Дипонегоро - Михаил Колесников

Но Дипонегоро жил. Он познал радость творчества. Уже семьсот страниц были исписаны его рукой.

Это только казалось, что жизнь в форте Роттердам остановилась. И здесь были и радостные и печальные события. У Дипонегоро и Ратнацингсих рождались новые дети. Здесь умерла мать пахлавана. Дочь Раден Айю Густи вышла замуж за Мертонегоро, которого сослали сюда же. У пахлавана появились внуки.

Комендант форта майор-от-инфантерии Шмитц в минуты хорошего расположения духа шутил:

— Скоро тут образуется новое Государство Свободы, и нам опять придется воевать.

Пытался ли Дипонегоро за долгие годы изгнания выбраться на волю? Да. С приходом к власти каждого нового генерал-губернатора он посылал в Богор возмущенные письма, требовал разбирательства, наконец суда. Он обвинял голландские власти и короля Вильгельма в бесчестии, в нарушении всяческих правил и законов. И каждый раз из Богора поступал ответ: «Отказать!»

Только в 1848 году, когда под влиянием революционного движения, потрясшего всю Европу, в Голландии была изменена конституция и право отвечать за колонии передали Генеральным Штатам, новый генерал-губернатор Рохуссен, пожелавший проявить свой либерализм, написал на жалобе Дипонегоро: «Можно вернуть пангерану крис, который якобы достался ему по наследству».

— Он очень добр, ваш великий господин губернатор, — сказал Шмитцу пахлаван. — Я передам этот крис своим потомкам, и пусть он снова обагрится вашей нечистой кровью…

В 1850 году в форт Роттердам дошло известие о смерти Мангкубуми. Старый принц до конца своих дней остался верен народу. Умер он в возрасте 90 лет. Прошло четверть века с того злополучного дня, когда вождь великой Яванской войны Дипонегоро был обманным путем взят в плен. Четверть века надежд и холодного разочарования. Высоки каменные стены, надежна стража. Со скрежетом поднимается опускается мост, ведущий из неволи…

Семидесятилетний Дипонегоро чувствовал, как постепенно силы оставляют его. Давали о себе знать и старые раны. Сперва разболелась рука. Затем появилась острая боль в коленях. И только глаза по-прежнему видели остро, как в дни молодости.

В этот год пахлаван узнал о кончине сразу двух своих былых соратников — Киая Моджо и Сентота. Весть окончательно сразила его. Так и не увидев больше свободы, умер Сентот… Голландцы не знают милосердия к своим врагам.

…Он лежал на циновке в углу двора и с безучастным выражением лица наблюдал за тем, как вышагивают солдаты. Это была привычная картина. Здесь пахло лошадиным потом, кожаными ремнями и ромом. Прибыла группа молодых «веселяг». Майор Шмитц придирчиво осматривал новичков. Он был педантичным и сухим в обращении с людьми, этот майор-от-инфантерии. Он ненавидел солдат, подчиненных офицеров, ассистент-резидента Макассара Лиона, генерал-губернатора, весь свет и свою проклятую жизнь.

Единственный человек, к которому комендант испытывал почтение с примесью почти суеверного страха, был Дипонегоро. Ведь этот принц всего каких-нибудь двадцать пять — тридцать лет назад держал в страхе не только генерал-губернаторов, но и самого короля!..

И когда пахлаван слабым голосом позвал коменданта, тот сразу же поспешил к постели умирающего.

— Я хочу… к морю… один, без стражи, — проговорил Дипонегоро.

Просьба была столь необычной, что майор растерялся. Затем громовым голосом приказал:

— Опустить мост! Никакого сопровождения…

И вот Дипонегоро медленно поднялся, сделал два неуверенных шага. Ратнанингсих поддерживала его. Воля и на этот раз победила: завидев раскрытые ворота, пахлаван ускорил шаг. Миновал кордегардию. Через мост он уже почти бежал.

Полоснуло по глазам от нестерпимого блеска. Трещали под босыми ногами сухие пальмовые листья. Море и опущенные почти к темно-синим волнам квадратные паруса, разукрашенные праздничными малиновыми и золотыми узорами ладьи — прау…

Свобода, свобода!.. Там, на юго-западе, за фиолетовой дымкой — Ява…

Он поднял руки, сцепил их над головой и рухнул на песок.

Лекарь, поспешивший из форта на зов Ратнанингсих, подошел к распростертому телу, попытался нащупать пульс.

— Он мертв…

Дипонегоро похоронили в кампонге Малайя рядом с могилой сына.

10 января специально созданная комиссия составила протокол-свидетельство о смерти:

«8 января 1855 года в форте Роттердам скончался принц Дипонегоро…

Члены комиссии: И. А Крудельбах,

ассистент-резидент И. Лион,

майор-от-инфантерии

Ф. А. М. Шмитц».

Сообщение о смерти Дипонегоро было послано в Батавию и Джокьякарту. Семье пахлавана разрешили вернуться на Яву. Но ни Ратнанингсих, ни потомки Дипонегоро не пожелали покинуть Макассар: они навсегда остались у дорогих могил.

Народ Явы собрал шесть тысяч гульденов и переслал эти деньги семье героя.

Майор-от-инфантерии Шмитц получил от только что назначенного генерал-губернатора Пауда выговор за несоблюдение инструкций.

…Отставной чиновник Гунс приобрел небольшой участок земли и навсегда поселился в Богоре. Здесь не так душно, как в Батавии, нет малярийных комаров. Кроме того, так уж принято: знать оседает в Богоре, поблизости от генерал-губернаторского дворца. А Гунс причислял себя к знати.

Восемьдесят пять лет прожил Гунс. Вначале, получив отставку, он поспешил в метрополию. Это же было его мечтой: купить домик в Голландии и вдалеке от суеты упокоить свою старость. Но как только мечта осуществилась, Гунс заскучал. Все ему было чуждо на родине, да и сам он здесь чувствовал себя чужим и никому не нужным. Голландия показалась грязной, неуютной, сумрачной. Друзья, знакомые остались на Яве.

Гунс вернулся на Яву. Он занялся цветоводством. Но голландские тюльпаны не приживались на богорской земле: от избытка влаги луковички подгнивали, чахлые, блеклые цветы не радовали глаз.

Гунс решил посоветоваться со своим давним знакомым Эдуардом Деккером, также увлекавшимся цветами. Деккер впервые появился в Батавии в 1839 году, когда еще живы были в памяти каждого воспоминания о великой Яванской войне, а имя Дипонегоро произносили на каждом шагу.

Для Гунса оставалось загадкой, каким образом этот Деккер за не такой уж большой срок поднялся по служебной лестнице от мелкого канцеляриста до ассистент-резидента Лебака, одного из округов на северо-западе Явы. Деккер побывал на Суматре, на Целебесе, на Амбоине, исколесил Яву вдоль и поперек. Он владел альфурским, батакским, сунданезским, малайским языками, хорошо знал местные обычаи, и, как ни странно для голландского чиновника, туземцы его любили и уважали. «Он прям и чист душой, как младенец… — часто думал прожженный политикан Гунс. — Такие долго здесь не держатся». Но Деккер держался и даже получил повышение. В вечно мятежном Бантаме ожидалось новое восстание, и для успокоения крестьян сюда, в Лебак, послали Деккера. Суматра — рядом, а там продолжают действовать повстанцы Пидари. Говорят, что во время пребывания в Манадо Деккер пожелал встретиться с главарем мятежников Суматры Имамом Бонджолом и встретился с ним. Короткое свидание во дворе военного форта произвело большое впечатление на Деккера.