Шмель над державой - Илья Бриз

   - Здравствуйте, - встаю из-за стола, подхожу и протягиваю руку.

   Руку пожимает достаточно крепко, но молча. Взгляд чуть прищуренных глаз очень насторожен.

   - Садитесь, - показываю рукой на кресло у низкого столика и сам сажусь во второе, - Чай, кофе?

   - Чай, пожалуйста, - взгляд становится несколько удивленным, - Вы хотите меня завербовать?

   - Вы, знаете, кто я такой? - улыбаюсь и отдаю распоряжение принести чай.

   - Это ведь вашу фотографию поместили в "Правде" в связи с награждением... - он кивает на мою грудь, где висит звезда Героя.

   - Правильно. Я директор Службы Государственной Безопасности Синельников Егор Иванович. И неужели вы думаете, я лично буду заниматься вербовкой какого-то агента? Еврея, убежденного сиониста, назначенного лидером правого сионизма Владимиром Жаботинским комендантом польского отделения "Бейтара"?

   В глазах появляется удивление моими знаниям и страх. Одновременно чувствуется гордость.

   - Нет. Я пригласил вас, чтобы протянуть руку дружбы!

   Вот теперь только удивление. Очень большое удивление.

   - Я правильно понимаю, что сущность сионизма заключается в создании независимого еврейского государства на территории нынешней Палестины и, по возможности, добровольной репатриации туда большинства евреев планеты?

   Удивление смешалось с интересом.

   - В первом приближении вы правы. Но почему вдруг, как я понимаю, вы решили нам помочь?

   Очень быстро соображает. Отлично!

   - Несколько причин, - я делаю паузу, позволяя секретарю быстро сервировать столик. Бегин бросает кусочек быстрорастворимого сахара в стакан, аккуратно, не касаясь ложечкой стенок стакана, размешивает и, положив ложечку на блюдце, вопросительно смотрит на меня. Что-то общее чувствуется в его поведении с полковником Коганом. Аккуратность? Культура?

   - Во-первых, - продолжаю я, сделав глоток отличного грузинского чая из своего стакана. Причем ложечку я по привычке не вытащил, а придерживаю пальцем, - враг моего врага - мой друг.

   - Советский Союз не воюет с Великобританией, - говорит Бегин.

   - То есть вы признаете, что англичане ваши враги?

   Чуть-чуть затравленное выражение. Но гордость перебивает почти все остальные чувства.

   - А я этого никогда и не скрывал.

   - А немцы? - продолжаю я свои провокации.

   - Вы считаете, что после "Нюрнбергского закона" и "Хрустальной ночи" я должен их любить?

   Нда. Привычка отвечать вопросом на вопрос - это явно национальное. Попробуем говорить в его манере.

   - Если я вам скажу, что война между Советским Союзом и фашисткой коалицией с Великобританией, в том числе, неминуемо будет в этом году, вы мне поверите?

   Задумался. Аккуратно трогает стакан и, убедившись, что чай уже немного остыл, делает несколько глотков. Ставит стакан и смотрит прямо мне в глаза.

   - Теперь я, кажется, начинаю понимать эту "странную войну" без единого выстрела за полгода. Как давно они подписали сепаратный договор?

   - Точно не знаю. Но сейчас это уже не самое важное. Вы приняли решение?

   Взгляд опять становится задумчивым.

   - Каковы условия вашей дружбы?

   - У дружбы не бывает условий. Некоторые пожелания - да. Но никак не условия.

   Взгляд уважительный и любопытный одновременно.

   - Хорошо. Тогда каковы пожелания?

   - У вашего будущего государства религия должна быть лишена какого-либо влияния на правительство, - я отлично знаю ситуацию с ортодоксами в том Израиле. Писал как-то аналитическую записку во время учебы в ФСБ. И мне очень не хочется повторения такого в этом мире.

   Большое удивление и задумчивость в глазах.

   - Я не могу гарантировать этого. Попытаться, приложить все возможные усилия, убедить кого только можно, но не гарантировать.

   - Стопроцентные гарантии дает только господь бог и госстрах, - вспомнил я древний анекдот из того мира, - в первого я не верю, а вторая организация, боюсь, не занимается такими проблемами. Меня вполне устроит ваше желание пойти мне навстречу в этом вопросе.

   - Какие еще будут пожелания?

   Теперь задумался я. Какое мне еще сделать предложение? С другой стороны, меньше запрашиваешь - больше получаешь.

   - Собственно говоря, все.

   Очень большое удивление.

   - И вы не будете требовать, чтобы наше государство было именно социалистическим? Чтобы немедленно после создания мы подписали с Советским Союзом договор о вечной дружбе и сотрудничестве? Вас устроит капитализм у нас?

   Нда, вполне прогнозируемо. Хорошо, что эти вопросы я заранее обсудил со Сталиным. Нас вполне устроят крепкие экономические узы.

   - На первый вопрос скажу - да, не будем требовать. Договор, как мне кажется, вы сами нам предложите. Капитализм? Лишь бы вы смогли его хорошо контролировать.

   - И не будете препятствовать выезду евреев в будущий Израиль?

   Он все еще не мог поверить.

   - Не будем. Вот это я точно могу гарантировать.

   Весь вопрос захотят ли они? - подумал я, - умные - вряд ли. Уровень жизни и возможности у нас здесь явно будут выше. А умных среди евреев, надо признать, довольно много.

   Менахем Бегин задумался, затем встал и протянул мне руку.

   Наше пожатие было обоюдно крепким.

   ****

   Срочную сводку радиоперехвата мне принесли прямо на трибуну мавзолея. Хорошо, что парад со злополучным, вызвавшим столько споров на позавчерашнем совещании, танком уже закончился, и шла демонстрация. Не надо было держать руку у виска, отдавая честь проходящим мимо трибуны подразделениям Советской армии.

   Нда, очередное расширенное совещание ГКО в понедельник двадцать девятого апреля. Пришлось тогда основательно разругаться с Ворошиловым.

   - Климент Ефремович, ну как вы не понимаете, что этот эпизод послужит отличной дезинформацией противника о нашей боеготовности.

   - Мы не имеем права обманывать советский народ. Ведь наши люди могут подумать, что наша армия действительно слаба, - настаивал на своем Министр Обороны.

   - Ничего, через три недели все убедятся в истинной силе наших войск. А кому надо, тот и так о мощи Советской армии все знает. Товарищ маршал, эта война нужна нам сейчас, как воздух что бы дышать!

   Ошарашенный моим заявлением Ворошилов замолчал. Зато заговорил Берия.

   - Ты, Синельников, говори, да не заговаривайся!

   - Я, Лаврентий Павлович, может быть и не совсем правильно выразился, но ведь вы не будете отрицать, что война Советского Союза с фашисткой коалицией неминуема?

   Сталин сидел на своем месте во главе большого стола для совещаний, курил свою трубку и молчал. Лицо его было непроницаемо.

   - Война, конечно, будет, но почему ты считаешь, что она нужна Советскому народу?

   - Нашему народу она совершенно не нужна. Но, раз ее все равно не избежать, то она должна быть именно сейчас. С каждым днем враг становится сильнее, а значит, возрастут и наши потери в этой войне. Чем дальше, тем все труднее становится сохранить секретность наличия у нас новой техники и степени подготовки наших войск. Немецкие генералы уже затылки чешут, почему их самолеты-разведчики не только не возвращаются с нашей территории, но даже по радио ничего сообщить не успевают.

   Тут постарался новый начальник войск ПВО Покрышкин. Его произвели в генерал-лейтенанты прямо из капитана. По предложению Александра были созданы специальные группы перехватчиков из лучших асов ВВС. В сотне километров от границы днем и ночью посменно барражировали Ту-4М с мощными радиолокаторами на борту, этакое подобие "аваксов" того мира, не очень совершенное, но, тем не менее, довольно эффективное средство обнаружения самолетов противника. С высоты восемь тысяч метров дальность обнаружения цели достигала почти четырехсот километров. Перехватчики взлетали одновременно с самолетом-постановщиком помех. Как только разведчик врага залетал на полсотни километров вглубь нашей территории, тут же включалось глушение всех возможных вражеских диапазонов радиосвязи. Звено новых Яков с легкостью принуждало вражеский самолет сесть на наш аэродром или, если экипаж противника был очень несговорчивым, сбивало на месте обнаружения. На вопросы сопредельной стороны, не залетал ли к нам случайно их якобы заплутавший рейсовик, наши дипломаты вежливо и непринужденно заявляли, что ничего об этом не знают.

   - Исходя из всего, мною сказанного, - продолжил я убеждать присутствующих на совещании, - пусть лучше эта война будет именно сейчас, когда мы к ней более-менее готовы, и знаем основные планы противника.

   Распечатки "Барбароссы" легли на стол Сталина еще в начале марта.

   - Так значит, ты не за саму войну, а только за момент ее начала? - дошло наконец-то до Ворошилова, - Именно поэтому тебе так нужен этот танк?