Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Потребности царского домохозяйства (в широком смысле слова) удовлетворяются при помощи барщинного труда и податей всего населения. Когда мы иной раз слышим о будто бы новых порядках в землевладении, то речь идет, несомненно, о новых порядках в обложении повинностями. Царь неоднократно издает приказ, чтобы чиновник распределил работу на барщине «сообразно с ремеслом каждого», или чтобы он установил «порядок всего населения данного округа и «разделение его на народные классы», т. е. производил дальнейшее составление податного кадастра. Для больших построек и для работ в каменоломнях снаряжаются, как в старые времена, целые огромные экспедиции барщинников: однажды при Рамзесе IV[138] было вызвано 9268 человек, из них 5000 воинов и 2000 колонов фараона. При этом, как при военном наборе, так и при наборе на барщину отличают «старый народ» от «молодого народа». И точно так же, как войско пестрит чужестранцами, так же точно пестрит ими и состав колонов: царь — уже Аменхотеп — велит, совершенно так же, как и ассирийские цари, «включить пленных в ряды своих подданных». Принятие в число участников экспедиции на золотые прииски на верхнем Ниле, связанной с колоссальной тратой людей, считалось наказанием.

Занесение в списки кадастра всего населения дало возможность вместо сельских общин облагать податями и литургиями, связанными с владением землей, непосредственно отдельные семейства: в таком случае и положение «hir’a», если только он действительно, как уверяет Ревилью, есть старший в семье (старший сын, брат, и т. д., а не, скажем, феодальный землевладелец), в наследственном праве того времени (он играет руководящую роль при разделах) объяснялось бы тогда, кроме влияния наследования должностей (см. выше), также и той ролью, какую играли здесь и фискальные интересы (но все это еще не ясно). Как обстояло дело с отчуждаемостью земли (за пределы семьи) в начале Нового царства, после исчезновения феодальных землевладельцев (Grundherren) прежних времен, остается под сомнением. Правда, в одном часто цитируемом «крестьянском рассказе» (возникшем в эпоху, предшествующую «Новому царству») фигурируют крестьяне, которые хотят продать свои дома. Но во всяком случае принадлежащая крестьянину пахотная земля и хозяйство профессионального ремесленника в принципе и здесь опять-таки являются коррелятом литургии, т. е. податей. Ввиду этого «наследственность» земельного владения была перед лицом фараона условной. Это соответствует тому положению, которое занимало население, не находившееся ни в привилегированном положении жрецов, воинов, ленников, чиновников, писцов, ни в положении безземельных зависимых, состоящих в услужении непосредственно у фараона или у привилегированных классов.

Долгое время верили в существование «каст» в Египте (благодаря, в особенности, Геродоту). Между тем «наследственность» профессий сводится к упомянутому выше фактическому переходу литургий и податных повинностей «крестьянского» (в русском значении этого слова) населения, поскольку эти повинности связаны с землей или ремеслом. Она не означает, поскольку с профессией не связана религиозная «нечистота», образования каст ни в смысле воспрещения connubium’a [брака], ни в смысле цеховой замкнутости профессий. Таким образом и «каста» воинов состоит из крестьян, на которых возложена литургия, заключающаяся в том, чтобы быть готовыми стать в ряды войск по первому призыву, и которые, конечно, должны, подобно казакам, регулярно заниматься военными упражнениями. И вообще доступ ко всякой профессии в принципе, по-видимому, оставался свободным. А что действительно сделалось в Египте наследственным в сфере имущественных прав (Erwerbsrechte), так это отнюдь не цеховое «право на работу», а определенные роды рент: земельные ренты, ренты в форме окладов жалования, ренты в форме поступлений в определенных случаях и пошлин.

Наследование государственных должностей в Новом царстве совсем отошла на задний план перед чисто бюрократическим «повышением» чиновников; точно так же и жречество при Рамессидах переходит (см. выше) в ведение писцов. Несмотря на это, внутри этого бюрократического механизма каждый в отдельности естественно смотрел на свое место, например, на место «набольшого»[139] одной из упомянутых выше групп рабочих (прототип греческого ήγεμών τοΰ έργαστηρίου[140]), как на «обеспечение», как и теперь на это смотрит каждый чиновник: наместники хвалятся иной раз, между прочим, и тем, что «ни у кого не отнимали его группы рабочих». Но юридически в принципе существовала, конечно, неограниченная сменяемость должностных лиц. Однако, некоторые функции, например, имеющие отношение к очень важному в религиозном смысле обряду погребения (как, например, профессия «бальзамировщика трупов»), как связанные с распоряжением местами погребения, действительно стали совершенно неотъемлемо принадлежать на правах собственности определенным лицам и исстари юридически рассматривались как объекты наследования и предмет распоряжений inter heredes[141], из которых каждое нуждалось, однако, в согласии заинтересованного в повинностях, связанных с данной должностью, землевладельца (каковым является государство или, в большинстве случаев, храм).

Благодаря обширности царских и храмовых земельных владений, памятники говорят обыкновенно о владениях людей, сидящих на земле фараона или на храмовой земле (nefer hotep) в качестве ленников или колонов. Поэтому в них распоряжения, в частности распоряжения о порядке наследования, но также и передача земли отдельным лицам, например, жрецам, совершаются с согласия одного из этих двух крупных землевладельцев (Grundherrn), как раз в противоположность контрактам о передаче земельной собственности в древнейшую (Тинитскую) эпоху (но зато в полном соответствии с порядком передачи ленов, находящихся в руках государственных чиновников, в частности номархов, в Древнем царстве). Нуждались ли и другие акты передачи прав на землю в особой концессии, нельзя утверждать с полной достоверностью, но, впрочем — именно в эпоху теократии (конец эпохи Рамессидов) и для отчуждения за пределы семьи — это представляется возможным. Скотом (и иной раз рабами), принадлежавшим колонам, можно было распоряжаться, по-видимому, лишь с согласия землевладельца (Grundherr). Сами колоны, конечно, были прикреплены к земле, но, по-видимому, подлежали юрисдикции государственных судов.

Тем, что право на землю в действительности было главным образом обязанностью (исполнять связанные с владением землей повинности), вполне удовлетворительно объясняются те остатки семейного уклада, которые можно наблюдать еще и в гораздо более позднюю эпоху: например, упомянутое выше (предполагаемое) положение старшего (или старших), как представителя семьи перед государством (или храмом, или землевладельцем) (Grundherr). Сюда же относится также и находящееся в связи с этим иногда встречающееся понятие о владении, как о семейном владении, встречающееся иногда, но не господствующее общее хозяйство (Kommunionwirtschaft) (судя по домашним хозяйственным записям) и связанные с этим права на наследство и права ретракта (обратной покупки), которые или старались совсем парализовать, отчасти с помощью заклятий (durch Huchformein — к этому средству прибегали привилегированные сословия, имевшие право быть представителями бога на земле и потому имевшие право и заклинать, отчасти испрашиванием божественной санкции при разделах наследства), или принимали в расчет, упоминая в виду этого в контрактах детей. Сюда же примыкает и то, очевидно, связанное с существованием этих семейных общин, явление, что арендаторами земли (даже при аренде мелких участков) очень часто являются товарищества (представитель и его сотоварищи). Сюда же, наконец, может быть, относится и то, что еще и в позднейшее время при передаче земельных участков из одних рук в другие избегали упоминать цену: Ревилью, может быть, и прав, утверждая, что в этом сказывается принципиальный момент: право на землю, как неразрывно связанное с повинностью, не есть предмет обмена — только путем полюбовной сделки между членами семьи можно менять временного пользователя. Но, по-видимому, были и сакральные причины, препятствовавшие признанию особого положения денег как средства обмена: эпоха Древнего царства не знала денег, и ставшие стереотипными схемы допускаемых религией контрактов, позволявшие только обмен земли на землю или простую передачу («дарение»), может быть, имеют с этим связь. Мы начинаем чувствовать твердую почву под ногами лишь во времена Амазиса[142], т. е. когда национальный характер Среднего царства уже изменился благодаря иноземному владычеству.