Булгаков и княгиня - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я снова на бульваре Монпарнас. А вот и «Клозери-де-Лила». Устроившись в дальнем углу полупустого зала, я стал писать…
Несколько дней прошли в работе. Но вот, наконец, отдаю Полю последнюю главу. Теперь остаётся только ждать. Даже с Мариной не хочу встречаться. Весь то ли как натянутая струна, то ли как выжатый лимон. В любом случае, от меня в эти дни никакого толку. Как можно думать о другом, когда там всё решают без меня? Да тут никакая ловкость не поможет, даже если в рукаве припрятал три туза! А Поль, словно бы нарочно, всё тянул с ответом.
Не знаю, как для кого, но долгое ожидание для меня невыносимо. Я места себе не находил, слонялся по комнате, не отвечал на звонки Марины. Правда, один раз мы встретились, и я, как мог, пытался её успокоить, хотя, конечно же, успокаивать нужно было меня. Но что поделаешь, если ей казалось – либо я пью горькую, либо подсел снова на иглу. Видимо, такие подозрения вызывал мой угрюмый вид, опустошённый взгляд, и даже возникала мысль, будто я хочу со всем покончить. Нет, убеждал я Марину, ты не права, со мной будет всё в порядке, вот только дождусь, что они там решат. В иной ситуации я был бы в восторге от её заботы – кто сможет отказаться от внимания любимой женщины? Но тут на карту поставлена судьба, судьба писателя. Либо я добиваюсь своего, либо жизнь, как выясняется, прожита напрасно. Однако приближалось Рождество, и тут уж я понял, что свихнусь, если так и останусь взаперти.
Надо сказать, что Новый год здесь не в почёте. И парижан можно, в общем-то, понять – языческие праздники уже давно вышли из моды. И всё же, в новогоднюю ночь улица полна, на Елисейских полях гуляет молодёжь, шампанское льётся рекой, только и знаешь, что увёртываться от объятий и поздравлений слегка подвыпивших и совершенно незнакомых личностей.
Совсем другое – Рождество. Семейный праздник, встреча с родственниками, о которых в иных обстоятельствах даже не стоит вспоминать. В соборе Александра Невского праздничная литургия собирает весь цвет эмигрантской знати, естественно, кроме тех, кто перебрался в своё время через Ламанш или же за океан. И всё равно – князья и графы, их верные спутницы и дети от мала до велика, потомки камергеров, генералов, шталмейстеров Двора Его Величества и фрейлин вдовствующей императрицы. Крепка эмигрантская семья!
Как ни упрашивала меня Марина, я даже посмотреть на крестный ход не захотел. Нет, всё это не для меня. Кто я и кто они? Честно говоря, я и сам ещё не разобрался. Однако стоять среди роскошно разодетой публики и глазеть по сторонам – это мне не улыбалось. Но вот что ещё хочу сказать – пусть никого не удивит моя реакция на предложение Марины. В прежние времена это бы звучало дико – да можно ли себе представить, чтоб Рождество праздновали без меня! Теперь же всё не то. И опустел наш дом там, на Андреевском спуске, и близких, милых моему сердцу людей жизнь разметала по белу свету, а многих уже с нами нет. А без родных – какое это Рождество?
И лишь когда Марина предложила ночь провести в «Лидо» – тут я согласился с превеликим удовольствием, поскольку уже чувствовал, что на пределе. И кстати, вот ещё одна причина моего согласия – в «Лидо» должен был прийти и Поль со своей невестой. Ну, тут уж я не отстану от него.
В «Лидо» я раньше не бывал – всё как-то повода не находилось. Здесь тоже роскошь, но рассчитанная на иную публику, попроще. Красочно, иногда даже элегантно, но не более того. В общем, рассчитано где-то на любителя. Ну и, конечно, на туристов. К тому же вот что ещё меня смущало – танцовщицы были, как на подбор, выше меня чуть ли не на голову. Хотя о близком знакомстве с кем-нибудь из них я не помышлял, но всё же чувствовал себя не вполне комфортно.
Итак, я оказался в весёлой компании журналистов, художников, молодых актёров и актрис. Последние, как выяснилось – в основном, знакомые Марины. Я только тут узнал, что она занималась в театральной студии. Что ж удивительного, если увлечение театром у неё в роду – достаточно вспомнить службу князя Юрия Михайловича в дирекции Императорских театров и дебют будущей княгини в домашнем спектакле в Петербурге. Зов прошлого или стойкая наследственность? Да тут не разберёшь. Узнав о театральных опытах Марины, я выразил желание хоть одним глазком взглянуть, но получил отказ. Увы, придётся ждать, пока не завершатся репетиции. Всё, в общем-то, понятно – после того, что между нами было, Марине не хотелось бы предстать в образе незавершённом, незаконченном, что называется, кое-как. Если бы речь шла о неопытности в любви, тут можно многое простить, поскольку есть удачная замена опыту – искренность, доверие к партнёру. В театре же надо быть профессионалом, или же заниматься чем-нибудь другим.
Пожалуй, точно так же нужно относиться и к литературе. Нельзя садиться за стол лишь иногда – если есть подходящее настроение или когда в голову взбредёт. Надо постоянно совершенствовать свой стиль, манеру письма, выразительные средства. Иначе может случиться так, что вот возникнет гениальная идея, некий образ, а у тебя не хватит возможностей, чтобы его реализовать. Об этом и говорили за столом – о том, чем дилетант, художник-любитель отличается от профессионала.
Несмотря на нежную любовь к Ван Гогу, в живописи я был полнейший профан. Во всяком случае, она меня никак не возбуждала. Видимо, всё дело в том, что в пору моей юности верхом совершенства признавался кубизм и прочая мазня. А после на смену поиску изысканных форм пришло весьма убогое, банальнейшее содержание – оформленный в примитивную форму агитпроп. Об этом даже вспоминать не хочется. Что было в моде теперь, я ещё не знал. Поэтому только слушал. Спасибо Марине, её друзья предпочитали говорить по-русски. Ну а при необходимости Марина обеспечивала перевод.
– Лиз, ты не права. Художник должен быть свободен. И никаких запретов, никаких заповедей
