«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

Для поддержания духа он успокаивал себя соломоновым девизом: постоянно твердил, что все когда-нибудь кончается, а значит, кончится и болото… но зелень попадалась все реже, болотные травяные настилы становились все более зыбкими, и вскоре Зайцев начал терять самообладание. Он пробирался от острова к острову, часто возвращался назад, шарахался из стороны в сторону и в панике едва не распрощался с жизнью. Вначале Алексей дважды подряд провалился в вонючую чавкающую жижу и потом долго добывал из нее резиновые сапоги. Затем свалился в воду, страшно перепугался, и это последнее происшествие несколько охладило его — Зайцев стал более осторожным.

Вторые сутки, проведенные в тайге, оказались куда более тяжелыми. Алексей вывозился в грязи, одежда покрылась серой чешуйчатой коркой подсохшего ила. Зайцев промок, неимоверно устал и оголодал. Брусника больше не попадалась, правда, он сумел напиться относительно чистой воды из островного бочажка и набрать полную фляжку. Но в эту ночь ему пришлось обходиться без костра — спички намокли во время купания. В кромешной темноте Алексей слушал гудение тысяч насекомых, не переставая отмахивался от них и со страхом думал, что же его ждет завтра. Только сейчас он сообразил, как подвело его легкомыслие: он пошел в тайгу, словно в подмосковный лесочек, где можно блуждать весь день, только путешествуя по кругу. На карте эта местность выглядела сплошным зеленым полем, доходящим едва ли не до границы с Китаем, но в том-то и дело, что на карте все это занимало десять на пятнадцать сантиметров, а в реальности простиралось на многие сотни труднопроходимых верст. «А неплохо бы рвануть в Китай, — трясясь от лихорадочного озноба, подумал Зайцев. — Погулять неделю-другую и так же вернуться. Шанхай, Пекин, Лхаса, шашлык из гремучей змеи… Но, говорят, китаянки тощие. Наверное, не все… А я здесь подохну». Он постарался выбросить из головы смертельные мысли, попробовал задремать, но всякий раз, когда глаза заволакивало сном, а рука с веткой опускалась на землю, комары сеткой покрывали лицо, и он просыпался.

Похоже на пытку бессонницей, только яркую настольную лампу и громкие окрики палача заменяли мириады крохотных кровопийц.

Весь третий день скитаний по таежным болотам Алексей брел словно в полусне. Несколько раз он устраивался на высоких сухих плешках, мгновенно засыпал, но подремать удавалось не более часа. Как Зайцев ни натягивал на себя короткую куртку, насекомые находили лазейки. В этом преддверии Дантова «Ада» не хватало лишь червей, тут же глотающих кровь и слезы тех несчастных, кого, как мыслил поэт, отвергло небо и не принял ад.

Проснувшись, Зайцев с остервенением поскреб ногтями тыльные стороны ладоней — пока не расчесал их в кровь. То же самое произошло и с лицом. Поначалу он растирал его, но затем, увлекшись, разодрал лоб и щеки до такой степени, что они покрылись густой сеткой глубоких царапин. А вскоре зуд, скорее даже фантомный, распространился по всему телу. Алексей часто останавливался, чтобы забраться рукой под куртку или штаны, и с закрытыми глазами подолгу сладострастно чесался.

Его охватило какое-то темное и густое, как болотная жижа, душевное оцепенение. Это было похоже на полуобморочное состояние, но оно помогало ему двигаться дальше. Так легче было идти в одном направлении: не мучили мысли о том, что он больше никогда не вернется домой, и исчезло ощущение времени.

Под конец дня Алексей и не заметил, как выбрался из лабиринта зыбких тропинок в окружении черных болотных окошек и озер. Зайцев почувствовал под ногами твердую почву, не сразу осознал это, а когда ступил на серый скрипучий песок, даже не поверил, что это произошло. Он топнул ногой, огляделся и только сейчас сообразил, что солнце уже завалилось за деревья и ему надо торопиться, чтобы подальше уйти от гиблого места. С этими мыслями к Алексею вернулась и надежда на то, что он успеет добраться до человеческого жилья или хотя бы влезть на высокое дерево, которое здесь уже можно было отыскать. Но когда Зайцев наткнулся на большую сосну с гладким, словно полированным стволом, он лишь обнял ее, прижался щекой к теплому дереву и даже не попытался забраться наверх — не осталось сил.

Ночная мгла опустилась еще до того, как Алексей выбрался из леса, и некоторое время он шел на ощупь. Он медленно и осторожно пробирался от дерева к дереву с вытянутыми руками и не увидел, как вышел на открытое пространство. Под ногами приятно похрустывал песок, впереди, на фоне почти черного неба, угадывалась едва заметная зубчатая кромка леса, зато слева, на западе, горизонт был чуть-чуть подсвечен давно закатившимся солнцем. Время было еще не позднее, и если бы Зайцев вышел к жилью, он наверняка увидел бы огни. Здесь же не было и намека на человеческое присутствие.

Какое-то время Алексей по инерции шел по песку. Ему не хотелось верить в то, что опять придется всю ночь мерзнуть на голой земле. Только здесь, в тайге, он со всей остротой ощутил, насколько зависим от таких привычных вещей, как теплая постель, с четырех сторон огороженная стенами и сверху защищенная крышей. От усталости и отчаяния Зайцеву вдруг захотелось повалиться на песок, укрыться с головой сырой курткой и забыться до утра, но он упрямо шел вперед, все еще надеясь, что из темноты, из-за невидимого в ночи косогора выступит край деревенской изгороди, затем сквозь садовую листву проклюнется огонек и хрипло залает цепной пес. Но вокруг ничего не менялось, и только на западе, там, где небо смыкалось с землей, окончательно исчезли последние признаки умершего дня.

Неожиданно Алексей остановился. Он еще не понял, что заставило его насторожиться, но уже весь превратился в слух. Рассмотреть что-либо в такой темноте было почти невозможно, и все же Зайцев принялся озираться по сторонам. Он таращился перед собой, подставлял ветру то одно ухо, то другое и даже принюхивался, по-звериному раздувая ноздри. В какой-то момент Алексею на мгновение показалось, что справа над землей виднеется слабое свечение, что-то вроде бледного пятна от карманного фонарика с подсевшими батарейками. Но едва появившись, видение исчезло, оставив Зайцева гадать, действительно он что-то видел или ему померещилось.

Алексей не очень надеялся, что обнаружит рукотворный источник света, и все же решил проверить. Впрочем, уговаривая себя, мол, с усталости увидишь и не такое, он лукавил — как это бывает с суеверными людьми, когда они не хотят сглазить, а потому убеждают всех и в первую очередь себя, что желаемого не существует вовсе, либо оно никогда не сбудется. Об опасности Зайцев и не вспоминал, за три дня усталость и голод вытеснили из него какой бы то ни было страх. Он даже забыл о ружье, которым натер себе оба плеча и прикладом набил синяки на ногах.