Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

Но к нему навстречу уже спешил Оливье Баттендье, громко возглашая:

— А, вот наш юный друг! — двумя руками он потряс руку Фанфана. Счастлив приветствовать вас у нас! (Усадил Фанфана в кресло). — Моя жена сейчас придет! (Сунул Фанфану в руку бокал портвейна). — Как дела?

— Благодарю, мсье! — ответил Фанфан, понемногу начинавший приходить в себя. — Благодарю за честь, которую вы мне оказали. О, да, у меня все в порядке. А у вас, мсье?

— Превосходно, — заявил Оливье Баттендье. — Дела идут отлично! И у жены тоже! Правда, она красавица?

— Безусловно, мсье! — подтвердил Фанфан, подняв бокал портвейна и выпив его залпом. Это вернуло ему смелость взглянуть, наконец, на мсье Баттендье, которого он до сих пор видел лишь неясным контуром, словно в глазах ещё стояла физиономия лакея.

Мсье Баттендье был жизнерадостным и шумным толстяком, несомненно, уже в возрасте, раз был однокашником Турнере, но его пухлая розовая физиономия без единой морщины, вздернутый нос, растрепанные светлые волосы и маленькие уши напоминали скорее ребенка, так что вполне можно было вообразить его огромным младенцем, произведенным на свет гигантами-родителями. Мсье Баттендье был симпатичным человеком. Даже очень симпатичным! И это утвердило Фанфана в его решении придерживаться только что взятого на себя обета. Фанфану было стыдно. И потому он буквально ледяным взглядом смерил Аврору, вошедшую в салон. Они церемонно поздоровались и Фанфан был выведен из себя тем равнодушным взглядом, которым Аврора окинула его! Он ей уже не нравится? Фанфан хотел бы остаться с ней наедине, чтобы устроить сцену.

Оливье Баттендье уже четверть часа распространялся о своих судах, коммерческих проблемах и об английских пиратах, когда другой лакей доложил:

— Мадам, кушать подано!

В великолепной столовой, такой огромной, что Фанфан в ней казался сам себе карликом, горело с полсотни свечей, хотя ещё было светло. Мадам Баттендье за ужином не снимала своей ножки с ноги Фанфана! Ужин был долгим. Состоял он из лангустов, тушеных в кагоре, голубей, фаршированных оливками, из грудок жаворонков в бланманже, к которым подавали вино из Бержерака, бургундское и шампанское.

Фанфан внимательно слушал мсье Баттендье (тот был весьма болтливым человеком), который объяснял, каким законам подчиняется его торговля, но Фанфан все больше волновала ножка Авроры, и он был очень рад, что Аврора не смотрит в его сторону, поскольку он бросал на неё все те же ледяные взгляды.

— Такие вот дела! — закончил свой рассказ судовладелец, которого Фанфан уже не слушал, не потому, что выпил лишнего, но потому, что голова была полна одной единственной мыслью: когда и как сойтись с Авророй наедине! Желание это, однако, сильно задевало его понятие о чести, и потому он злился на себя, — ведь мсье Баттендье ему был симпатичен.

— И если вы не отказались от своих намерений, — тем временем судовладелец уже сменил тему, — итак, если вы на них настаиваете ("Господи, о чем он говорит," — ужасался Фанфан, чувствовавший, что он разоблачен, и провинился перед симпатичным хозяином!) и собираетесь стать моряком, вам нужно уйти из армии!

— О, разумеется, — ответил Фанфан, краснея от стыда, поскольку, встав из-за стола, обнаружил, как выдают его армейские штаны в обтяжку. И ещё счастье, что он первым прошел в салон, где подавали кофе, и где тотчас же сел, сложив руки на коленях.

— Завтра я навещу вашего полковника, которого хорошо знаю. Ведь, как я полагаю, это граф де ля Бриньоль?

— Нет, мсье, — ответил Фанфан. — Уже две недели у нас другой командир, и вовсе не такой, какой был мсье Бриньоль, тот был суров, но добр. Новый полковник — хвастун, с несносным характером, и с той поры, как пришел он в полк нам приходится туго!

Фанфан сообщил, как зовут нового полковника.

— Нет, этого я вовсе не знаю, — заметил Оливье Баттендье, — но все равно зайду поговорить!

Потом, допив свой кофе, встал, заявив:

— Милая мне нужно идти. В девять у меня встреча с братьями Дюруа. Они хотят зафрахтовать "Фанфарона", и разговор будет нелегким.

Потом он вновь двумя руками тряхнул руку Фанфана.

— До скорого свидания, приятель! Мой дом — ваш дом! Я часто в отъезде, но моя жена с удовольствием о вас позаботится!

И торопливо уходя, сказал еще:

— Аврора, ты не хочешь показать нашему другу "Фанфарона"? Пусть он составит представление о жизни моряков!

— Почему ты так мрачен, милый? — спросила Аврора Фанфана, когда он щедро отблагодарил её в капитанской каюте "Фанфарона", освещенной захваченным с собою фонарем.

— Потому, что был сегодня гостем твоего супруга, теперь знаком с ним и считаю весьма почтенным человеком!

Фанфан умолк, чтобы продолжать начатое дело, и только после того, как Аврора в восторге оценила результат, дождался от неё такого ответа: — Этот весьма почтенный человек в делах ведет себя как настоящий разбойник, среди своих друзей его зовут акулой! Речи у него медовые, но вот дела — совсем наоборот!

— Но мне он ничего плохого не сделал!

— Зато уже шесть месяцев меня и не коснулся! Так что за дело, мой стрелок!

Фанфан все так и сделал, и тогда она добавила:

— Ты не понимаешь, не то, чтобы меня это волновало, но такое уклонение от супружеских обязанностей я считаю оскорблением.

— Странное дело, — удивился Фанфан. — Ведь твои прелести соблазнили бы и каменную статую. Может, у него слишком много работы?

— Нет! — ответила Аврора. — Но часто ходит в бордель! Так как сегодня вечером! Это его страсть!

— А ты — моя! — заявил Фанфан, и снова доказал свое восхищение её прелестями, поскольку в конце концов наставлял рога всего лишь негодяю, неверному супругу и развратнику.

Если последние месяцы намерение дезертировать вызывала у Фанфана рутина гарнизонной жизни, то в последующие две недели на столь опасный шаг толкали обстоятельства совершенно противоположные.

С тех пор, как в полк пришел другой командир, Фанфану было не вздохнуть, а от маневров, которые полковник устроил уже на следующий день после вступления в должность, Фанфан вообще был вне себя!

В тот день с утра полк батальон за батальоном выступил на равнину, именовавшуюся Ля Жирондин. Офицеры прокричали команду "на караул!" и вот неторопливо подъехал на коне новый полковник в сопровождении адъютантов. Вопреки всем обычаям полковник спешился и медленно прошел вдоль строя каждой роты, заложив руки за спину, в упор, ни говоря ни слова, нос к носу вглядываясь в каждого солдата, причем так странно, что это вызывало тревогу. Фанфан по мере приближения полковника все четче понимал, что тот ему откуда-то знаком. Кургузая фигура… ноги колесом… длинное желтое лицо, висячие монгольские усы… Не может быть! О, Боже!