Создатели небес - Фрэнг Герберт

— Я слепец? — сказал он. — Возможно. Но я не настолько слеп, чтобы не видеть, что любое механическое устройство для психоанализа будет лишь бесполезным костылем.

— Да? — Келекселю это заявление показалось удивительным. «Бесполезным костылем? Паутина?» — Ты понимаешь людей и без таких вещей, да? — спросил он.

Турлоу посмотрел на его лицо, будто приготовившееся к защите. В его вопросе перемешались пафос и мольба. Ответ должен быть спокойным.

— Пожалуй, — сказал он, — вы так долго играли роль, что почти превратились в своего персонажа.

«Играл роль?» — удивился Келексель, пытаясь отыскать другое значение слов туземца. На ум ничего не пришло. Он сказал:

— Мое механическое устройство еще ни разу не давало сбоев ни с одним человеком.

— Каким безопасным это должно было сделать ваше будущее, — усмехнулся Турлоу. — Насколько определенным! Зачем же тогда вы здесь?

«Зачем я здесь?» — в который раз подумал Келексель. Теперь он отчетливо осознал, что причины, которые казались ему столь убедительными, всего лишь оправдания. Он начал сожалеть об этом противостоянии, ощутил себя обнаженным перед этим Турлоу.

— Бессмертный чем ни перед кем не отчитывается! — сказал он.

— Вы действительно бессмертны?

— Да!

Вдруг Турлоу безоговорочно поверил ему. В незваном госте было что-то, какое-то говорящее само за себя качество, которое противоречило притворству и лжи. Столь же внезапно Турлоу осознал, зачем Келексель пришел к нему. Догадавшись об этом, он задумался о том, как же ему сказать об этом.

— Бессмертный, — сказал Турлоу. — Я знаю, зачем вы здесь. Вы — точно человек, взбирающийся на отвесный утес. Чем выше вы взбираетесь, тем ниже придется падать — но до чего же привлекательной кажется глубина! Вы пришли сюда потому, что боитесь случайности.

Келексель сосредоточился на этом слове: Случайность!

— Для чема не существует такой вещи, как случайность, — усмехнулся он. — Чемы гуманны и разумны. Возможно, наша первоначальная разумность действительно случайность, но после этого не случайно ничто. Все, что происходит с чемом с момента, как его вынимают из кюветы, — это то, что он намеревается совершить.

— До чего же упорядоченно, — сказал Турлоу.

— Разумеется!

— Какая непревзойденная четкость, — сказал Турлоу. — Когда эта идея становится реальностью, из нее уходит жизнь. Попробуйте сделать такое с человеком, и он станет живой эпиграммой… а после смерти выяснится, что эпиграмма была неверна.

— Но мы не умираем.

Келексель начал смеяться. До чего же прозрачен этот Турлоу, как просто положить его в споре на обе лопатки! Он прервал смех, сказал:

— Мы зрелые существа, которые…

— Вы — не зрелые, — сказал Турлоу.

Келексель уставился на него, вспомнив, как Фраффин как-то сказал то же самое.

— Мы используем ваш род для развлечений, — сказал он. — Мы можем жить вашими жизнями без…

— Вы пришли сюда спросить о смерти, поиграть со смертью, — сорвалось с языка у Турлоу. — Вы хотите умереть, и в то же время вы боитесь умереть.

Келексель сглотнул, ошарашенно глядя на Турлоу. «Да, — подумал он. — Вот почему я здесь. А этот знахарь разглядел меня насквозь». Его голова почти сама по себе предательски кивнула.

— Ваше механическое устройство — это замкнутый круг, змея, которая кусает собственный хвост, — продолжал Турлоу.

Келексель нашел силы возразить:

— Мы живем вечно посредством ее психологической правдивости!

— Психологическая правдивость! — фыркнул Турлоу. — Так можно назвать что угодно.

— Мы так далеко опередили вас, примитивных…

— Так почему же вы просите помощи у одного из примитивных?

Келексель покачал головой. Его охватило гнетущее ощущение опасности.

— Ты никогда не видел, как работает наша паутина, — сказал он. — Как ты можешь…

— Я видел вас, — ответил Турлоу. — И я знаю, что любое учение, основанное на механизме, — замкнутый круг ограниченной логики. Правду нельзя заключить в круг. Правда как бесчисленные лучи, расходящиеся во все стороны, и им нет конца.

Келексель почувствовал, что завороженно следит за тем, как движутся губы Турлоу. С губ срывались больно ранящие слова. Келексель вдруг с неистовой силой пожалел о том, что появился здесь. Он почувствовал, как что-то внутри сжалось в комок, как будто он стоял перед закрытой дверью, которая в любой миг могла распахнуться в мир ужаса.

— Со временем с такими учениями происходит одна любопытная вещь, — продолжал Турлоу. — Ваша базовая философия начинает замыкаться, утрачивая первозданную прямоту. Сначала отклонение невелико, и ошибку не распознать. Вы думаете, что еще на правильном пути. А на самом деле вы все больше и больше отклоняетесь в сторону, до тех пор, пока попытки разработать новые теоремы, которые могли бы объяснить предыдущие, не становятся все более неистовыми.

— Мы достигли полного успеха, — возразил Келексель. — Твои доводы к нам не применимы.

— Прошлые успехи, основанные на прошлой правде, не обязательно означают успех в настоящем. На самом деле мы никогда ничего не достигаем. Мы лишь приближаемся к различным состояниям. Каждое слово, сказанное вами об общественном устройстве чемов, с головой выдаст вас. Вы думаете, что у вас есть все ответы, но вы пришли сюда. Вы в ловушке. Подсознательно вы понимаете, что находитесь в неизменной системе, не имея возможности бежать оттуда и будучи вынужденными бесполезно кружить в ней, до тех пор, пока не умрете.

— Мы никогда не умрем.

— Тогда зачем же вы пришли ко мне?

— Я… я…

— Люди, которые движутся внутри неизменной системы — точно вереница гусениц, — сказал Турлоу. — Они следуют за лидером, вечно следуют за лидером, один за одним по липкому следу того, кто ползет первым. Но лидер попадает в след последнего в этой веренице, и вы оказываетесь в ловушке. След становится все более и более вязким от вашего разрастания по мере того, как вы все ходите и ходите кругами по одному и тому же пути. А вы считаете ваше разрастание подтверждением того, что вы на верном пути! Вы живете вечно! Вы бессмертны!

— Да, мы бессмертны!

Турлоу понизил голос, заметив, с какой жадностью Келексель ловит каждое его слово.

— А путь всегда кажется прямым, — сказал он. — Вы охватываете взглядом такой малый отрезок пути, что не замечаете, как он искривляется. Вы еще считаете, что он прямой.

— Какая мудрость! — усмехнулся Келексель. — Что же она не спасла твоего драгоценного психа, твоего бесценного Джо Мэрфи?

Турлоу сглотнул. «Почему я спорю с этим существом, — подумал он. — На какие кнопки он нажал, чтобы заставить меня делать это?»