Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

«Выгоняемый русскими шнапс содержит в себе много ядовитых примесей, делающих его очень вредным для здоровья. Поэтому употреблять его военнослужащим и вольнонаемным лицам запрещено. Несоблюдение этого приказа будет рассматриваться как непослушание в военное время».

Задолго до того, как в Германии произошли случаи отравления метанолом вступивших в нее солдат Красной армии, подобные «истории» случались и с немецкими солдатами в России. Так, 9 ноября 1941 года был издан приказ по 416-му немецкому пехотному полку, который констатировал массовое отравление метиловым спиртом:

«Выпив алкоголь из захваченной советской цистерны, 95 солдат тяжело заболели и 10 умерли. Среди гражданского населения, которому дали этот спирт в обмен на продукты, произошел 31 смертельный случай.

Речь идет о ненамеренном доказанном отравлении метиловым спиртом. Захваченный спирт может выдаваться войскам после исследования его химической испытательной лабораторией 16-й армии».

Так что говорить о заметной разнице в отношении к алкоголю русских и немецких солдат вряд ли приходится. И здесь уместно, пожалуй, привести в подтверждение этого короткую выдержку из книги повидавшей воинов и той и другой армий Алэн Польц «Женщина и война»:

«Напившись, русские и немцы становились куда злее, чем трезвыми. Обычно мы больше всего боялись встретиться на дороге с пьяными солдатами».

В серой шинели

Рабоче-крестьянская Красная армия (РККА) встретила Великую Отечественную войну в униформе образца 1935 года. Цвет гимнастерок — защитный, хаки, для автобронетанковых войск — серо-стальной. Для командного и начальствующего состава их шили из шерстяных и хлопчатобумажных тканей. Зимой красноармейцам полагалось суконное обмундирование, практически же в большинстве частей круглый год носили хлопчатобумажное (х/б). Ну и само собой — серая знаменитая серая шинель, сапоги или ботинки с обмотками.

Однако облаченные в такое обмундирование части РККА в большинстве своем были разгромлены уже в первые месяцы войны, и тем, кто пришел им на замену, будучи призван из запаса, военной формы катастрофически не хватало (по крайней мере в первые годы Великой Отечественной. — Авт.). Значительная часть ее попала в руки быстро продвигающегося по нашей земле врага вместе с вещевыми складами, где и хранилась.

«Предать суду военного трибунала…»

Все это привело к тому, что уже 11 августа 1941 года вышел подписанный заместителем народного комиссара обороны СССР генерал-лейтенантом интендантской службы Хрулевым Приказ № 0280, согласно которому следовало:

«Отпуск вещевого имущества личному составу тыловых учреждений Красной армии, органов местного военного управления, окружного и центрального аппарата, госпиталей, складов, кадрам военных академий, военных училищ — временно прекратить.

Все свободное наличие нового вещевого имущества частям и учреждениям под ответственность помощников командиров частей по снабжению до 25 августа с.г. сдать в ближайшие вещевые центральные и окружные склады для использования на обеспечение частей, убывающих на фронт».

Немногим позже Хрулев издал еще один Приказ — «О мерах укрепления воинской дисциплины в гарнизонах и на путях сообщения», где среди прочих был пункт следующего содержания: «Военнослужащих, уличенных в продаже вещевого довольствия, арестовывать и предавать суду военных трибуналов».

Призванные в армию гражданские люди прибывали на пересыльные пункты и части в цивильной одежде, как правило, самой неказистой, какую меньше всего жаль оставить перед переодеванием в военную форму (Кстати, точно так же было и в течение десятилетий после войны. Хотя на пересылках и предлагали отправить за счет армии свое тряпье домой, как правило, никто этого не делал. В лучшем случае меняли его на вино или водку у местных жителей либо просто дарили понравившиеся тем вещи, а чаще просто бросали их перед входом в баню, как сделал в 1982-м автор этих строк, да и все на том. Преемственность поколений. — Авт.).

«Сказали нам, кто желает — сдавайте свои вещи в фонд обороны, — рассказывал направленный осенью 1941 года в формирующуюся в степной зоне края 312-ю стрелковую дивизию славгородец Федор Слепченко. — Ну какой там фонд обороны. Ребята, кто пошустрее, поменяли все тут же у местных на хлеб, масло, сахар, да и все. А кто сдал в фонд обороны, те вещи собрали в каком-то складе и так они там валялись, никому они не нужны были».

«Нас вывели на плац, приказали построиться в колонну и повели в Подольск, — пишет в книге «Девушка со снайперской винтовкой» о своем прибытии в марте 1944 года в Центральную женскую школу снайперской подготовки Юлия Жукова. — Это было зрелище! По-моему, мы больше напоминали цыганский табор, нежели военный строй. Ходить в строю, строго выдерживать равнение еще не умели, ряды путались. Одеты все были кое-как. Мы ведь понимали, что одежду придется бросить, поэтому дома, собираясь в дорогу, надевали самое плохое и ненужное. Девчата громко переговаривались, обмениваясь первыми впечатлениями. Командиры безуспешно пытались навести элементарный порядок, но никто не слушал их. Мы шли, а на тротуарах стояли сердобольные женщины, жалостливо смотревшие на нас. Кто-то вытирал слезы и громко причитал, кто-то осенял нас крестом, некоторые стояли молча. Девчонки на ходу срывали с себя шапки, шарфы, варежки и бросали их в толпу: не пропадать же добру, пусть люди пользуются. Вещи брали, трудно ведь жилось во время войны».

В обмотках и буденовке

Да, во время войны жилось трудно, и хорошей одежды не хватало не только людям гражданским, но и военным. Особенно тем, кто только готовился к отправке на фронт.

Иван Новохацкий, бывший курсант 1-го Томского артучилища:

«Зима 1941–42 годов в Сибири, да и в европейской части СССР, была холодной, морозы стояли крепкие, и на занятиях приходилось несладко. Теплой одежды не было: обычная шинель, сапоги яловые и буденовка. Шапки-ушанки только еще начали вводить в войсках. Нередко приходили с занятий в поле, не чувствуя ног от холода. Сначала вытаскиваешь ногу, а затем с трудом отрываешь портянку, примерзшую к подошве сапога. Довольно часто приходилось стоять в карауле. Нам выдавали при заступлении на пост валенки и тулуп».

Для справки. Суконный шлем-буденовка образца 1927 года шился из серого шлемного сукна. На подкладку шла хлопчатобумажная ткань, шлем нередко утеплялся ватой. Опыт войны с Финляндией показал непрактичность буденовки в новых условиях — стальной шлем на нее не надевался, от мороза она защищала плохо; но продержалась до 1943 года, особенно в формируемых частях, что описал Виктор Астафьев в романе «Прокляты и убиты». В июле 1940 года для снабжения войск ввели зимнюю шапку-ушанку, схожую с ныне существующей; для красноармейцев — с хлопчатобумажным байковым верхом. Эти «на рыбьем меху» ушанки встречались в армии еще в начале 60-х. Комсоставские были суконные, с натуральной или искусственной овчиной серовато-желтого цвета и большой красной звездой на налобнике.

Дмитрий Каланчин:

«Обмундировали нас в 13-м запасном стрелковом полку следующим образом. — Выдали новые иранские гимнастерки. (Вот уж точно с миру по нитке. Как вспоминал курсант 1-го Томского училища Евгений Монюшко, они тоже получили совсем не сибирские — тонкие, зеленого английского сукна шинели, к тому же изрядно потертые и пропитанные «пушечным» салом. Такие шинели в армии обычно именовались «союзными» или «африканскими». — Авт.) Старые бэушные галифе и старые ботинки, которые уже по две-три смены наших предшественников поносили. Выдали также теплое белье, шапки, трехметровой длины обмотки»

«Вместо сапог мы получили ботинки с так называемыми трехметровыми голенищами, — вспоминал о своей курсантской жизни Евгений Монюшко, — обмотками, которые часто становились причиной аварийного выхода курсанта из строя, когда плохо закрепленная обмотка внезапно разматывалась на всю длину. Вид, конечно, был не очень привлекательный, особенно у таких «богатырей», как я, с тонкими как спичка ногами. Но у обмоток было и великое преимущество — во время занятий в окопах или при ходьбе по глубокому снегу обмотки гораздо лучше сапог с широкими голенищами защищали от попадания в обувь песка и снега. Об этом мы узнали позже и с завистью поглядывали на фронтовиков, которым разрешили не менять на ботинки привезенные из госпиталя яловые или кирзовые сапоги».

Здесь бы хотелось сделать некоторое отступление и рассказать несколько подробнее о тех самых «трехметровых голенищах», без повествования о которых не обходится ни одно из воспоминаний побывавших в запасных полках, училищах, на формировке людей. Да и в рассказах о жизни на передовой упоминаний о них тоже хватает.