Избранная - Вероника Рот

Я слышу скрежет рельсов – поезд замедляет ход, а значит, мы приближаемся к центру города. Воздух холодный, но губы Тобиаса теплые, как и его руки. Он наклоняет голову и целует меня в подбородок. Хорошо, что рев ветра заглушает мой вздох.

Вагон шатает, я теряю равновесие и опускаю руку, чтобы не упасть. Через долю секунды я понимаю, что моя рука упирается в его бедро. Под ладонью чувствуется кость. Я должна убрать руку, но не хочу. Как-то раз он сказал, что я должна быть храброй, и хотя я не шевелилась, когда ножи летели мне в лицо, когда прыгала с крыши, мне и в голову не приходило, что храбрость может потребоваться в такие простые мгновения. Но вот потребовалась.

Я ерзаю, перекидываю ногу, усевшись верхом, и с замирающим сердцем целую его. Он выпрямляется, и я чувствую его ладони на плечах. Его пальцы скользят по моей спине, и дрожь спускается за ними к пояснице. Он расстегивает мою куртку на пару дюймов, и я прижимаю ладони к ногам, чтобы они перестали дрожать. Мне не о чем беспокоиться. Это Тобиас.

Холодный воздух касается голой кожи. Тобиас отстраняется и внимательно смотрит на татуировки над моей ключицей. Он гладит их пальцами и улыбается.

– Птицы, – произносит он. – Это воро́ны? Все время забываю спросить.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ.

– Во́роны. По одному для каждого члена моей семьи. Тебе нравится?

Он не отвечает. Он притягивает меня ближе, прижимается губами к каждой птице по очереди. Я закрываю глаза. Его прикосновения легкие, нежные. Томное, теплое чувство, тягучее, как мед, наполняет мое тело, замедляет мысли. Он касается моей щеки.

– Очень жаль, но пора вставать.

Я киваю и открываю глаза. Мы оба встаем, и он тянет меня за собой к открытой двери вагона. Ветер немного стих, после того как поезд замедлил ход. Уже за полночь, все фонари погасли, и здания похожи на мамонтов, возникая из темноты и вновь погружаясь в нее. Тобиас поднимает руку и указывает на скопление зданий, таких далеких, что они кажутся не больше ногтя. Это единственная яркая точка в темном море вокруг нас. Снова штаб-квартира Эрудиции.

– Очевидно, городские постановления ничего для них не значат, – произносит он, – потому что свет будет гореть всю ночь.

– Больше никто не замечает? – хмурюсь я.

– Наверняка замечают, но ничего не делают. Возможно, не хотят устраивать шум из-за такого пустяка. – Тобиас пожимает плечами, но его напряженное лицо тревожит меня. – Но мне хотелось бы знать, для чего эрудитам нужен свет по ночам.

Он поворачивается ко мне, прислоняясь к стене.

– Ты должна узнать обо мне две вещи. Во-первых, я отношусь к людям крайне подозрительно. В моем характере ожидать от них самого худшего. А во-вторых, внезапно оказалось, что я прекрасно разбираюсь в компьютерах.

Я киваю. Он говорил, что его вторая работа связана с компьютерами, но мне все равно трудно представить, как он целый день сидит перед монитором.

– Несколько недель назад, перед началом обучения, я был на работе и нашел путь в секретные файлы Лихости. По-видимому, мы не так искушены в секретности, как эрудиты. То, что я обнаружил, походило на военные планы. Слабо завуалированные команды, списки припасов, карты. Все в таком духе. И эти файлы были присланы эрудитами.

– Война? – Я смахиваю волосы с лица.

Всю жизнь я слушала, как отец оскорбляет эрудитов, и научилась остерегаться их, а опыт, полученный в лагере Лихости, научил меня остерегаться властей и людей в целом, так что меня не шокирует мысль, будто фракция способна планировать войну.

И еще слова Калеба. «Происходит что-то важное, Беатрис». Я поднимаю глаза на Тобиаса.

– Война с Альтруизмом?

Он берет меня за руки, переплетает пальцы с моими и отвечает:

– С фракцией, которая контролирует правительство. Да.

У меня екает в животе.

– Все эти отчеты должны вызвать возмущение против Альтруизма. – Он не сводит глаз с города позади поезда. – Очевидно, эрудиты хотят ускорить процесс. Понятия не имею, что с этим делать… и что вообще можно сделать.

– Но почему эрудиты решили объединиться с лихачами? – спрашиваю я.

И тут до меня кое-что доходит, вышибает воздух из груди, грызет внутренности. У эрудитов нет оружия, и они не умеют воевать… зато лихачи умеют.

Я смотрю на Тобиаса широко распахнутыми глазами.

– Они используют нас, – говорю я.

– Интересно, как они заставят нас воевать? – задумчиво произносит он.

Я говорила Калебу, что эрудиты умеют манипулировать людьми. Они могут заставить нас воевать, прибегнув к дезинформации или надавив на жадность… способов хватает. Но эрудиты к тому же дотошны и потому не оставят это на волю случая. Они обязательно укрепят все свои слабые места. Но как?

Ветер бросает волосы мне на лицо, режет поле зрения на полосы, но я не шевелюсь.

– Не знаю, – отвечаю я.

Глава 29

Я посещала церемонии инициации Альтруизма каждый год, кроме нынешнего. Это тихое мероприятие. Неофиты, которые тридцать дней занимались общественной работой, прежде чем стать полноценными членами фракции, сидят бок о бок на скамейке. Кто-то из старших читает манифест Альтруизма, представляющий собой короткий абзац о том, как важно забывать о себе и как опасна поглощенность собой. Затем старшие члены фракции моют ноги неофитам. После они разделяют трапезу, прислуживая соседу слева.

Лихачи этого не делают.

День инициации повергает лагерь Лихости в безумие и хаос. Повсюду люди, и большинство из них напиваются к полудню. Я пробираюсь среди них, чтобы взять еды на обед и унести ее в спальню. По дороге я вижу, как кто-то падает с тропинки у стены Ямы, и судя по его крикам и тому, как он хватается за ногу, у него что-то сломано.

В спальне, по крайней мере, тихо. Я смотрю в свою тарелку с едой. Я просто схватила то, что показалось мне привлекательным, и теперь, приглядевшись, понимаю, что выбрала простую куриную грудку, ложку гороха и кусок ржаного хлеба. Пищу Альтруизма.

Я вздыхаю. Альтруизм у меня в крови. Я альтруистка, когда не думаю о том, что делаю. Когда меня подвергают проверке. Даже когда пытаюсь казаться храброй. Я выбрала не ту фракцию?

При мысли о бывшей фракции у меня дрожат руки. Надо предупредить семью о войне, которую замышляют эрудиты, но я не знаю как. Я найду способ, но не сегодня. Сегодня надо сосредоточиться на том, что меня ожидает. Не больше одной проблемы за раз.

Я ем как робот, переходя от курицы к гороху и хлебу и обратно. Неважно, к какой фракции я на самом деле принадлежу. Через два часа я войду в зал пейзажа страха с другими неофитами, пройду сквозь свой пейзаж и стану лихачкой. Слишком поздно поворачивать назад.

Закончив, я утыкаюсь лицом в подушку. Я и не думала спать, но через некоторое время просыпаюсь от того, что Кристина трясет меня за плечо.

– Пора идти. – Она пепельно-бледная.

Я тру глаза, чтобы прогнать сон. Ботинки уже на мне. Остальные неофиты бродят по спальне, завязывают шнурки, застегивают куртки и небрежно рассыпают улыбки. Я стягиваю волосы в пучок и надеваю свою черную куртку, наглухо застегнув молнию. Пытка скоро закончится, но сможем ли мы забыть симуляции? Сможем ли вновь крепко спать, несмотря на воспоминания о пережитых страхах? Или наконец отбросим сегодня свои страхи, как предполагается?

Мы идем к Яме и вверх по тропинке, которая ведет в стеклянное здание. Я поднимаю глаза на стеклянный потолок. Дневного света не видно, потому что каждый дюйм стекла покрывают подошвы ботинок. На мгновение мне кажется, будто стекло трещит, но это всего лишь мое воображение. Я поднимаюсь по лестнице вместе с Кристиной и задыхаюсь в толпе.

Я слишком низенькая, чтобы видеть поверх чужих голов, и потому смотрю Уиллу в спину и иду за ним по пятам. От жара несметного количества тел тяжело дышать. Капли пота выступают на лбу. Через брешь в толпе видно, вокруг чего все сгрудились: вокруг ряда экранов на стене слева.

Я слышу одобрительные возгласы и останавливаюсь, чтобы посмотреть на экран. На левом экране – одетая в черное девушка в зале пейзажа страха. Марлин. Я вижу, как она двигается, ее глаза широко распахнуты, но с каким препятствием она столкнулась – непонятно. Слава богу, никто здесь не увидит моих страхов – только реакцию на них.

На среднем экране – ее пульс. Он на мгновение подскакивает и затем снижается. Когда он достигает нормы, экран вспыхивает зеленым, и лихачи аплодируют. На правом экране – ее время.

Я отрываю глаза от экрана и бегом догоняю Кристину и Уилла. Тобиас стоит за дверью на левой стороне, которую я едва ли заметила в свое последнее посещение. Она рядом с залом пейзажа страха. Я прохожу мимо, не глядя на Тобиаса.

Комната большая, в ней висит еще один экран, такой же, как снаружи. Перед ним на стульях сидит ряд людей. Среди них Эрик и Макс. Остальные тоже из старших. Судя по проводам, присоединенным к их головам, и отсутствующим взглядам, они наблюдают за симуляцией.