Ошибка Творца - Дарья Дезомбре

— Вот, возьмите. — Администратор накинул ей на плечи махровый халат. Маша закуталась в него — она дрожала. Кровь на руках уже подсохла, отчего пальцы казались ей слипшимися, неповоротливыми. А тем временем, перевязав и подключив к капельнице, мужчину водрузили на носилки.

— Я поеду с ним, — беззвучно сказала Маша. Никто не обратил на нее внимания. — Я, — повторила она хрипло, — поеду с ним в больницу.

Камышов, появившийся тут вместе с администратором, повернулся к ней с молчаливым вопросом: мол, уверена? И Маша, молча же, кивнула: да. Она почти бежала рядом, когда носилки везли по коридору, вместе с санитарами спустилась по лестнице, запрыгнула в машину «Скорой помощи».

— Пробок нет уже, довезем за пять минут, — сказал ей один из санитаров, чье лицо казалось ей мутным, будто в тумане. Зато она четко, как в увеличительном стекле, видела бледное лицо человека, лежащего перед ней на каталке, костяшки небольшой руки, выглядывающие из-под белой простыни. Повинуясь какому-то порыву, она взяла эту руку в свои.

— Что же вы наделали, Евгений Антонович, — тихо прошептала она, чувствуя, как в глазах закипают слезы. — Неужели не было иного способа?

Андрей

В общежитии ее не оказалось. Не появлялась уже две недели как — пояснили товарки. Андрей вздохнул. Надо было ехать за город, и единственное, что его утешало, — близость дома Шварцев к собственной дачке. В дороге он прикидывал ситуацию так и эдак: значит, существовало шесть выживших после эксперимента 90-х детей — шестеро красавцев и умниц. После пятнадцати лет за океаном в Россию с большой помпой возвращается их Создатель, Шварц. И вскоре начинаются убийства. Возможно ли, что Надежда Шварц, по каким-то только ей известным мотивам, решила избавиться от остальных чудо-киндеров? А заодно и от организатора всего этого балагана генетических фриков — своего папаши? Использовать чужие руки, убивая, она умеет: альбинос-шизофреник Никита тому пример. Кто знает, может, и рыжий бородач, столкнувший с небоскреба Джорадзе, — тоже из этой серии? Легко внушаемый и влюбленный в свою Королеву поклонник. Еще болтается где-то на свободе, и ему обещана награда — когда все утихнет. Андрей потер переносицу. Да, все сходится: Надя хочет стереть любой генетический след, ведущий в прошлое. Поэтому и потребовала от альбиноса уничтожить архив своего отца. Есть только один довод, вздохнул Андрей, что не вписывается в его теорию о дочери Шварца — манипулирующем маньяке-убийце. Это тот страх, который увидела Маша в ее глазах при последней встрече. Но, может быть, Маша ошиблась, приняв подавленность, неизбежную после стольких смертей вокруг, за испуг?

Андрей припарковался прямо на тупиковой улице. Нечего гадать — он сам сейчас на нее посмотрит. И, возможно, даже арестует — снова. Он позвонил. В домофоне что-то прошептало, раздался щелчок, и ворота медленно начали открываться. Андрей зашел во двор и огляделся: перед домом не было Надиной машины. Да и вообще, как ни странно, дача казалась необитаемой. Несмотря на теплый вечер, все окна закрыты. Ни в одном не горит свет. Однако дверь ему все-таки открыли, а значит, и молодая хозяйка была на месте. Он поднялся по ступеням на крыльцо, занес руку, чтобы постучать. И дверь сама чуть дрогнула под костяшками его пальцев.

— Добрый вечер! Есть кто-нибудь? — спросил он сумрачную тишину веранды. Прямо над его головой раздались легкие шаги. Андрей нахмурился: что за…

— Располагайтесь, я сейчас спущусь, — услышал он высокий голос.

Молодая хозяйка, заключил он, переодевается наверху — возможно, меняет окровавленную одежду на легкое платье? Как бы то ни было, врываться к ней в ванную у него не было никакого желания. Да и права. Впрочем, если они и имелись, эти одеяния со следами ДНК убитого политика, криминалисты их все равно найдут. Он сделал несколько шагов и подошел к окну: залетевшая пчела билась об стекло. Билась вяло — явно давно. И Андрей вдруг пожалел ее, отделенную невидимой преградой от остро пахнущего душистым табаком сада и от громко поющих вечерних птиц. Не без труда распахнул створку окна и, взяв пчелу в горсть, выпустил ее наружу. Именно в эту секунду нечто тяжелое приземлилось ему на темечко, и Андрей как подкошенный рухнул на деревянный пол.

Туда, где еще совсем недавно в луже собственной крови лежал профессор Шварц.

Маша

Маша положила трубку — телефон Андрея был отключен. Не отвечал и номер мобильника Надежды Шварц. Впрочем, вздохнула она с облегчением, теперь оба из оставшихся в живых «идеальных детей» уже в безопасности. Она сидела, откинув голову на холодную, выкрашенную желтой масляной краской стену больницы, и ждала. Ждала новостей от медиков. Наконец дверь распахнулась, в коридор вышел молодой врач. Маша вскочила, заглядывая ему в глаза.

— Вы родственница? — нахмурился тот.

— Нет, я из уголовного розыска. — Маша полезла в карман за удостоверением.

Тот покачал головой: мол, я вам верю, не надо, и холодно добавил:

— Он потерял много крови. А группа у него редкая, четвертая отрицательная. Пока найдем донорскую кровь…

— У меня четвертая отрицательная, — тихо сказала Маша. — Я могу быть донором.

— Правда? Мне сказали, он убийца?

— Нетипичный, — улыбнулась Маша невесело. — А вообще-то он ученый.

— А вас, значит, мучает чувство вины? — улыбнулся ей доктор в ответ, сразу став как-то человечнее.

Маша кивнула:

— Да. Мучает. Так что, берете меня в доноры?

Калужкин очнулся только через десять часов: все время после сдачи крови она провела в смежной, для родственников, комнатке-чулане при палате. Обессиленная, Маша спала прямо в одежде, отослав СМС Андрею и отключив телефон. Разбудил ее звон стаканов и тарелок — по больнице развозили завтрак. Запах, типичный столовский, расплывался по коридору. Пройдя из комнатушки в палату и мельком глянув на спящего, по подбородок укрытого одеялом Калужкина, Маша выглянула в коридор. На завтрак давали кашу, похожую на манную. В каждой из толстых глубоких тарелок, украшенных зеленым узором, лежал, кроме белой массы, превратившийся в мини-озерцо, кусок расплавленного сливочного масла. Маша сглотнула — есть хотелось зверски, но манную кашу она отказывалась есть даже в детстве, даже в «царском» варианте от папы — с вареньем и изюмом. Маша тихонько прикрыла дверь.

— Не перекусите? — услышала она шепот за спиной и повернула голову. Глаза Калужкина были раскрыты. В безжалостно-ярком утреннем свете он казался очень бледным. И старым.

— Неаппетитно, — призналась Маша, делая пару шагов к постели. — Подожду, поем в городе.

— Это вы дали мне свою кровь, — кивнул Калужкин, и, проследив за его взглядом, она увидела, что так и не одернула рукав выданного ей вчера администратором халата. — Зря. Не могу сказать, что я очень стремлюсь жить. — И, заметив расстроенное Машино лицо, добавил: — Но спасибо. У нас с вами редкая группа. Вы пили чай? Желательно с сахаром? Вам нужно пить. Попросите медсестру.

Маша послушно нажала кнопку вызова медсестры над кроватью и села на обитый дерматином стул рядом. Через минуту появилась немолодая женщина с усталым лицом, кивнула на ее просьбу и вскоре снова зашла уже с белой чашкой в руках: чай казался черным.

— Сахар уже есть, — сказала она, не отреагировав на Машино «спасибо», и вышла.

— Пейте. Пейте, пока горячий, — проскрипел Калужкин. Маша послушно стала пить теплое пойло. Сахара действительно было много. — Четвертая группа — знаете, что про нее говорят? — усмехнулся Калужкин.

— Что лучше обладать на всякий случай более распространенной, первой, — улыбнулась Маша.

— И еще, что она самая загадочная — появилась в результате слияния двух совершенно разных типов — А и В. Это самая молодая группа, но самая сложная с биологической точки зрения. Считается, что четвертая группа возникла всего тысячу лет назад в результате смешивания монголоидов и индоевропейцев.

— Евгений Антонович, расскажите мне о том, что случилось, — перебила его Маша. У нее кружилась голова, и она хотела есть. Есть и лечь под теплый бок Андрея. Все уже кончено, но она ответственная девочка, и ей нужно было поставить точку.

— Что конкретно вас интересует, Мария? — Без очков маленькие голубые глаза Калужкина казались совсем детскими и беззащитными.

— Все. Ваш эксперимент. Что на самом деле произошло тогда, в 90-х?

Калужкин грустно улыбнулся:

— Лихие 90-е, навязшее на зубах определение, да? Но для нас, Маша, они действительно оказались лихими. Мы с Борей были молоды, легкомысленны, в головокружении от успехов. Нам чудилось, что мы раскрыли тайну, как активировать сразу две группы генов: тех, которые отвечают за красоту и за ум. «Святой Грааль», золотое дно. Тысячи женщин страдали, не имея возможности родить. А мы могли доставить им двойную радость — не только подарить материнство, но и сделать так, чтобы все самое лучшее, что тысячелетиями накапливалось в их генетическом коде, расцвело в родившемся ребенке…