Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16 января Верховный Совет СССР определился, наконец, с проведением общесоюзного референдума, назначив его на 17 марта. Формулировка вопроса отражала неуверенность союзного руководства в способности влиять на стремительно развивающиеся события:
«Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»
Прочитав текст, посмеялся: «Ведь взрослый же человек Михаил Сергеевич. Неужели он действительно думает, что, похитрее выстроив некую последовательность слов, можно остановить мощный исторический процесс». Не говоря уж об очевидных противоречиях («сохранение — обновленный») и неопределенности (каких республик, какие права). Предположение, что республики должны быть социалистическими, выглядело в январе 1991 года нереалистично: чего-чего, а социализма с коммунистами впридачу наш народ за 74 года наелся так, что лебеда вкуснее. А вот обещание «прав и свобод» потом сыграло важную историческую роль при отмене СССР: введение союзным руководством чрезвычайного положения в августе 1991 года сделало итоги референдума ничтожными.
Однако с проведением опроса о введении поста мэра Москвы и референдума о посте Президента РСФСР случилась заминка. Тому были три основные причины:
а) просчеты демократов (например, к сбору подписей депутатов РСФСР под требованием о проведении референдума приступили поздно; намудрили — к вопросу о прямых выборах президента России попытались добавить вопросы о собственности на землю и о сохранении РСФСР как единого государства в составе обновленного Союза);
б) политическое противодействие коммунистического лобби;
в) «павловская денежная реформа».
Через несколько дней после Нового года, когда я пришел с работы, жена спросила, не слышал ли я о каком-то обмене денег. Ответил, что слышу в первый раз. Но вскоре узнал, что в банках получены запечатанные конверты из Центрального банка с предписанием вскрыть по дополнительному указанию. Видимо, кто-то его проигнорировал: так и распространился слух о лимитированном обмене самых крупных советских купюр — в 50 и 100 рублей.
Стало ясно, что разразится большой скандал, дискредитирующий союзное руководство и компартию. С размыванием уже не только их политической, но и экономической власти, их влияния в СМИ, поскольку в пострадавших должна была в этот раз оказаться и значительная часть советской элиты.
22 января вышел указ Президента СССР «О прекращении приема к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года и ограничении выдачи наличных денег со вкладов граждан».
Купюры достоинством 50 и 100 рублей использовать в платежах больше было нельзя. Их можно поменять на сумму до 1000 рублей на новые или более мелкие купюры. Снимать деньги с банковских вкладов — только в переделах 500 рублей в месяц.
Смысл решения был троякий:
● конфисковав или заморозив денежные накопления населения, частично снять «денежный навес», смягчив инфляционный шок и скачок цен при переходе к свободному ценообразованию. Эта задача могла быть решена лишь частично, поскольку беднота, которая всегда сильнее страдает от инфляции, указанных купюр и крупных накоплений (а по тем временам 500 рублей — сумма приличная) почти не имела. Следовательно, в ее товарном сегменте реформа не могла сильно сказаться;
● обнулить криминальные деньги — запасы в воровских «общаках», хранившиеся в «дипломатах» коррупционные средства и т. п. Но и здесь успех весьма сомнителен — «правильные» люди уже хранили деньги в основном в иностранной валюте и к тому же быстро выстроили схемы обхода «павловских» ограничений, используя, среди прочего, финансовые учреждения союзных республик;
● нанести удар по негосударственному сектору экономики. Здесь результат был более эффективен, хотя и не знаю о больших экономических потрясениях или криминальных «разборках», вызванных разрывом денежных цепочек.
При этом в оценке экономической целесообразности операции, ставшей позднее известной под названием «Павловская реформа» (по имени нового союзного премьера), мнения были разные. Я считал, что реформа может быть полезна, хотя и понимал, что это — адресная атака на тех, кто вырвался «за флажки» государственной экономики. В мероприятии была некоторая нравственная логика: народ вместе зашел в тупик — всем вместе, солидарно, на равных условиях нужно из него выходить. Впрочем, мне-то было легко: особых накоплений в семье нет и терять нечего. В «Демократической России» отношение к реформе было категорически негативным: все сразу согласились, что нетрудно раскрутить шумную протестную кампанию, используя как мучения большей части людей при обмене, так и потери меньшей части по его результатам.
Дальнейшие события показали, что ни одну из поставленных задач в полной мере не решили. Через легальный обмен прошли купюры на сумму около 40 миллиардов рублей из общего объема около 48 миллиардов. Но и оставшиеся 8 миллиардов (вместо 20 миллиардов по наметкам премьер-министра СССР Павлова) в последующие месяцы частично легализовали через «левые» схемы. Больший эффект дало частичное замораживание вкладов, но правительство начало поднимать цены, выплачивать компенсации, и к концу года упомянутый «денежный навес» только увеличился, что проявилось в первой половине 1992 года. В целом, «визгу много — шерсти мало».
На неделю работу Моссовета парализовал поток ходоков[89], требовавших разрешить им обмен больших сумм. Депутаты заседали в многочисленных комиссиях, где подобные заявки рассматривались. В коридорах крутились разного рода дельцы, предлагавшие воспользоваться их возможностями и провернуть крупную обменную аферу.
Все эти события привели к тому, что к рассмотрению вопроса о российском референдуме Верховный Совет РСФСР приступил только 7 февраля, да и то с конкретными вопросами не определился. Москва, в свою очередь, в соответствии с негласной договоренностью ждала Россию.
19 февраля, накануне сессии Верховного Совета РСФСР, на которой должны были быть утверждены вопросы российского референдума, Ельцин выступил по Центральному телевидению (ему такую возможность предоставляли очень редко), обвинил Горбачёва в уступках консерваторам и потребовал отставки Горбачёва с поста президента СССР с передачей власти Совету Федерации СССР.
В ответ при открытии сессии Светлана Горячева, заместитель Ельцина в Верховном Совете, зачитала письмо шести руководителей Верховного Совета[90] (мы их сразу назвали «бандой шести» по аналогии с «бандой четырех» в Китае[91]). В нем, в частности, говорилось: «Стремительно теряя авторитет и поддержку в депутатском корпусе России, Председатель Верховного Совета РСФСР предпринял попытку опереться на российский референдум, назначенный некорректно, с многочисленными нарушениями… Исходя из чувства долга, стремясь предотвратить
