Железные бабочки - Андрэ Нортон

– Конечно! По её… Но мне не следует говорить тебе это. Разве ты не рада, что я выпустила тебя из твоего ящика? Если она хочет тебя использовать, мы должны узнать как. Итак, почему ты здесь?

– Не знаю. Наверное, всё дело в том, что покойный курфюрст кое-что оставил мне. Я думаю, меня будут держать здесь, пока не заберут это.

– А кто твои враги?

Я могла назвать двоих, хотя то, что графиня и барон сумели отправить меня в королевскую крепость, меня удивляло. Какую роль в этой игре исполнял отец Лизолетты? Может, он друг или союзник барона, готовый помочь ему? И если я скажу об этом, какова будет реакция девушки?

– Я знаю двоих, – медленно ответила я, решив других подозрений не высказывать. – Одна – графиня фон Црейбрюкен, другой – барон фон Вертерн.

Выражение лица Лизолетты не изменилось.

– Ах, они, – она махнула рукой. – Никогда не слышала. После смерти курфюрста будет много перемен. Я подслушала разговор отца со старшими офицерами. Новый курфюрст – его мало кто хорошо знает. Он очень долго отсутствовал. Но приказы пришли, и отец понимает, что им лучше подчиниться. Когда присылают человека, он ему подчиняется. Я думаю, так бывает всегда, когда умирает один правитель и воцаряется другой – все боятся, а кое-кто всё теряет. Её друзья потеряли многое – жизнь! – Неожиданно совсем не детский гнев исказил её лицо. – Да, те, кто лучше всех служил ей, были убиты! А она оказалась отрезанной от всех, кто ей мог помочь. Ей пришлось долго ждать, пришлось ждать меня! – Гневное выражение исчезло, сменилось таким, какое бывает у преклоняющихся перед божеством. – Да, – продолжала она, – она использует тебя. Хоть ты и Харрач. Это правда, иначе она не послала бы меня к тебе. Ну, вот, – она решительно вскочила на ноги. – Ты должна остаться здесь. Не бойся, тебя не найдут, – у неё снова появилась хитрая улыбка. – В эту часть крепости никто не ходит. Слишком много тёмного рассказывают о том, что здесь случилось. И я тебе кое-что покажу. На всякий случай. Когда обнаружат, что тебя нет, они могут искать тщательней, чем обычно. Смотри внимательно!

С видом гувернантки, наставляющей не слишком умного ученика, она взяла единственную свечу и поманила меня к той части стены, из которой мы вышли. На панели были вырезаны геральдические животные, гротескные и неприятные.

Лизолетта пальцем нажала на выпуклый глаз одного грифона, и в ответ панель отодвинулась.

– Это легко, видишь? Я должна идти. А ты оставайся здесь. Мы увидимся, когда можно будет. Не закрывай дверь.

– А свеча? – спросила я, когда она повернулась, собираясь выйти.

Девушка нахмурилась. Потом наклонила свою свечу к другой, небольшому огарку на соседнем столике. Ни слова не добавив, она сняла брус с двери и выскользнула в коридор, в конце которого я заметила слабый отблеск света, оставив меня одну в этой зловещей комнате.

Я долго ждала, вслушиваясь в малейшие звуки. В самой тишине чувствовалось какое-то напряжение. Потом обошла комнату со свечой в руке. Судя по массивной мебели, эта комната, во много раз просторнее моей камеры, предназначалась для важного гостя или пленника, с которым обращались, как с гостем.

Но в ней давно никто не жил. Пол был подметён, но кровать покрывал толстый слой пыли, сильно пахло плесенью и разложением. Я обнаружила два окна за тяжёлыми грязными занавесями. Оба были гораздо шире прорези в моей камере, но их закрывала прочная решётка, укреплённая в камне. В темноте снаружи я ничего не увидела.

Я открыла шкаф и просмотрела его содержимое. Платье, в котором Лизолетта играла роль привидения, оказалось не единственным. Рядом висело ещё одно, тоже старинное, но алого цвета. А внизу стояли несколько пар туфель, все на высоких каблуках. Я коснулась алого платья. Оно было сшито из дамаска, гораздо более плотного, чем современные ткани. Неужели оба платья принадлежали исчезнувшей Людовике?

Внизу рядом с туфлями стояло кое-что ещё – шкатулка, похожая на книгу. В старинных церквях иногда можно увидеть такие библии. Но это была шкатулка. С одной стороны петли, с другой – небольшой замок. А крышку у неё действительно сделали так, чтобы она напоминала переплёт ручного тиснения. Только на ней был изображён не крест, как на библии, а тот же символ – пятиконечная звезда в круге, ярко-красный, словно недавно его подновили или время его не коснулось. Сама же книга-шкатулка производила впечатление очень древней.

Я достала её, чтобы получше рассмотреть. Попыталась поднять крышку. Но замок выдержал, не получилось. Поставив свечу, я приподняла шкатулку. Тяжёлая и явно не пустая. Я потрясла, внутри что-то загремело. Ещё одна вещь Людовики, может, та, что так приковала к себе сознание Лизолетты?

Я поставила шкатулку на место и закрыла шкаф, потом села и попыталась разобраться в случившемся. Я освободилась из своей камеры. И не только освободилась, но и узнала о существовании потайных ходов в стенах, где можно прятаться, если меня начнут искать.

С другой стороны, моя свобода целиком зависела от капризов девушки, которая, даже если и не душевнобольная, то явно близкая к этому состоянию. Откуда мне было знать, что в этот самый момент она не рассказывает обо мне отцу? Но тогда зачем бы ей было приводить меня сюда из камеры? И её ночные прогулки – она явно не впервые играла в привидение – были бы давно обнаружены.

Нет, скорее всего, пока я в безопасности. Лизолетта меня не выдаст. Я постаралась вспомнить всё, что она говорила. По-видимому, она верила, что её действиями кто-то руководит, что она исполняет желания давно умершей женщины. Другими словами, она, согласно старинным представлениям, одержимая. Но если она верит, что ей велели освободить меня, может быть, мне удастся убедить её вывести меня не только из камеры, но и из самой крепости.

Я устала, сон, с которым я так упорно боролась раньше, обволакивал разум. Но решусь ли я уснуть? Однако обходиться без отдыха тоже невозможно. Я посмотрела на кровать и уступила требованиям тела. Легла и вытянулась на ней.

Глава пятнадцатая

Проснулась я, окружённая сумрачным серым светом. Было не так темно, как в моей келье ночью, но и на день не походило. Я села на кровати и глотнула раз, другой. Горло и рот словно забило пылью. Многое я бы отдала в тот момент даже за горькое пиво, которое приносили мне в камеру.

Теперь я могла видеть лучше и заметила, что свет пробивался с противоположной стороны комнаты, из-за древнего занавеса, который не открывали много лет. Даже в чулках я чувствовала ногами грязь на полу, хоть и не видела её. И была уверена, что каждым шагом поднимаю облака пыли. Но я добралась до закрытой занавесью стены и осторожно отогнула край древней ткани, которая поползла под руками по швам. И тут же мне в глаза ударил ослепительный свет дня.