Направить в гестапо - Свен Хассель

— Пошла вон, оставь меня в покое! Не интересуюсь!

Он сделал к ней один шаг, но этого оказалось достаточно; девица убежала и потом два дня едва осмеливалась высовывать нос из дома.

Часа два спустя Дора встретилась со штандартенфюрером Билертом на углу Нойер Пфердемаркт и Нойеркампфельдштрассе, шедшей вдоль скотобоен. Билерту нравились бойни. Он часто проводил там вторую половину дня.

Они с Дорой перешли Пфердемаркт, вошли в ресторан отеля «Йонке» и сели за столик, стоявший чуть в отдалении от остальных. Дора сразу же приступила к делу.

— Пауль, мне нужно было с тобой увидеться. Потребовался пропуск, пропуск для посетителей или как там он называется, и притом срочно. — Она провела пальцами по волосам и встревоженно взглянула на него. — Сейчас у меня все дела срочные, это ужас. Ты даже не представляешь, сколько у меня сложностей с персоналом. Куда ни сунься, что ни делай — никого нанять невозможно. Половина стряпни и уборки лежит на мне.

— Дора, это чепуха, — улыбнулся Билерт. — Я не раз тебе говорил, что могу предоставить столько людей, сколько нужно.

— Иностранцев! — усмехнулась Дора. — Спасибо, не надо. Лучше сама буду, ползая на коленях, мыть полы, чем держать агентов гестапо, свободно шастающих по всему дому. Но мне нужен пропуск для посетителей!

— Кого ты хочешь посетить? И где?

— Одного заключенного. Лейтенанта.

— Так. — Билерт достал портсигар и задумчиво вставил сигарету в длинный серебряный мундштук. — Знаешь, дорогая, ты становишься очень требовательной. Пропуск сейчас — дорогой товар. Пользуется громадным спросом.

— Не морочь голову! — презрительно сказала Дора. — Ты можешь устроить мне пропуск, просто щелкнув пальцами, если захочешь.

— В таком случае, — негромко сказал Билерт, — видимо, все зависит от того, захочу я или нет.

— Захоти, — сказала Дора. — И закажи мне рома, будь добр. Горячего.

Они сидели молча, пока не подали напитки. Билерт пристально посмотрел на Дору.

— Может, для начала скажешь, кому нужен этот пропуск на самом деле? И кого они хотят навестить?

— Вот, пожалуйста. Здесь все написано.

Она протянула ему листок бумаги. Билерт взглянул на него и вскинул одну еле заметную бровь.

— Лейтенант Бернт Ольсен, — неторопливо произнес он. — Арестован за государственные преступления — и ты хочешь, чтобы я допустил к нему посетителей?

— Почему нет? — пожала плечами Дора.

— Почему нет? Почему, спрашиваешь? Скажу, почему! — Билерт скомкал листок и гневно швырнул на пол. — Потому что этот человек — преступник, изменник и опасен для своей страны! К таким людям у меня нет ничего, кроме презрения и ненависти! Будь моя воля, их бы уничтожали в массовом масштабе. Вместе с семьями. С женами и детьми, с отцами и матерями! Поголовно!

Лицо его внезапно превратилась в бледную, дрожащую маску ярости. Дора бесстрастно смотрела на него. Все это она уже слышала. В дальнем конце зала несколько человек поднялись, попросили счет и скрылись. Не обратив на это внимания, Билерт продолжал громко говорить.

— У меня такой длинный перечень фамилий, — похвастался он, — что даже группенфюрер Мюллер поразился. Дело не только в том, что идет война. Сейчас происходит революция, и я считаю себя одним из главных ее деятелей. У меня отвратительная работа, знаю. Грязная, унизительная работа. Но совершенно необходимая, и я в нее верю. Цель оправдывает средства, и без таких людей, как я, доводящих дело до конца, революция завтра же захлебнулась бы в собственной блевотине.

— Да… конечно… ты совершенно прав, — рассеянно пробормотала Дора, потом глаза ее вспыхнули. — Кстати о Мюллере, я только вчера его видела! Появился в моем заведении, совершенно неожиданно, будто снег на голову! Как мы оба обрадовались, передать не могу — такая встреча столько лет спустя!

— Мюллер? — переспросил Билерт, уставился на Дору, и ноздри его тревожно дрогнули. — Какого Мюллера ты имеешь в виду?

— Ну, как же, группенфюрера, само собой — того самого, о котором ты только что говорил. Господи, я не виделась с ним с того дня, когда его произвели в унтерштурмфюреры! Мы так здорово повеселились!

— Понятия не имел, что ты знаешь Генриха Мюллера, — сказал Билерт, хмурясь. — Как ты познакомилась с ним? В Берлине никогда не бывала, я точно знаю.

Дора посмотрела на него и рассмеялась.

— Пауль, только не говори, что вел слежку за мной. За своей старой подружкой Дорой.

— Кто говорил о слежке? — раздраженно спросил Билерт. — Я забочусь о твоей безопасности, вот и все. Ни когда не знаешь, какой нежелательный оборот могут принять события.

— Ты так добр ко мне! — Дора улыбнулась и отсалютовала ему поднятым стаканом. — Но все-таки ведешь речь не столько о моей, сколько о своей безопасности. В конце концов, если со мной что случится — если дела примут нежелательный оборот — ты тоже окажешься в опасном положении, не так ли?

— Мы живем в неспокойное время, — ответил Билерт. Отпил небольшой глоток коньяка и стряхнул пепел с сигареты. — Скажи, Дора, о чем вы говорили с Мюллером?

— О том, о сем, о старых временах, — ответила она беззаботно. — И, как ни странно, зашла речь о тех, кто совершил преступления против государства — вроде этого лейтенанта Ольсена, только гораздо более тяжкие. Мюллер спрашивал меня о некоторых коммунистах, которых я знала раньше. Особенно интересовался теми, кто вышел из компартии и поступил в гестапо.

Веки Билерта чуть заметно дрогнули.

— Ясно. И смогла ты ему помочь?

— И да, и нет, — чистосердечным тоном ответила Дора. — Сообщила кой-какие незначительные сведения, но об этом вспомнила только когда он ушел.

— О чем об «этом»? — слишком уж спокойно спросил Билерт.

Дора приподняла подол платья, запустила руку в толстые шерстяные трусы и достала письмо.

— Вот, пожалуйста, — сказала она. — Странное дело, недавно я рылась в своих вещах и наткнулась на целую кучу старого хлама. И обнаружила в хламе это письмо. Речь там идет об одной ячейке… — Развернула его и, хмурясь, прочла: — Тридцать первая ячейка — коммунистическая, сам понимаешь. Там упоминается некий Пауль Билерт, возглавлявший ее. Странное совпадение, правда? Имя и фамилия те же, что у тебя.

— Весьма странное, — ответил Билерт. Взял у Доры письмо и просмотрел. — Очень любопытно. Не возражаешь, если я возьму его?

Дора улыбнулась ему.

— Делай с ним что угодно. Собственно, у меня есть еще несколько других, которые могут тебя заинтересовать — все на ту же тему, разумеется.

Билерт слегка покраснел.

— Как ты ухитрилась раздобыть письма, написанные в тридцать третьем году и раньше? У кого их взяла?

Дора опустила взгляд в свой стакан и пожала плечами.

— Тебе нужно еще многому научиться, а, Пауль? Пройти большой путь, чтобы поравняться со мной. Ты недурно устроился, но соображал всегда туговато. — Она утешающе похлопала его по руке. — Бедный старый Пауль! Когда ты учился доить коров в исправительной школе под присмотром старых монахов, несших чепуху и сводивших тебя с ума, и лишь бормотал себе под нос о мести, я уже предпринимала шаги, чтобы обеспечить себе будущее. Брала все, что попадалось под руку, и припрятывала на черный день. Когда ты начал играть в детские игры со своими приятелями из тридцать первой ячейки, я уже стала вороватой, как сорока. Завладеть твоими письмами было большой удачей. Конечно, тогда я не знала, пригодятся ли они, но думала, что сохранить их будет нелишне. На всякий случай… — Она стиснула ему руку, потом откинулась на спинку стула. — К чему нам все это ворошить? Я не хочу тебе зла. Мне нужен только простой маленький пропуск за твоей подписью.

— Приходи завтра в управление. Пропуск будет тебя ждать.

Дора рассмеялась.

— Шутишь! Чтобы я хоть ногой ступила в твое управление? Меня оттуда уже не выпустят! Нет, спасибо. Лучше отправь ко мне с пропуском кого-нибудь из своих людей.

Билерт холодно смотрел на нее. Его лежавшие на столе кулаки сжимались и разжимались, глаза сузились, но голос оставался мягким и тихим.

— Знаешь, Дора, мне приходит мысль, не отправить ли к тебе нескольких людей — они захватят тебя с собой в машине, ты нанесешь нам небольшой визит. Не сомневаюсь, он будет очень познавательным для нас обоих.

— Я уверена в этом, — ответила Дора в тон ему. — И совершенно уверена, что эта мысль приходит тебе не впервые.

— Нет, разумеется, но иногда она бывает очень уж назойливой.

— Беда только в том, Пауль, что ты никак не можешь упрятать меня в камеру, чтобы самому не оказаться в другой всего через несколько часов. Я могу рассказать очень многое…

Они улыбнулись друг другу во взаимных ненависти и понимании.

— Что ж, ладно, — сказал Билерт, осторожно вынимая окурок из мундштука. — Пропуск ты получишь. Я пришлю с ним Грая к трем часам.