В плену у орбиты - Мартин Кейдин

Пруэтт мысленно перебрал все элементы этой системы и в сотый раз пытался найти ту немыслимую возможность, которая позволила бы ему как-нибудь растянуть запас кислорода. Он был так близок по времени к началу затухания орбиты, к вхождению капсулы в верхние слои атмосферы, что даже ничтожная экономия, какая-нибудь неожиданная находка могла бы спасти его.

Через шесть суток и восемь часов после выхода на орбиту над Бермудскими островами «Меркурий-7» начнет погружаться в атмосферу и… Пруэтт затряс головой, стараясь избавиться от навязчивой мысли. В конце концов, как бы он ни пытался растянуть запас кислорода, кислород все равно кончится за полдня до вхождения капсулы в атмосферу.

И сколько ни ломал он голову, он не мог найти ни одного события за время полета, которое могло бы послужить ключом к загадке — почему отказали тормозные ракеты.

Он щелкнул тумблерами, включил питание рации.

Пусть разогреется. Через несколько минут он войдет в зону связи с мысом Кеннеди. Кантон сообщил ему только одно — у пункта управления на мысе Кеннеди есть для него какая-то «особая информация».

Несмотря на то что он инстинктивно старался не обнадеживать себя, сердце его забилось быстрей. Неужели они что-нибудь нашли? А вдруг они порылись поглубже в технических архивах и нашли решение, которое значило, что он будет жить?

— Ты просто размечтался, лихач, — услышал он голос и поморщился — голос был его собственный, трезвый и саркастический.

ГЛАВА XII

Глубоко в стальных утробах морских судов: быстрых эсминцев, пузатых транспортов, крейсеров и в недрах ядерного чрева гигантского авианосца «Энтерпранз», энергия едва пульсировала. Огромный морской отряд спасения капсулы «Меркурий-7» медленно курсировал, отбрасывая расплывчатые пятна — тени на поверхность океана; многочисленная и внушительная эскадра военных судов забыла про пушки ради спасения человека, который должен упасть в море, как падали до него другие космонавты после путешествий сквозь глубины космического океана.

Между кораблями отряда спасения шло яростное и лихорадочное соревнование. Выловить из моря человека, который возвращается из чуждого людям мира, простирающегося там, за пределами воздушного океана, было все равно, что выиграть труднейшее пари. И когда наступит великий момент, люди столпятся на палубах, стараясь первыми заметить белый инверсионный след, который оставляет в воздухе раскаленная от трения капсула, когда она, шипя, несется к Земле, заметить маленький вытяжной парашют, а на высоте трех километров — раскрытие желто-белого купола основного парашюта.

Когда человек возвращался на Землю из своего путешествия «туда», люди на палубах задирали головы и показывали пальцами вверх, а крик поднимался такой, что он далеко разносился над волнами, громом катился от корабля к кораблю, и всех захлестывал могучий вал восторга и радости.

Но сейчас всех захлестнула волна уныния — каждый чувствовал свою беспомощность. Было решено: флот останется; будет медленно, ритмично курсировать по большому кругу — скорбная, безнадежная процессия… А куда еще идти? Кто мог уйти отсюда?

Они останутся… пока там, в капсуле, не иссякнет последний глоток прохладного кислорода, и человек, которому были посвящены сейчас все их помыслы, не задохнется и не утонет, как может случиться с любым из них, если вдруг их затянет в морскую бездну под стальными бортами кораблей.

Лунный свет заливал корабли, и их силуэты отражались на поверхности воды, а люди хмуро смотрели на фосфоресцирующие волны, плескавшиеся вокруг стальных плавучих громад. Палуба «Энтерпрайза» казалась бесконечной, крылатые тени беспомощно громоздились над ней, а надстройка, словно чудовищная каракатица, уродливо высилась над морем.

Там, высоко над ними, погибал человек. И каждый из них, казалось, ощущал, что какая-то доля смертельного гнета давит и на него…

Крр-ак!

Джордж Кейт оторопело взглянул на половинки карандаша, неуклюже торчавшие между его пальцами, и раздраженно отбросил их в сторону.

Стоявшие позади него усталые, осунувшиеся, небритые люди без пиджаков не выразили никакого удивления перед этим проявлением нервозности обычно невозмутимого руководителя Центра управления полетами. В обстановке смятения, возникшей после отказа тормозных двигателей капсулы Пруэтта, Кейт был тверд как скала, ни на минуту не терял самообладания и был беспощаден к любому, кто отклонялся от выполнения единственной задачи, единственной, которая имела сейчас значение.

Человек погибнет, если Кейт и его товарищи не сотворят чуда и не ликвидируют аварии, которая была для всех не только беспрецедентной, но и совершенно загадочной. А время бежало. Время!..

Кейт взглянул на большие стенные часы. Красная минутная стрелка неумолимо двигалась по кругу, словно знаменуя своим бегом поражение и осуждение — никого из них в частности, но в то же время всех их вместе — и здесь, на пункте управления, и в ангаре «С», и на заводах в Сент-Луисе и Хьюстоне. Неважно, что в полете почти все протекало гладко; причиной гибели могло стать несовершенство мелкой, незначительной детали.

«Это все равно, что прыжок без парашюта», — подумал Кейт. Само падение не опасно. Человек погибает от резкого прекращения падения.

Пруэтту суждено было погибнуть именно от чего-то незначительного, невидимого, неизвестного…

Скоро он войдет в зону радиосвязи, а Кейт мог сообщить ему лишь то, что ответ не найден. Пруэтт знал, что они мучительно ищут этот ответ. Излишне говорить человеку, летящему там, на высоте полутораста километров, что они не спят и казнят себя, что бранятся и ищут виноватых.

Какого черта говорить об этом Пруэтту? Он и без того знает слишком много.

Джордж Кейт медленно оглядел пункт управления, душу и сердце орбитального полета, нервный центр на поверхности планеты, работавший на человека в капсуле, которая вот-вот стремительно пронесется над головой. Каждый, кого он видел перед собой в этом большом «Оперативном зале», в этой пульсирующей нервной клетке размером пятнадцать на восемнадцать метров, где слились в странном, удивительном содружестве люди и электроника… каждый здесь чувствовал себя так же, как Кейт — связанным по рукам и ногам, беспомощным, разъяренным от сознания собственного бессилия помочь человеку, который так нуждался в их помощи, так рассчитывал и…

«Ты неправ, — пристыдил себя Кейт, — ведь ты лучшего мнения о Дике Пруэтте. Ему худо сейчас, он может страдать — и наверняка сильно страдает от всего этого, но о чудесах он не станет грезить. Он будет надеяться на всех нас, пока жизнь будет теплиться хоть в одной клетке его мозга, но смерть примет стойко, и не мелькнет у него ни одной мысли, о которой постыдился бы узнать любой из нас, сидящих здесь…»