Демосфера - Илья Новак

За рвом начался лес. Разглядев уродливые силуэты деревьев, колесничий поехал быстрее, чтобы опередить остальных. Он остановился, глядя на широкий серый ствол, покрытый не корой, но затвердевшей, в мелких трещинках и буграх, кожей... Нет, не ствол — туловище, которое внизу разветвлялось на две ноги, два толстых, изогнутых и приплюснутых весом тела корня, уходящих в слой сухой земли, что покрывала пол. В метре над головой Магадана начинались кривые сучья с растопыренными ветками-пальцами, между ними темнел нарост, где кора становилась мягче, изгибы трещин и бугры образовывали подобие лица.

Услыхав необычный звук, колесничий оглянулся. Шунды Одома, оскалившись, шипел сквозь сжатые зубы; за очками не было видно глаз, но Магадан и не хотел знать, какое у них сейчас выражение.

Древоподобные тела росли не слишком часто, позволяя свободно идти между ними. Завязанные узлами, перекрученные суковатые руки иногда переплетались с руками соседних клонов, тонкие длинные пальцы образовывали паутину. Все застыло, хотя из глубины леса доносилось поскрипывание: какая-то скрытая, сумрачная жизнь текла там.

Нарост-голова на одном из деревьев расположился лицом вверх; в разинутом рту, как в неглубоком дупле, лежало гнездо из обломанных, переплетенных пальцев. На локтевом сгибе другого дерева Магадан заметил второе гнездо, где сидел небольшой летающий робот вроде того, что колесничий подстрелил на болоте. Свернув крылья вокруг тела, робогарпия нахохлилась, провожая людей взглядом немигающих глаз.

Когда отряд достиг полянки между деревьями, слева донесся хруст, и все повернули головы. Кто-то бежал через лес. Дергались ветви, тяжелое хриплое дыхание звучало все громче. Солдаты подняли оружие; колесничий, с пистолетами наизготовку, перекатился так, чтобы Шунды и Раппопорт оказались у него за спиной. Совсем близко раздался топот ног, на полянку вылетели Ася и Ник. Они бежали, низко пригнувшись, то и дело оглядываясь, и за ними кто-то с треском ломился сквозь чащу. Беглецы пересекли середину поляны, когда следом выскочила троица роботов, массивных четвероногих созданий с кривыми железными клыками, вертикально торчащими по бокам от вытянутых рыл. Шерсть на мощных загривках отливала металлом.

Ася нырнула между стволами и исчезла из виду, а Ник, споткнувшись, упал, и тут же робовепри настигли его. Шунды вскрикнул, присел, выставив перед собой звуковой кастет. Беззвучный хлопок на мгновение словно сжал весь воздух над поляной. Между тремя склонившимися рылами уже взлетали куски плоти, чавканье и хруст костей разносилось по лесу. Когда кастет сработал, один из робовепрей повернул голову к отряду. Стоявший ближе к нему солдат открыл огонь. Робот, взрыхлив копытами землю, прыгнул.

— Ходу! — заорал Магадан, хватая Одому в охапку и катясь прочь.

Двое дерекламистов потащили модуль, Раппопорт, мелко семеня ногами, побежал следом. Солдат попятился, успел выпустить несколько пуль в морду робота, превратив ее в месиво пластика и мяса, затем вепрь пнул его головой в грудь и опрокинул на спину. Очередь прочертила кроны, накрыв край поляны дождем медленно опадающих лоскутьев сухой кожи и кровоточащих обломков ветвей, ушла ввысь и захлебнулась, когда клыки робота вонзились в шею солдата.

Над лесом, взволнованно крича, обдавая кроны жидким пометом, взлетела стая робогарпий; ветви заволновались, морщинистые длинные руки, сжимая и разжимая пальцы, заходили ходуном, но отряд уже выбрался из чащи и сразу очутился в палящем зное: впереди лежала неширокая степь из раскаленного красного песка. В десятке метров над ней протянулась решетка металлических штанг, в узлах которой висели тихо гудящие светильники: круглые линзы под матовыми куполами-рефлекторами. За толстыми стеклами виднелись спирали белого металла. Каждый светильник был вершиной конуса света — густой и жаркий, свет этот казался застывшей массой горячего вещества, своим основанием стоящей на песке.

Лес клонов окончательно доконал Шунды Одому. Сбросив с плеча руку колесничего, он устремился вперед, на ходу крича:

— Идем! Быстро, нам уже недалеко осталось. Проф, правда, ведь недалеко? Идем, говорю!

Жгучее марево струилось над степью, напоминавшей широкий стол, сплошь уставленный световыми конусами, на вершинах которых лежала решетка из штанг — выше нее густела тьма. Сквозь толстые подошвы ботинок жар не проникал, но потоки горячего воздуха овевали лица и запястья. Гудение светильников дрожью пронизывало пространство. Каждый конус служил тюрьмой для клона — большинство неподвижно сидели на корточках, но некоторые ходили, от одного края световой стены к другому, точно те были материальными и не выпускали узников наружу. На коже, белой, как свиное сало, розовели пятна ожогов.

Между конусами свободного пространства почти не оставалось, отряд двигался сквозь зной. Далеко слева раздалось тихое шипение; там пролился поток сухого дождя, раскаленной окалины, — будто затрепетало полотнище блестящего красного шелка.

Магадан, искоса наблюдавший за солдатами, подкатил к Одоме и прошептал:

— Теперь двое их и третий не появляется. Не пойму я ни черта...

Шунды не слушал — размахивая руками, он бежал впереди всех.

На краю степи торчала покосившаяся металлическая ограда с широкими проломами. Когда отряд миновал ее, сразу стало прохладнее и темнее. Гудение прожекторов смолкло, его сменили плеск и рокот — где-то рядом бежал мощный поток.

— Обрыв, — сказал Магадан. — Куда дальше?

— В-вправо.

По узкой полосе между оградой и отвесным склоном они пошли в сторону, откуда доносился мерный гул текущего раствора.

— Эй, проф, — позвал Магадан. — Слышь... — он поглядел на спину Шунды, идущего во главе отряда, и понизил голос. — Они ведь все уже должны были помереть давно. Вот те, к примеру, которые в песке... На такой жаре, и воды у них там нет — как же они живы?

— Здесь нет те-е... течения времени, — возразил старик.

— Как это?

— В-всегда все одно и то-о... тоже.

— Нет, ты погоди! А этот, которого в лесу кабаны задавили? Он же кончился у нас на глазах, правильно? И что дальше с ним? Он, получается, умер и сразу возник опять посреди леса, и опять за ним кабаны гонятся? Так, что ли?

— Н-не знаю я, — сказал Раппопорт. — То есть н-не могу объяснить... Это по-о... понимать надо, или не понимать, а н-не словами описывать.

Магадан плюнул и подкатил ближе к Одоме.

— Слышь, командир, чего старик плетет? Так, может, все наши солдаты, которых тут грохнули, на самом деле живы... Только один опять с нами возник, а другие — где-то там... — колесничий сделал широкий жест. — Появился опять, во рву где-то или в болоте, и не понимает, что с ним стало... Во дела!

Одома шел целеустремленно, размахивая кастетом и болевой жердью. В нем будто сорвался какой-то анкер, и теперь пружина сознания вибрировала, беспрерывно сжимаясь и разжимаясь, накрывая его горячечными волнами энтузиазма: апатия превратилась в обычную для Шунды жажду деятельности, но более агрессивную и безумную, чем всегда.

— Идем... — бормотал Шунды, не обращая внимания на Магадана. — Недолго осталось!

Впереди появились невысокие берега — поток, шум которого они слышали, тянулся перпендикулярно обрыву.

— Он про-о... просит умертвить его, — подал голос Раппопорт, и колесничий с Одомой оглянулись.

— Чего?

— Гэндзи, — старик ткнул пальцем в терминал. — Говорит, до-о... достаточно помог нам и больше не может в-выдерживать все это.

— Фигня! — рявкнул Шунды. — Мы как договорились? Он помогает нам добраться до ИскИнов, потом мы его освобождаем.

— Убиваем, — поправил Раппопорт. — Он хо-о... хочет умереть, но саморазрушиться не может.

— Хрен с ним, убиваем. Так мы что, внизу уже? Нет. Вот как попадем туда — так и...

— Но он му-у... мучается. Не может переносить в-всего этого.

Тут Одома сорвался — сжав кулаки, завопил, прыгая вокруг Раппопорта и брызгая слюной:

— Переносить! А я переношу? Он не может, да?! А мне как? Это... они все... это мои брат с сестрой, их теперь много, что они с ними делают?!! Я на все это смотрю, блядь, застрелиться хочу! Но смотрю! А он не переносит! Сука, еще раз скажешь такое — вниз спихну! Я тебе хуй на пятаки порежу! Лепестков тебе! Не получишь! В пизду вас всех! — Шунды выхватил из кармана пакетик со стикерсами, размахнувшись, швырнул в сторону обрыва.

Вскрикнув, проф помчался следом. Впрочем, легкий пакетик до обрыва не долетел — упал на самом краю. Когда Магадан добрался до него, старик уже стоял на коленях и трясущимися пальцами рвал обертку. Колесничий схватил его за шиворот и за локоть, но проф сжался, спрятал пакетик между коленями и грудью, вырвал руку. Магадан ударил его по спине, по затылку... Сзади донесся голос Одомы: «Да хер с ним, брось. Пусть подавится».