Свидетель - Владимир Березин

Тогда я всё боялся подойти. Около неё всё время крутилась уйма народа. Суетились, бренчали на гитаре. На гитаре я играть не умею, руки у меня хорошие, но на гитаре — нет. Я пробовал.

Поэтому стал письма писать. Ну что ещё делать? Говорю-то я плохо.

Писал, писал… Вот мы и стали созваниваться. По телефону — главное человека выслушать, я так понимаю.

Потом долго не виделись, но… Для себя я уже всё решил, но уговаривал себя: «Не мучайся, ей всё равно на тебя наплевать. Кому ты нужен с твоим общежитием и сорока рублями стипендии?..»

А сам вижу — не получается себя уговаривать.

И вдруг получаю письмо от неё. Представляете?

Ей грустно, плохо. Кто-то из нашего института ей насолил. Я чуть из дома сразу не выбежал. Спасать её чуть не побежал. Но потом остановился, потому что я основательный и всё тщательно обдумываю.

Значит, я ей нужен. Думаю — вот счастье-то какое.

Я — да ей понадобился. Но тут — бац! Я-то уже год на очень секретном заводе работаю. И вот меня посылают в командировку в Грузию. Антенны устанавливать.

Мы с ней висим на телефоне днями. Я совсем не тупой, понимаю что к чему и что нужно говорить. Да и говорить ничего не нужно. Нужно помолчать, и никто не скажет, что ты дурак.

Я всю неделю просидел как на иголках. Страшные вещи думал. Пусть, думал, ей будет всё ещё грустно. Пусть она всё так же сидит с сигаретой у окна, а тут приеду я, и сразу всё пойдёт по-другому. Ну чего ещё говорить? Конечно, я хочу её видеть.

Молоко на коленях у меня совсем согрелось. Вот и приехал. Нашёл подъезд. Долго мучаю кнопку у лифта. Наконец сообразил, что он передо мной. Только света в нём нет. Крак! — дверь отворилась, и я вверх поплыл, между этажами смотрю на всякую лифтовую внутренность — провода да механизмы. Приехал.

Дунул на палец, позвонил. Тут же дверь открывается, и я впадаю в прихожую. Ух ты, а там куча людей!

Ну, вроде нет, они все убегают.

«Хорошо! — это я про себя думаю, — объясняться в любви при таком стечении народа неловко».

— А я тебе молоко принёс! — радостно кричу я. Но никто меня не слушает, все завязывают ботинки, бьют друг друга рукавами по лицам и шапки надевают.

Ну и Бог с ними. Лучше я на кухню пойду. Молоко выкладывать.

Сижу на кухне. Вдруг что-то как забулькает!

Это аквариум. Стал я в аквариум смотреть, а там одна большая рыбка гоняется за маленькой. Съесть хочет.

Я на них смотрю, а сам сочиняю, что я ей расскажу, когда все гости разбредутся.

Расскажу я ей, как ругался с начальством, но не испугался страшных последствий. Просто у меня руки золотые. Это даже начальство так говорит. Звёзд с неба, дескать, хватать не будет, но руки — золотые. Вот я и убежал. Оттого, что меня могли оставить на второй срок. А я всё время сидел как на иголках — хотел пораньше приехать. Сидел, но всё же работал. Паял да соединял хитрые проводочки. Так что вовсе я не тупой, просто говорю мало. Вот и сейчас — не хочу болтать с гостями. Сижу на кухне, гости уходят, но как-то медленно.

Жду и наконец вылезаю в прихожую. И вижу там только двоих — её и моего бывшего однокурсника.

— Ба! — кричу я. — И ты здесь!

И вдруг понимаю, что что-то не так. Мой однокурсник обнимает её за плечи и о чём-то шепчет ей в ухо. Или на ухо. Я не знаю, как говорить правильно. Вообще, я плохо говорю, хотя вовсе не тупой. Но тут что-то непонятное — он её обнимает, а она его слушает. Они поднимают головы. Она говорит, смущённо улыбаясь:

— Мы, видишь ли, решили пожениться.

Потом мы идём на кухню пить чай. Мы идём туда, продираясь сквозь лыжи и велосипед в коридоре. Очень узкий у неё коридор. Пока мы идём, я успеваю подумать ещё раз, что что-то не так, а потом и вовсе перестаю что-нибудь думать и начинаю просто смотреть в аквариум.

Наверное, я что-то говорю, потому что и их губы шевелятся. А я смотрю в аквариум, где большая рыба догоняет и съедает маленькую. Вот так: раз — и съела. Очень меня это озадачило.

Я встал и пошёл домой. Дождь перестал, но голова у меня, как ни странно, не болела. Прохожие сторонились и дружелюбно говорили мне: «Глядеть надо, пьяная морда».

Вот и всё.

Прогулки по улице «Новый быт»

«В каждом уважающем себя городе, — размышлял Раевский, — должна быть Красная площадь, желательно и существование ботика. Ну, не просто ботика, а ботика Петра Первого. Дедушки русского флота. Вот в Ленинграде он есть, был на Измайловских прудах, в Переславле, кажется… Не удивлюсь, — продолжал Раевский, разговаривая сам с собой, — если ещё где-то есть эти дедушки-ботики. Расплодились они по земле русской. Возникает, правда, вопрос, кто же был бабушкой русского флота?»

Он шёл вдоль берега реки, мимо длинных деревянных лодок и маленьких рубленных, в три окна, домов, превративших городок в большую деревню. Толстая баба полоскала бельё, чудом держась на мостках, ещё две, повязанные одинаковыми пуховыми платками, ругались у калитки. Пьяный брёл по улице, одной рукой держась за забор. Было пасмурно, и Раевский откровенно замерзал в своём городском костюмчике.

Был лягушачий час. Земноводное войско перемещалась по дороге во все стороны.

— Туманно, туманно, ах как всё туманно… э… кругом, — напевал Раевский. Где-то пилили дрова, и унылый звук циркулярной пилы, вгрызающейся в дерево, дополнял картину мироздания. Картина мироздания была для него безотрадна.

— Душераздирающее зрелище, — бормотал он. — Я похож на ослика Иа-Иа. Хороши же здесь названия. Улица «Коммунальный городок». А вот улица «Новый быт». Ну, вот как, скажите, можно жить на улице «Новый быт»? То есть ничего дурного тут нет, и я бы не хотел, чтобы это всё переименовали. С моими мыслями жить на улице Первомайской ещё хуже. Мои размышления бессвязны, и гадкая моя сущность не знает — предаваться тоске или восхищаться местной храмовой архитектурой… Все старорусские города на одно лицо, вот что я вам скажу…

Конференция закончилась, уехали почти все. Уехал оргкомитет. Уехали знакомые, с которыми Раевский по утрам поглощал блины с клюквой, местную достопримечательность. Эти блины продавались буквально на каждом углу, от них положительно нельзя было никуда деться.

Уехал содокладчик Раевского. Накануне они гуляли по окрестностям, месили дорожную грязь и лазили на монастырские стены. К товарищам постоянно привязывались не то деревенские, не то городские собаки и с лаем провожали по пути.

Тогда приятель хватал камни с земли, и, приговаривая: «Ну что, видишь!? То-то, а, побежала в другую сторону, да, будто и не сюда хотела, да?!», — чавкал грязью, топал ногами.

Особого комизма Раевский в том не видел, но тоже топал ногами и брызгался грязью. Так проходили их прогулки, но, как и всё — закончились.

Содокладчик уехал. Уехали все. Раевский остался, и, сам не зная зачем, пустился гулять по тихим просёлкам между домами.

Он попал в этот городок по ошибке. Вместо научной конференции здесь проводилось совещание больших начальников.

Все начальники — не моложе пятидесяти и не старше шестидесяти пяти, одетые в пиджачно-галстучную униформу — обнюхивали друг друга, выбирали пару, образовывали стаи.

Раевского очень раздражало, что они не могут устроить даже пьяного дебоша.

И вот конференция кончилась. Небитые начальники разъехались, остался один Раевский с графиками да формулами на рулонах чертёжной бумаги, с томлением в груди, с жаждой мести неизвестному злому началу.

— А что ж вы, гады, (тут он заменил для воображаемого слушателя крепкое слово) ботик потопили?! Стоял апрель… Любимый мой апрель. Стоял апрель, и жизнь была желанна… Но повернулась моя жизнь. Однокурсники мои стали начальниками, их дети пошли в школу… А я занимаюсь научными склоками. Диссертация накрывается, начальство меня не любит, пора что-то менять, а что — непонятно… И зачем я всё это пережёвываю, услышь меня кто-нибудь из знакомых — стал бы мне мораль читать. Вот, скажет, старый русский город, река, церкви, набитые картошкой. Нечего страдать и пускать слюни… А я скажу этому придурку:

— Жизнь мне недорога… Жизнь недорога, вот упаду в грязь и заплачу… Нет, нет, не об этом я…

От меня ушла жена, и в этом всё дело.

Вдруг он в испуге остановился. Сам того не заметив, Раевский забрёл на кладбище.

Вокруг него столпились кресты, и в центре каждого сияла сверкающая табличка с тремя цифрами, похожая на номер запертой пока квартиры.

Страх пробрал его тоскливую душу. Милыми показались и скучные начальники, и деревенские собаки. Он оглянулся и, внимательно смотря под ноги, чтобы не испачкаться, стал выбираться на дорогу.

Майор Казеев

На Москву навалился внезапный снег, стали белыми крыши. На той, что напротив моего окна, видны были снежные вмятины. Они были похожи на след упавшего дворника. Говорят, что снег не падает на сухую землю. Значит, в природе что-то изменилось, сначала октябрь поменялся местами с сентябрем, и вот теперь, нежданным воскресеньем выпал снег.