СССР: вернуться в детство 5 - Войлошникова Ольга

— Так, — я хлопнула по столу: — Мама, не кипиши! Мы сделаем всё как надо. А суп я на мужика вылила, потому что он предложил вам оставить нас в покое в обмен на взятку и к тому же делал тебе, мама, неприличные намёки, ясно?

— Какие намёки? — вытаращилась на меня бабушка.

— Да обыкновенные. Глазами косил, подмигивал, предлагал сеновал ему показать.

— Оля! — возмущённо всплеснула руками мама.

— Нет уж, не Оля. Милиция приедет, мы должны одинаково говорить, ясно?

— Да уж ясно, — сурово сказала бабушка. — Ишь, удумал, глазки строить! Прощелыга!

НОВЫЕ ФОРМЫ ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ

Мы сидели за столом: я, мама и Женя. Бабушка, сказала, ей сейчас и так дел хватает. А Вова к своим в Пивовариху поехал, договариваться о совместном походе в горком.

Я про себя тихо обалдевала от всей этой ситуации и пыталась угадать, кто может быть для разошедшегося горкома управой. Обком? Они вообще слушаются друг друга или как? Я в этой иерархии вообще была не сильна.

А с больницей как коряво получилось — не иначе тоже происк этого предательского генерала. Чтоб сразу поднасрать с гарантией.

— Значицца так, родственники. Раз уж моё пребывание в известном учреждении так дискредитировало всю идею, считаю, что не надо за неё дальше цепляться.

На самом деле, я чуть не до потолка готова была прыгать, когда прочитала газетную передовицу. Иначе каким образом, скажите пожалуйста, происходило бы наследование? Правовые границы размыты. А если чья-то светлая голова вздумала бы судиться и в пользу «общества» мой проект таки отсудила? Или отжали бы вовсе без суда, как детское пионерское объединение? Мне и сил-вложений жалко, и тем паче, что загубят всё.

— Я не понял, — Женя подвинул себе газету, которой я всё потрясала. — Ты отказаться хочешь от земли, что ли?

— Ну, вот ещё! — возмущённо фыркнула я. — Не хочу я отказываться. Нам, к тому же, ещё сколько бесплатной аренды положено — нашей семье, между прочим, если ты в документы глянешь. Но. У меня сейчас в приоритете другие планы, я хочу в большей степени заняться писательством и посмотреть: насколько схема окажется рентабельной, если её будут реализовывать другие люди, опираясь на наши разработки, — я хлопнула по пачке гроссбухов с инструкциями. — Тут, главное, ничего не напортить. Сейчас всё работает, ничего не надо менять.

Я внимательно всматривалась в их лица, ожидая… чего? Интереса?

— А от нас-то что надо? — снова не понял Женя.

— В данный момент от вас потребуется стать соучредителями мини-фермы, — я похлопала по газете. — Это гораздо лучше, чем семейные колхозные наделы, потому что можно нанимать работников, прямо как организациям. Если говорить проще, мы с вами пойдём по пути японских дзайбацу, только в малом формате.

— По какому-какому пути? — поражённо перекосилась от таких словес мама. Представляю, как для неё это прозвучало!

— Дзай-ба-цу, — повторила я по слогам. — Когда всё предприятие как бы поделено на множество долей, и эти доли распределены между владельцами внутри семьи. Имеется в виду семья большая, клан.

— Как у мафиозов, что ли? — блеснула эрудицией мама.

— Только без преступной деятельности. Всё исключительно законно.

— Как пай? — уточнил Женя.

— Да. Доли можно передать, продать, подарить — у японцев только между родственниками. У нас это будет оговорённый круг лиц. Никому более продать или передать паи нельзя. Это понятно?

Они синхронно кивнули.

— Первоначально основным инвестором была я. Свою долю я разделяю между тобой, мама, тобой, Женя, бабушкой, отцом и двумя моими братьями.

— Двумя? — не поняла мама.

— Двумя, — я подвинула ей лист со схемкой. — У меня два сродных брата, с обеих сторон. Кроме того, я хочу выделить небольшие паи Тане и Ирке. За их постоянную помощь.

— Ты так говоришь, как будто умирать собралась, — поёжилась мама.

— Знаешь, в свете последних событий всё возможно.

— Я не понял, — Женя внимательно изучал лист, — а ты? Где твоя доля?

— Я решила формально отстраниться от этого проекта, раз уж вокруг кипят такие страсти. Чтобы не дискредитировать, так сказать. А Вова — заодно, чтоб меня поддержать. Потом, когда восемнадцать стукнет — выделите нам доли.

Это была наша с Вовкой версия прикрытия. Шитая белыми нитками, но уж какая есть.

— М-гм, понятно.

— Обратите внимание вот сюда. — Я постучала кончиком ручки по листку: — Вова распределяет свою часть между бабушкой, дедом, отцом, сестрой и братом. Далее, дополнительные паи — назовём их премиальными — для родственников, которые работают у нас. Пропорционально трудовым вложениям, так скажем. Прочие премии — по итогам года, по усмотрению собрания дольщиков. Сколько у кого паёв, столько и голосов.

— Ясно, — сурово кивнул Женя.

— Условия использования паёв такие: в течение года можно брать натуральным продуктом, под запись. По итогам декабря, с учётом сумм, зарезервированных на необходимые расходы, прибыль, за вычетом полученного мяса-молока и прочего, распределяется согласно паям.

Я чуть не брякнула: «А ещё вы будете получать по наследству авторские гонорары в случае переиздания книг», — но вовремя сдержалась.

— Коллектив у нас остаётся весь тот же самый, бухгалтерию Алёнка так и так ведёт, ветеринар есть, а насчёт общего контроля я с тёть Валей переговорила, у неё сейчас в «Сибирском подворье» треть ставки всего осталось, всё что надо отшито, так она согласна на должность бригадира целиком перейти.

— А почему ты нам всё это рассказываешь? — тревожно спросила мама. — Оля… Так всё серьёзно?..

Я слегка растерялась, но быстро придумала обоснование:

— Так мы же переоформлять на вас пойдём! Разговаривать с вами будут. Ты ж должна знать, что отвечать.

— М-м… понятно…

Не поверила, кажется.

— Всё, дорогие мои, я сегодня всё подготовлю, завтра едем переоформляться.

Но на этом день не закончился. Примчался непроницаемый Сергей Сергеич, вызвал нас с Вовой на сверхсекретную беседу и начал выспрашивать: что это с ответственным партработником было?

— Да что-что⁈ — пробухтела я. — Психанула, понимаете? Припёрся, козёл какой-то… Вы, Сергей Сергеич, как хотите, а выправьте мне бумагу, что вот это моё помещение в диспансер было врачебной ошибкой… этой… кто там меня в музыкалке забирал?

— С ножом в ноге? — индифферентно уточнил Вова.

— Да! Вот её врачебная ошибка. Тем более, она под микроскопом у вас.

— Ну, реально, Сергеич, — поддержал меня Вова, — сколько можно для пользы Родины страдать? И, главное, был бы в этом какой-то смысл…

— Вы же всё равно уедете.

— Ну и что? Уедем, а бумага пусть останется.

Вот так нежданно-негаданно на третье сентября было назначено моё повторное освидетельствование, перед которым в целой куче разных больниц нужно было пройти мильён разнообразных обследований. Выезд откладывался ещё на две недели, да и ладно.

А милиция так и не приехала. Не знаю уж, может дядя-проверяльщик постеснялся прилюдно опозориться?

ЧУДНОЕ

В горисполком (где происходили все регистрации и перерегистрации) с готовыми документами решено было идти в понедельник. Я как-то вынырнула из кокона суеты, оглянулась вокруг… и вдруг обнаружила, что родственники и соседи вечерами обсуждают совершенно немыслимые раньше темы.

Я ностальгически притащилась на вечернюю дойку и теперь помогала взвешивать молоко, попутно слушая, как за оградой соседка напротив, тётя Катя, громко рассказывала, что на прошлой неделе носила внука крестить — а там толпа! И детей множество, и взрослых чуть не сорок человек!

— Не боитесь, что мать на комсомольском собрании пропесочат? — поинтересовался у неё дядь Рашид. — Раньше-то и из института выгнать могли.

— Да ну, прям! — махнула та рукой. — Никто на это и не смотрит. Крёстная-то у нас — наша же с завода председательница профкома, тридцать лет была моя подружка, а теперь кума!