Шедевр - Миранда Гловер

Я нашла записку там, где оставила, легла на мягкий черный ковер и закурила, глядя в потолок. Дом казался слишком просторным для такого плотно застроенного города, и в этом было что-то странное. Я не могла собраться с мыслями. Снова достав мобильный телефон, я перекатывала его в руках и подпрыгнула от неожиданности, когда он зазвонил. Это была Кэти. Она сообщила мне о том, что перед отъездом я обещала дать блиц-интервью «Хранителю».

— Я ответила на их вопросы в самолете, — соврала я. — Чуть позже я отправлю им интервью по электронной почте. Какие еще новости?

— В британских газетах только и пишут, что о Бене Джемисоне.

— Что-то плохое?

— Нет. Они просто пускают пыль в глаза. Никто, кажется, ничего о нем толком не знает. И, к счастью, никому не известно, где именно ты находишься — во всяком случае, пока. А вообще, как он тебе?

Я объяснила, что еще не видела его.

— Не волнуйся, он, скорее всего, занят какой-нибудь миллионной операцией, — сказала Кэти со смехом. — И скоро появится.

— Да, но это обидно.

— Просмотри мои записи, — ободряюще сказала она. — Кажется, Бен хороший человек, вкладывает много средств в искусство. Это может помочь составить тебе общее представление о нем.

После разговора с Кэти я почувствовала себя лучше. Она знала мои слабые стороны и умела утешить. Ее спокойствие и доверие к Бену передалось и мне. Несомненно, он скоро даст о себе знать. Волноваться не о чем. Поэтому я сделала так, как сказала Кэти: достала записи и разложила их на полу. В окружении этого бумажного моря я обводила нужные мне детали, дописывала комментарии, формулируя собственное представление о новоприобретенном владельце. Множество газетных статей были опубликованы более чем десять лет назад. Бен был бизнесменом со скрытыми капиталами. Наши миры бесконечно далеки друг от друга. Бен Джемисон представлялся мне непостижимым. Было сложно установить, на кого он работает и каким образом заключает сделки. Одна газета даже утверждала, что эта загадочность является залогом его финансовой успешности. Другое издание приводило его слова о том, что его главная цель иметь дело только с миллиардерами. Бен находился за пределами моего жизненного опыта и понимания. Уплаченный за меня миллион показался мне после этого мелочью на карманные расходы.

Я еще раз бегло просмотрела вырезки, не особо обращая внимание на финансовую сторону. Я искала индивидуальные особенности Бена, качества его характера. Наконец я наткнулась на расплывчатую фотографию высокого темноволосого мужчины, сделанную на каком-то благотворительном собрании или деловом совещании. Затем я нашла портрет вполразворота, дающий более точное представление о Бене Джемисоне. Я разглядывала его правильные черты лица, проницательные глаза, волнистые черные волосы, посеребренные сединой. На нем была простая рубашка; руки сложены под подбородком, словно в молитве. На губах играла едва уловимая улыбка. За его спиной величаво раскинулся Манхэттен. Взгляд у Бена был какой-то волчий, словно он собирался кого-то растерзать. Наконец мне попались две заметки о коллекции произведений искусства Джемисона, одна в «Искусстве в Америке», другая в «Вашингтон пост». Как и говорил Эйдан, Бен владел раритетами послевоенного искусства. Я была приятно удивлена, узнав, что у него также имеется несколько работ Сони Мирч. Наконец у нас появлялись какие-то точки соприкосновения.

Как ни печально, но в составленном досье почти не содержалось сведений о личной жизни Бена. Ничего о жене или детях. Ему было за сорок; сын адвоката с Восточного побережья, родом из Кэмдена, Массачусетс. Образование получил в одном из старейших университетов Новой Англии. Отличные данные, чтобы сделать блестящую карьеру. А может, он гомосексуалист? Я взяла еще несколько листов бумаги и положила их справа от вчерашней диаграммы. Затем я написала вверху страницы: «Знакомство с Беном Джемисоном: 10 фактов». Я снова закурила, легла на подушку и стала думать о нем, наблюдая, как дым от сигареты растворяется в воздухе.

Чтобы выжить, художник порой вынужден продаваться таким богатым и влиятельным людям, как Бен. И, поступая так, мы надеемся сами стать значимыми персонами. Насколько я понимаю, Бен — типичный образец современного американского мецената. Зачем ему нужно владеть предметами искусства? Делает ли он это из филантропических побуждений или хочет таким образом поднять свое положение в обществе? А может, для того, чтобы его считали культурным человеком? И почему он захотел стать известным в британских творческих кругах, купив меня? Возможно, это было лишь рекламным трюком. Ведь теперь ему посвящена заметка на первой полосе «Нью-Йорк Таймс». Очень может быть, что в его глазах я — недорогая покупка и миллион долларов для него не деньги. Согласно информации, которой я владела, Бен Джемисон чрезвычайно, сказочно богат.

Раньше Эйдан всегда лично занимался финансовыми вопросами, предоставляя мне возможность создавать произведения искусства, а не заниматься их продажей. Но этот проект заставил меня оказаться в центре делового мира. Чему мне необходимо тут научиться? Я закрыла глаза. Меня начинало клонить в сон. Открыв глаза, я снова посмотрела вокруг. Что-то опять заставляло меня чувствовать себя неуютно. Может, в этой студии кто-то умер? Я удивилась, что мне в голову лезут такие мрачные мысли, постаралась прогнать их и снова осмотрелась.

И только теперь я их заметила: крошечные глазки камер, расположенные на потолке по углам комнаты. Почему я раньше их не замечала? Камеры являются одним из инструментов моей работы. Я в изумлении поочередно посмотрела в каждый глазок, раздумывая над тем, включены ли они сейчас. Я перевернулась на живот, затем набок. Камера медленно следовала за моими движениями. Я опять перевернулась, и объектив переместился вслед за мной. Я нервно засмеялась и обхватила голову руками. Он наблюдает за мной! Мой ум бешено заработал… интересно, а звуки он тоже слышит?

И тут до меня дошел полный смысл моего открытия: Бен Джемисон уже вступил во владение мной, он уже рассматривает меня как настоящее произведение искусства. Эта мысль потрясла меня. Я почувствовала себя в центре событий. Вопрос в том — каких именно событий? Мне всегда нравилось находиться на виду у зрителей. Но сколько их здесь? Один? Или целая компания? В любом случае я решила, что пора начать играть перед камерами. Я понадеялась, что он — или они — не заметили моего открытия. Лучше заставить их поверить, что я не подозреваю о том, что за мной наблюдают. Тогда будет по-настоящему интересно.

По-прежнему ни звука от Бена Джемисона. Но теперь, когда я заметила камеры, я и не ожидала другого. Он уже незримо присутствовал здесь. Возможно, он уже недоумевает, почему я не устраиваю свое первое виртуальное представление, а вместо этого слоняюсь вокруг и курю. Я взяла репродукцию «Кристины Датской» и поместила ее в центре привезенного мною коврика, на котором должно состояться представление. Теперь моя «сцена» была установлена. Я надеялась, что этого знака достаточно, чтобы понять, что я готова начать выступление. Затем я пошла в ванную и поискала там камеры. К счастью, там их не оказалось. И я воспользовалась одиночеством, чтобы принять ванну и подготовиться.

По просьбе Петры Дом Диора подготовил семь разных наборов косметики для каждого моего выступления, и сейчас я достала набор Кристины. Внутри лежал персиковый тональный крем для лица, помада клубничного цвета, зеленые контактные линзы и коричневая тушь. В драматической школе я выучилась всем тонкостям театрального искусства; я умела использовать свою внешность для творчества так же хорошо, как краски и кисти. Я наложила персиковый тон на лицо, придала зеленый блеск глазам и накрасила губы так, чтобы они стали розовыми и полными. Затем, глядя в зеркало, я медленно изобразила полуулыбку Кристины. В течение трех последних месяцев я пробовала накладывать макияж и имитировать выражение лица моих героинь. Я посвятила этому больше времени, чем всему остальному, потому что я понимала: главное — это выглядеть точь-в-точь как они.

Я осталась довольна своей внешностью и начала одеваться. Сперва хрустящая белая юбка, отороченная тонкими шелковыми оборками; потом длинное черное платье. Поверх собственных волос я надела светлый парик, потом набросила семь тонких черных вуалей, скрывших мое лицо. На моих пальцах теперь красовалось четыре кольца, из них одно — подарок Диора — золотое с рубином, на левой руке. Я взяла молитвенник Елизаветы I и медленно вышла в студию, словно на сцену. Пока я одевалась, небо за окном потемнело, и комната освещалась лишь неоновыми огнями. Я надеялась, что Бен смотрит на меня, но, чтобы быть уверенной в том, что он увидит представление, я включила свою камеру. Затем я зажгла все лампы и замерла в молчании посреди белого коврика, служившего мне сценой. Я способна часами оставаться без движения и не разговаривать — ценные способности, приобретенные в Академии искусств.