело с Фроной. И если она влюблена, то действуй!

— О, Маккарти всегда такой,— уверял Дэйв Харни, приходя на помощь Сент-Винсенту, который был не в восторге от грубых острот ирландца.

Было уже поздно, и все надевали шубы и рукавицы.

— Не говорил ли он вам, как он раз посетил собор, когда был в Штатах? Дело было так. Он сам рассказывал мне. Он вошел в собор во время службы, застал священников и певчих в полном облачении — в кухлянках, как он выразился,— и смотрел, как они кадят. И знаете, Дэйв, говорил он мне, они напустили дыма, черт его знает сколько, а там не было ни одного самого паршивенького москита.

— Верно. Так оно и было,— без тени смущения подтвердил Мэт.— А вот вам никто не рассказывал, как мы с Дэйвом опьянели от сгущенного молока?

— Боже, какой ужас! — воскликнула миссис Шовилл.— Расскажите.

— Это было во время свечного голода, на Сороковой Миле. В страшный мороз Дэйв прибежал ко мне убить время. При виде моего сгущенного молока у него разгорелись глаза. «Что вы скажете насчет глотка хорошей водки, той, что продает Моран?» — сказал он, рассматривая ящик с молоком. Должен сознаться, что при одной мысли о водке у меня потекли слюнки. «Что тут говорить,— отвечаю я,— когда мой мешок пуст». «Свечи стоят двенадцать долларов дюжина,— говорит он,— по доллару за штуку. Даете шесть банок молока за бутылку горяченькой?» «А как вы это устроите?»—спрашиваю я. «Будьте спокойны,— говорит он.— Давайте банки. На дворе холодно, и у меня есть несколько форм для свечей».

То, что я вам рассказываю,— святая истина. И. если вы встретите Билла Морана, то он вам подтвердит мои слова. Что же делает Дэйв Харни? Он берет мои шесть банок, замораживает их в своих формах для свечей и продает Биллу Морану за бутылку виски.

Когда смех немного затих, раздался голос Харни:

— Все, что рассказывает Маккарти, верно. Но это только половина. Угадайте, Мэт, чем это кончилось?

Мэт покачал головой.

— Так как у меня не было ни молока, ни сахара, то в три банки я подлил воды и сделал свечи, а потом целый месяц пил кофе с молоком.

— На сей раз я вас прощаю, Дэйв,— сказал Маккарти,— и только потому, что я у вас в гостях и не хочу шокировать дам. Идите провожайте гостей, нам надо уходить.

— Нет, нет, дамский угодник,— сказал он, заметя, что Сент-Винсент подбирается к Фроне.— Сегодня она пойдет со своим приемным отцом.

Маккарти тихо рассмеялся и предложил Фроне руку. А Сент-Винсент под общий смех присоединился к миссис Мортимер и барону Курбертену.

— Что это я слышал относительно вас и Винсента? — прямо начал Мэт, как только они остались вместе.

Его сверлящие серые глаза так и впились в лицо Фроны, но она спокойно выдержала его взгляд.

— Как я могу знать, что вы слышали? — отпарировала она.

— Когда речь идет о мужчине и женщине, и когда женщина красива, а мужчина тоже не урод, и оба они не женаты, то может быть только один разговор.

— А именно?

— Разговор о самом важном, что может быть в жизни.

— Так о чем же? — Фрона немного злилась и не хотела пойти ему навстречу.

— О браке, разумеется,— выпалил Мэт.— Говорят, что у вас к этому идет дело.

— А о том, что к этому придет, ничего не говорят?

— Разве на это похоже?

— Отнюдь нет! И вы достаточно пожили на свете, чтобы это знать. Мистер Сент-Винсент и я — большие друзья, вот и все. А если бы даже было так, как вы говорите? Ну и что тогда?

— Ладно,— осторожно сказал Мэт.— Говорят, что Винсент путается с одной городской девкой. Ее зовут Люсиль.

— Что же это доказывает?

Она ждала, а Маккарти наблюдал за ней.

— Я знаю Люсиль, и она нравится мне,— продолжала Фрона, с вызывающим видом прерывая молчание.— Ведь вы тоже ее знаете. Разве она вам не нравится?

Мэт хотел заговорить, откашлялся, но остановился. Наконец он выпалил в совершенном отчаянии.

— Знаете, Фрона, я готов вас выпороть.

Она рассмеялась.

— Не посмеете. Я больше не девчонка и не бегаю босиком по Дайе.

— Не дразните меня,— пригрозил он ей.

— И не думаю. Так вам не нравится Люсиль?

— А вам-то что? — спросил он вызывающим тоном.

— Я тоже спрашиваю: «Вам-то что?»

— Ну, ладно. Тогда я вам скажу напрямик. Я старик и гожусь вам в отцы. Со стороны порядочного мужчины неприлично, дьявольски неприлично водить знакомство с молодой девушкой, когда он...

— Спасибо,— засмеялась она, делая реверанс. Постом прибавила с горечью: — Были и другие...

— Кто именно? — быстро спросил он.

— Ничего, ничего. Продолжайте. Итак, вы сказали...

— Что очень стыдно мужчине бывать у вас и в то же время путаться с такой женщиной, как она.

— Но почему же?

— Якшаться с подонками, а потом приходить к чистой девушке! И вы еще спрашиваете, почему?

— Но подождите, Мэт, подождите, минутку. Допуская ваше предположение...

— Я и понятия не имею о предположениях,— проворчал он.— Факты налицо.

Фрона закусила губу.

— Все равно. Пусть будет по-вашему, но я тоже располагаю фактами. Когда вы в последний раз видели Люсиль?

— А почему вас это интересует?—подозрительно спросил он.

— Неважно, почему. Выкладывайте факты.

— Пожалуйста. Вчера вечером, если вам так хочется знать..

— И вы танцевали с ней?

— Виргинский рил и парочку кадрилей. Я только эти танцы и люблю.

Фрона шла, делая вид, что сердится. Оба не говорили ни слова. Слышен был только скрип снега под их мокасинами.

— Ну, так в чем же дело? — спросил он беспокойно.

— О, ни в чем,— ответила она.— Я просто думаю, кто из нас хуже — мистер Сент-Винсент, вы или я, с которой вы оба дружите.

Мэт не был искушен в светских премудростях. И хотя он чувствовал что-то не то в поведении Фроны, он не мог выразить это словами и потому попытался незаметно увильнуть от опасной темы.

— Вы сердитесь на старого Мэта, а он только и думает о вашем благе и делает из-за вас тысячу глупостей,— заискивающе сказал он.

— Я вовсе на сержусь.

— Нет, сердитесь.

— Так вот же вам! — Она быстро наклонилась и поцеловала его.— Как я могу сердиться на вас, когда я помню Дайю!

— Ах, Фрона, дорогая, как хорошо, что вы это говорите. Лучше топчите ногами, только не смейтесь надо мной. Я готов умереть за вас или быть повешенным, только бы вы были счастливы. Я способен убить человека, который причинит вам хоть малейшее огорчение. Я готов пойти за вас в ад с улыбкой на лице и с радостью в сердце.

Они остановились у дверей ее дома, и она благодарно пожала ему руку.

— Я не сержусь, Мэт. За исключением моего отца, вы единственный человек, которому я позволяю говорить со мной в таком тоне. И хотя я люблю вас теперь больше, чем когда-либо, я все же очень рассержусь, если вы еще упомянете об этом. Вы не имеете на это права. Это касается меня одной, и вы поступили нехорошо.

— Что предупредил вас об опасности?

— Да, если хотите.

Он глубоко вздохнул.

— Что вы хотите сказать? — спросила она.

— Что вы можете заткнуть мне рот, но не можете связать мне руки.

— Но, Мэт, дорогой мой, вы не должны!

Он пробормотал что-то невнятное.

— Вы должны обещать мне, что не будете ни словом, ни делом вмешиваться в мою жизнь.