Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

Глава 24

На другой день в бельэтаже была суматоха. Везде сновали обойщики, маляры и трубочисты. Маргарита тоже была занята с самого утра, что было очень хорошо для нее, так как мешало предаваться размышлениям, лишившим ее сна, – почти всю ночь пролежала она с открытыми глазами и сильно бьющимся от тревожных мыслей сердцем.

В красной гостиной надо было развесить портреты. Впервые после того, как в галерее стоял гроб, тетя Софи открыла коридор за комнатой, где умерла госпожа Доротея, и Маргарита вошла туда вслед за ней с полотенцами и метелкой, чтобы самой протереть портреты.

Она содрогнулась при входе в мрачный коридор, ей стало жутко. Вспомнилось таинственное поведение отца, когда он заперся в комнате красавицы Доротеи; припомнились его загадочные намеки в ту бурную ночь, когда он сказал, что и буря не хуже солнца может осветить многое, что было скрыто; вспомнился и ужасный путь, который она совершила по старым скрипучим полам чердака пакгауза, когда бежала к внезапно умершему отцу. Все эти воспоминания снова потрясли ее, и сердце больно сжалось.

Она шла так робко и боязливо, словно шум ее шагов мог оживить фигуры предков на прислоненных к стенам портретах и унесенные вместе с ними в могилу тайны старого дома.

Портрет «дамы с рубинами», нетронутый бурей, все еще стоял, повернутый к стене, в углу за шкафом, как его тогда поставил отец.

После многих лишенных выражения ординарных лиц, с которых Маргарита уже смахнула пыль, красивое женское лицо, которое она увидела, повернув этот портрет, показалось ей еще более привлекательным. Встав перед ним на колени, она думала, что же могла сотворить эта женщина с большими выразительными глазами и улыбающимся ртом, чтобы через сто лет после смерти вызвать такой гнев, какой овладел при взгляде на нее покойным отцом в ту страшную минуту.

А вышедший в это время из красной гостиной работник Фридрих сказал, бросив боязливый взгляд в коридор:

– Каково, наша барышня стоит на коленях перед «дамой с рубинами»! Если б она только знала то, что знаю я! При жизни эта госпожа, должно быть, была настоящим дьяволом, оттого-то она теперь и выходит из рамы. Этот ужасный портрет надо было бы забросить на чердак, за трубу, пусть там и разгуливает сколько угодно.

Но портрет не был отнесен на чердак. Маргарита с помощью обойщика повесила его на старое место и пошла в свою комнату, чтобы немного согреться.

Сев у окна, она смотрела на покрытый снегом двор. Темнело. С ветвей лип падали временами снежные хлопья – это зяблики, синицы и воробьи слетались на приготовленные для них кормушки, туда же подлетали голуби, и все клевали щедро насыпанные зерна.

Но вдруг вся стая с шумом взлетела – вероятно, кто-то шел по двору от пакгауза.

Маргарита наклонилась над подоконником и увидела маленького Макса, который, робко поглядывая на окна кухни, шел по снегу к главному дому.

Молодая девушка испугалась: если Рейнгольд увидит мальчика, начнется буря.

Она открыла окно и тихонько позвала ребенка. Он сейчас же подошел к ней, сняв свою шапочку, причем она увидела слезы в его всегда таких веселых глазах.

– Бабушка просит, чтобы ее перевернули, а дедушка не может поднять один, – поспешно сказал он. – Служанка ушла, я искал ее по всему городу и не смог найти. Мы не знаем, что делать. Вот я и пришел к доброй Бэрбэ.

– Пойди скажи дедушке, что ему сейчас помогут, – прошептала Маргарита, поспешно закрывая окно.

Мальчик побежал домой во весь опор, а Маргарита, схватив свой белый бурнус, вышла в общую комнату.

Тетя Софи собиралась уходить. Молодая девушка наскоро сообщила, что в пакгаузе требуется помощь, и добавила в заключение:

– Теперь я знаю, как пройти туда незаметно: через коридор и чердак пакгауза. Ключ от чердака у тебя?

Тетка сняла с крючка на стене и подала ей новый ключ.

– Вот, Гретель, иди с Богом!

Маргарита взбежала по лестнице, боязливо покосившись на окно конторы, но занавеска висела неподвижно и в вестибюле было пусто. Никто не выглядывал и из гостиной, где обойщики стелили новый ковер.

Пробежав через галерею, она шмыгнула в оставшийся открытым коридор, без труда отперла новый замок чердачной двери и беспрепятственно прошла мимо всех распахнутых дверей, включая и дверцу, ведущую на лесенку пакгауза.

Запыхавшись, Маргарита вошла в гостиную стариков. Там никого не было, но из кухни доносился легкий шум. Молодая девушка шире приоткрыла ведущую туда дверь и заглянула в заполненную чадом кухню.

Старый живописец стоял у плиты и пытался перелить бульон из горшка в чашку. Очки у него были сдвинуты на лоб, лицо озабочено – непривычное занятие стряпней стоило ему немалого труда.

– Я вам помогу, – сказала Маргарита, затворяя за собой дверь.

Он поднял глаза.

– Боже, вы сами пришли, фрейлейн! – воскликнул он с радостным испугом. – Макс без моего ведома обратился за помощью в ваш дом – он решительный мальчик и никогда ни перед чем не останавливается.

– И хорошо делает, славный мальчуган, – сказала Маргарита и, взяв горшок из рук старика, налила бульон в чашку через ситечко, забытое неумелым поваром.

– Это первая питательная пища, которая разрешена моей бедной больной, – сказал он со счастливой улыбкой. – Слава Богу, ей много лучше! Она уже может говорить, и доктор надеется на полное выздоровление.

– Но не повредит ли ей, если она увидит около себя малознакомое лицо? – озабоченно спросила Маргарита.

– Я ее подготовлю. – Старик взял бульон и понес его в соседнюю комнату.

Маргарита остановилась, но ждать ей пришлось недолго.

– Где добрая госпожа, готовая помочь? – услышала она голос больной. – Пусть она войдет. Ах, как это меня радует и утешает!

Молодая девушка ступила на порог, и госпожа Ленц тотчас протянула ей свою здоровую руку. Лицо ее было бело, как подушка, на которой она лежала, но глаза смотрели осознанно.

– Вот она, светлая голубка, вестница мира, – заговорила она взволнованно. – Ах, и та, что нас покинула навеки, тоже любила носить белое…

– Не говори сейчас об этом, Ганнхен! – со страхом попросил ее муж. – Ты хотела лечь поудобнее, вот фрейлейн Лампрехт, как я уже тебе говорил, и пришла, чтобы помочь мне тебя перевернуть.

– Благодарю! Мне удобно, и лежи я даже на крапиве, кажется, не почувствовала бы, так мне теперь хорошо. Отрадно видеть это милое молодое лицо. Да, и у меня была дочь, молодая, прекрасная и добрая, как ангел. Но я слишком гордилась этим Божьим даром, и за то, вероятно…

– Но, Ганнхен… – прервал ее старик с видимым беспокойством. – Тебе не надо много говорить! А фрейлейн Лампрехт нельзя долго оставаться у нас.

– Прошу тебя, дай мне высказаться! – воскликнула она с раздражением. – Я должна снять камень, который лежит у меня на сердце. – Женщина с трудом перевела дух. – Неужели ты не понимаешь, какая печальная отрада для несчастной матери поговорить с кем-нибудь о любимой умершей дочери? Не беспокойся, Эрнст, мой милый, верный друг, – прибавила она спокойнее. – Разве я уже почти не выздоровела после вчерашнего посещения ландрата? Правда, я не могла его видеть и говорить с ним, но я слышала все, что он сказал. Он верит нам, этот благородный человек, и каждое утро его доброе слово было для меня целительным бальзамом.