Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Сяо Пэн подошел к ним и, улыбаясь, сказал:

— Эрхай, хочешь себе эту собаку? Дядя Сяо Пэн тебе купит.

У Дохэ прядь волос выбилась из прически и упала на лицо, она сняла заколку, раскрыла ее зубами и снова заправила волосы за уши. Сяо Пэн смотрел на нее только краем глаза, но был уверен, что Дохэ делает это для него и потому ее движения так грациозны.

Не говоря ни слова, Эрхай вырвался от тети, взял Сяо Пэна за руку и повел к нищим, распевавшим песенки. Тут подоспел участковый, напустился на нищих: горазды же хуайбэйцы пакостить — три года природных бедствий[83] позади, а из Хуайбэя все шлют этих попрошаек вшей да блох разносить.

Нищие похватали узлы, детей, собак и с гомоном разошлись. Они давно привыкли к пряткам с участковым: стоит ему уйти, и бродяги вернутся на прежнее место. В городе было три одинаковых универмага нового типа, все три с кондиционерами, и для нищих крыльцо такого универмага было просто-напросто спасением от летней жары.

Дохэ поклонилась Сяо Пэну и спросила:

— С работы?

Все встречали друг друга такими приветствиями: «С работы?», «На работу?» Но в устах Дохэ оно звучало престранно. Да еще с таким поклоном в придачу — совсем чудно. Он тоже полушутя отвесил ей небольшой поклон:

— Вышли пройтись?

Дохэ указала пальцем на голову Эрхая, объясняя, зачем повела детей гулять: на перевязку ходили. Она слабо улыбалась, как улыбается мать, с нежностью и тревогой глядя на любимого сына. На ней была та же белая клетчатая рубашка, что и год назад, но теперь ткань еще больше износилась, и синие полосы совсем пропали. Если бы Дохэ не дорожила так чистотой, одежда носилась бы дольше. Сяо Пэн удивлялся: куда пропала его боль? Он чувствовал, как наполняется счастьем. Год ее не видел. Вот так постоять с ней рядом, перекинуться парой слов о пустяках, посмотреть представление, которое устроили нищие, — этого оказалось довольно, чтобы он развеселился.

У заднего входа в универмаг снова послышалась мелодия хуагу. Эрхай потянул Сяо Пэна за собой.

Подошли к нищим, Сяо Пэн вытащил из кармана пятнадцать юаней, которые все забывал отправить домой, жене с ребенком, и отыскал давешнего старика. Увидев деньги, старик оторвался от флейты:

— Думаешь, я отдам собаку за пятнадцать юаней?

— А сколько хочешь?

— Это не простая собака, а пес Эрлан-шэня[84].

— Какая к черту разница, чей это пес, продаешь или нет? Ребенку захотелось собаку, если уступишь, денег на целый тюфяк из собачьей шкуры хватит.

— Эта собачка ценнее двух девиц, которые и петь умеют, и на барабане играть.

— Да кому нужны твои девицы?!

Дохэ взяла его за локоть и с силой потянула в сторону.

— На тюфяк из собачей шкуры пятнадцати юаней не хватит! — возразил старик.

Из другого кармана Сяо Пэн достал еще пять юаней. На талоны в этом месяце он потратил восемь юаней, эта пятерка — все, что осталось.

— Двадцать юаней? — старик скосил глаза на карман Сяо Пэна, надеясь, что оттуда можно выжать еще немного деньжат.

— Ты меру-то знай. На двадцать юаней можно двести цзиней риса купить! — возмутился Сяо Пэн.

— Мы рис не едим, — ответил старик.

Дохэ все тянула его за локоть. И когда отошли в сторону, не убрала руку. Эрхай в отчаянии повалился прямо в лужу и вопил, суча ногами и руками:

— Хочу ину[85]!

Раз десять так прокричал, не меньше. Сяо Пэн спросил Дахая:

— Что такое «ину»?

— Собака.

Дохэ тихо что-то говорила Эрхаю, по голосу было слышно, что она утешает его и немного грозит, но Сяо Пэн понимал не все. Уговоры были впустую, и она печально взглянула на Сяо Пэна: мол, смотри, что ты наделал.

Сяо Пэн рванул в универмаг, купил четыре конфеты, выскочил наружу и отдал их близнецам, а еще пообещал Эрхаю, что непременно достанет ему эту собаку.

В начале сентября Сяо Пэн привез из дальнего пригорода черного щенка, поселил его у себя в общежитии и стал учить стоять, сидеть и носить шляпу. Соседям по комнате все это надоело до чертиков, и они грозились, что сварят Сяо Пэна в горшке вместе с собакой. К концу года щенок дорос до размеров той собаки у нищих. Сяо Пэн взял пса на поводок, оседлал велосипед и, словно триумфатор, отправился к Чжанам.

Чжаны ужинали. В коридоре стояла угольная печка, а на ней котелок, в котором весело кипели квашеные овощи с тофу. Все собрались вокруг печки, взрослые сидели, дети уплетали стоя, от горячей еды у них и сопли потекли, и пот выступил. Сяо Ши сидел подле Дохэ и бросал в котелок бобовые лепешки.

Сяохуань ткнула пальцем в сторону Сяо Пэна:

— Это кто такой? Мы его знаем?

Сяо Пэн посторонился, и все увидели за его спиной собаку.

Эрхай бросил палочки, подскочил к собаке, стал перед ней на колени и крепко обнял. Сяо Пэн и Дохэ встретились глазами.

— Ай-я. больше года не показывался, теперь явился и сразу с мясом? — сказала Сяохуань. — Самое время, начало зимы, мясо съедим, еще и шкура на тюфяк останется.

Эрхай схватил со стола пампушку, отломил половину и протянул псу, но тот и носом не повел. Тогда пампушку предложил Сяо Пэн. и пес съел угощение. Потом по команде Сяо Пэна он встал, покрутился вокруг себя, сел и поклонился. Эрхай хотел было дать псу еще кусок пампушки, но Сяохуань постучала палочками по котлу:

— Людям только-только еда появилась, а ты ею собаку кормить!

Дохэ снова взглянула на Сяо Пэна. Понятно: хочет, чтоб он заступился за Эрхая, поддержал его.

Наконец Чжан Цзянь сказал свое слово:

— Нам собаку не прокормить.

— Да, самим-то где жить прикажешь? — подхватила Сяохуань. — Мальчики подросли, а все спят на одной кровати с тетей, за ночь от нее живого места не остается! Если и не забьем собаку, все равно через день-другой придется от нее избавиться!

— Кто тронет мою собаку, тому не поздоровится! — вдруг сипло проговорил Эрхай. Он сидел перед псом на одном колене, закрывая ему морду руками.

Сяо Пэн впервые увидел, до чего диким бывает взгляд этого мальчика. Он знал, что нрав у Эрхая пылкий на редкость: если что любит, то страстно, всей душой, а ненавидит — жгуче, до самых печенок.

— Мам, с каждого по кусочку, от нас не убудет, — подала голос Ятоу.

Один Дахай молча ел свой тофу. Об этом ребенке можно было не тревожиться, всех хлопот от него — возьмет у соседей баскетбольный мяч и постучит на террасе, обводку потренирует.

Сяохуань сказала последнее слово: пока собаку оставим, а не сможем прокормить — вернем Сяо Пэну. Затем отправила гостя на кухню за чашкой и палочками, а сама добавила в котелок черпак свиного жира и пригоршню соли.

Вечером Сяо Пэн и Сяо Ши возвращались на велосипедах домой, в холостяцкое общежитие.

— Что, подождал год и снова в генеральное наступление? — съехидничал Сяо Ши.

— Ну а ты? У тебя эти наступления одно за другим идут, да только все впустую.

— Ха, думаешь, с ней так трудно сладить?

Сердце у Сяо Пэна на миг замерло.

— А ты сладил? — спросил он тоном заправского распутника.

— Кожа у нее мягонькая, что твой колобок юань-сяо[86], так и льнет к пальцам.

Сяо Пэну захотелось соскочить с велосипеда и удавить эту сволочь.

— Ты трогал? — голос у него не изменился, но сердце полоснуло болью.

— Не веришь? Не веришь, сам проверь!

— Давно проверил!

— Это когда же?

— А ты?

Сяо Ши поднажал на педали и припустил вперед, потом резким движением вывернул руль и покатил обратно, навстречу Сяо Пэну, громко и переливчато насвистывая какую-то гадкую мелодию.

— Ай, пропасть… — бормотал Сяо Ши. — Ее вкус… О нем не расскажешь. Ты и правда попробовал?

Сяо Пэн старался не смотреть на Сяо Ши: стоит взглянуть на него, быть беде. Свалить бы с ног этого смазливого коротышку, этого любимца женщин, которого ни одна из них не принимает всерьез, сбить, а потом размозжить ему башку. Через десять метров — железнодорожные пути, поезд гудит за поворотом, до него еще два-три ли, колеса поезда перекрутят разбитое Сяо Пэном личико в фарш для баоцзы. Вот оно как, этот ублюдок все-таки взял над ним верх, после него Дохэ — все равно что помои. И Чжан Цзянь, и Сяо Ши нассали ему на голову, а он еще надеялся, что стальные искры в небе утолят его героические страдания.