Правосудие во имя любви - Мэри Бакстер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сюда, пожалуйста, — пригласила его за собой Кейт.
Сойер кивнул Джинджер, которая даже и не пыталась скрыть жгучее любопытство, а потом ответил:
— Благодарю, мэм.
Едва они вошли в пустующую комнату, Кейт закрыла дверь, быстро повернулась и окинула его свирепым взглядом.
— Как вы посмели показаться здесь?
В глазах Сойера тоже блеснул гнев.
— Мне нужно было с вами поговорить.
— Это еще недостаточная причина.
— Чертовски плохо, что вы так считаете, — сказал он сдавленным голосом, едва владея собой.
— Вы заверяли меня, что умеете сохранять благоразумие и конфиденциальность.
— Сейчас речь идет о деле.
Она залилась краской.
— Что вы хотите этим сказать?
— Видите ли, мне удалось кое-что разузнать, и я хотел бы вам доложить об этом, но если вам не угодно меня выслушать… — Он ронял слова с напускным равнодушием, но это давалось ему нелегко.
Кейт уловила намек, и ее тон стал более миролюбивым, хотя сердце забилось сильнее.
— Извините. Давайте послушаем ваши новости.
— Мотель пока стоит, где стоял.
Напряжение, которое постоянно держало Кейт в узде, ослабило свою хватку, и она почувствовала, что силы ей изменяют.
— Слава Богу. Я опасалась, что он мог рассыпаться в прах.
— И я тоже. Но я заполучил ниточку, которая вывела меня на старого сторожа; в те времена он работал в мотеле. — Он умышленно избегал подробностей, которые могли бы истерзать ее душу.
— И вы говорили с ним? — спросила она, затаив дыхание.
— Пока нет, но на днях поеду к нему в Хьюстон.
Оба помолчали, как будто каждый погрузился в собственные мысли. Сойер заговорил первым.
— Я сказал, что считал нужным, теперь ваша очередь рассказывать.
— Прекрасно. Что вы хотите узнать? — поинтересовалась Кейт, хотя догадывалась, что потом пожалеет о своем великодушии.
— Для начала — имя матери. — Он жестом остановил ее, видя, что она собирается возразить. — Да, я уже спрашивал вас об этом. Дважды спрашивал, если уж быть точным. Оба раза вы отметали мой вопрос как не относящийся к делу. Но уверяю вас, это очень существенно.
Озноб пробежал по спине Кейт.
— Нет, несущественно.
— И снова повторю — позвольте мне об этом судить.
— Я не уполномочена разглашать эти сведения. Мать не желает, чтобы ее имя фигурировало в расследовании.
Сойер долго смотрел на нее в молчании. Не собирался ли он заявить, что не намерен больше работать на нее? Сердце Кейт ушло в пятки от этой грозовой атмосферы.
— Она была последней, кто видел младенца?
— Да.
— И?..
— Ее уверили, что девочку забирают для передачи приемным родителям, которые ее удочерят. Так что вы сами видите, мать при всем желании не могла бы облегчить вашу задачу, потому что сама ничего не знает.
— Кто забрал ребенка у матери?
— Ее дружок-возлюбленный, — с трудом выговорила Кейт.
— Он же и отец, как можно предположить.
Кейт еле заставила себя ответить:
— Да.
— Тогда мне чертовски необходимо поговорить с ним.
— Он ничего не знает. Он же оставил ребенка в мотеле и удрал.
— Как я уже однажды сказал, настоящий мешок дерьма.
С такой оценкой Томаса Кейт была вполне согласна, но ее ждали дела.
— Как только вернетесь из Хьюстона, сразу дайте мне знать, что вам удастся там разведать.
Он засмеялся, но смех его был холодным.
— Слушаюсь, мэм, — насмешливо сказал он.
— А пока прощайте, мистер Брок, — голос ее звучал бесцветно и ровно.
— Не прощайте, Кейт, а просто счастливо оставаться.
Сойер повернулся и направился к двери. Когда он уже взялся за ручку, она сказала ему вдогонку:
— Сюда больше никогда не приходите.
Он развернулся, вмиг преодолел разделявшее их расстояние и остановился так близко, что почти касался ее.
— Что это с вами, а?
Кейт попыталась унять нарастающее беспокойство.
— Я стараюсь избежать неблагоприятных перекосов в общественном мнении. Газетчики вечно вынюхивают что-нибудь жареное. Ни при каких обстоятельствах они не должны узнать об этом расследовании.
— Что вы скрываете, ваша честь? — Сойер придвинулся еще на шаг, явно наслаждаясь ее смущением. — Сдается мне, вы принимаете это все слишком близко к сердцу.
Она подняла глаза — и встретила его упорный взгляд. Между ними словно сверкнул разряд молнии.
— Я ничего не скрываю, — сказала она, прилагая отчаянные усилия, чтобы унять дрожь в голосе.
— Верится с трудом, особенно после тех слухов, которые носятся в воздухе.
Возмущение и любопытство боролись в душе Кейт.
— Слухов? И что же это за слухи?
— О, всего лишь насчет того, что ваша блестящая карьера в юридической конторе объясняется очень просто. Болтают, будто вы продвигались, лежа на спине, и будто бы в суде вы применяете тот же метод.
Ошеломленная, онемевшая от ярости Кейт, не соображая что делает, толчком выбросила вперед руки в инстинктивном стремлении оттолкнуть его как можно дальше, насколько хватит сил — и тут же пожалела, что поддалась порыву. От прикосновения к его литому телу — через шелк рубашки — у нее захватило дух.
Но и на него подействовало это прикосновение: она слышала его прерывистое дыхание. Тем не менее, она умудрилась совладать с рискованной ситуацией, резко бросив ему в лицо:
— Убирайтесь к черту со своими сплетнями!
Он смотрел на нее в упор.
Кейт молчала. Нервы у нее были натянуты; она ждала, что будет дальше. Он просто смотрел на нее; его лицо было бледным и неподвижным.
Потом он повернулся и ушел.
Вся дрожа, Кейт оперлась о стол, чтобы устоять на ногах. Мысли ее метались. Она чувствовала себя так, словно неслась вниз с «американских гор» в парке аттракционов. Нельзя было дожидаться, пока она совсем утратит над собой контроль и выкинет что-нибудь такое, о чем потом пожалеет. Надо удирать. Сейчас же.
XXIX
— Еще одна тяжба?
Ральф скривился:
— Похоже на то, босс.
— Вот не было печали, — пробормотал Сойер.
— Именно.
Ральф подтянул брюки и уселся на край стола Сойера. Его правая нога начала раскачиваться в такт музыке старинных часов, которые как раз сейчас вызванивали свою мелодию.
— Надо бы внести это дело в общий список, — сказал Сойер, роясь в куче бумаг у себя на столе.
— Это нам наследство от Эрнеста Гроувза, сыщика, который не вышел на работу, якобы по болезни, — фыркнул Ральф. — А когда этот хорек предъявил медицинские справки, они оказались явной липой.
Сойер уставился на Ральфа.
— Ты уверен?