Эхо - Дун Си
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В три часа Ли Чжаньфэн и Ли Цзякунь ушли. Дома остались лишь мать с сыном, между ними состоялся следующий разговор:
– Нашел себе девушку?
– Да кто на меня посмотрит?
– Ты такой умный, наверняка кому-то нравишься.
– Нравиться не то же самое, что быть любимым, к тому же никакой я не умный.
– Как твоя компания?
– Обанкротилась.
– Если нужны деньги, я продам квартиру.
– Поздно, если бы ты относилась ко мне так с самого начала, я бы таким не стал.
– Прости меня, сынок, прости…
– Встань, ну зачем ты так? Это просто невыносимо, встань, пожалуйста.
Послышались всхлипывания Хуан Цюин.
– Встань, меня все равно этим не растрогаешь, я уже давно разучился плакать.
– Ты что-то натворил?
– Что значит – «натворил»?
– Кому-то причинил зло?
– Не знаю. Одно могу сказать точно, я никого не убивал.
– Тогда почему скрываешься?
– Я постоянно чего-то опасаюсь и боюсь, но не знаю, чего точно.
– Если не совершал ничего дурного, так не нужно и бояться. Подумаешь, оступился, просто признайся во всем, и тебе вынесут мягкий приговор.
Наступило молчание. Минуты через две У Вэньчао спросил:
– Как твое здоровье?
– Неважно, замучили головные боли, уже и МРТ делала, ничего не находят, а голова просто раскалывается, врачи говорят, что это невроз.
– Ты слишком за все переживаешь, но за меня переживать не нужно, я свои проблемы улажу сам, так было всегда.
– Ты правда никого не убивал?
– Правда.
– Тогда пообещай маме, что пойдешь в полицию и все расскажешь, это же не дело – скрываться всю жизнь.
– Мне нужно время, чтобы все обдумать.
– Разве ты уже не обдумал?
Последовало молчание.
– Ты написала, что веришь мне, почему сейчас не веришь?
– Я тебе верю.
– Раз веришь, то встань уже наконец.
Ночь прошла без разговоров. В десять утра Хуан Цюин на своей машине вывезла все семейство за город на речную отмель. Там они разложили походную мебель, расставили закуски с напитками, разожгли мангал. Туда же подъехала машина с остальными родственниками, из которой вышли бабушка, дедушка со стороны матери, а также двоюродные брат с сестрой. Вся компания наслаждалась отдыхом на природе. Рядом протекала спокойная прозрачная река с заросшими кустарником берегами, сияла синевой небесная ширь, в воздухе разливались благоухание трав и аромат жареного мяса. Они ели, пили, горланили песни, делали совместные фото, плескались в реке. Когда, наплававшись вдоволь, У Вэньчао присел отдохнуть на прибрежный камень, к нему пристроилась Хуан Цюин и спросила:
– Может, убежишь?
– Как я убегу?
– Проплывешь вдоль берега вниз по течению, через километр будет пирс. Там на машине тебя дожидается отец, он сказал, что отвезет тебя, куда скажешь.
– Я вернулся, потому что больше не хочу никуда убегать. Я же знаю, что они обращались к тебе, наверняка за тобой следят. Именно поэтому я и вспомнил о тебе, они же не будут следить за тем, кто мне не дорог.
– Я могу сказать, что тебя затянуло в воронку, и теперь неизвестно, жив ли ты вообще.
У Вэньчао повернулся к реке и глянул вниз по течению, до него донеслось журчание воды.
– Ма, – произнес он, – ты зачем посылала мне сообщения? Чтобы заманить в ловушку? Или правда хотела увидеться со мной?
– Если бы я собиралась тебя заманить, то сегодня не планировала бы твой побег, – ответила Хуан Цюин. – Мое сердце уже скоро лопнет от беспокойства.
Веки У Вэньчао вдруг задрожали, и из глаз его заструились дорожки слез.
Глава 6
Внушение
43
«Я приехала, найдется вечером время?» – это было сообщение от Бай Чжэнь, которое Му Дафу увидел, включив телефон после лекции. Неожиданно он даже обрадовался, давненько он не испытывал ничего подобного, это напоминало глоток воздуха после долгого пребывания под водой, причем этим глотком хотелось как следует насладиться впрок. Прошло уже полмесяца с того момента, как он подписал «Соглашение о разводе» – один из тех унизительных договоров, которые распространились в современном обществе, и это настолько его удручало, что ему даже хотелось поучаствовать в популярном ток-шоу жалобщиков «Roast». Однако все униженные все-таки стараются сохранить свой позор в секрете, вот и он хранил этот секрет. Тем не менее, читая лекции, забирая дочь из детсада или посещая разного рода приемы, он едва сдерживался, чтобы кому-нибудь не рассказать эту тайну. Но всякий раз, когда он уже готов был излить душу, оказывалось, что у профессора Е, у профессора Ху или у кого-то еще вдруг не хватало ни времени, ни интереса, чтобы выслушать его. Тогда ему приходилось прерываться на полуслове и продолжать носить все в себе, в этом смысле он напоминал сейф, который, чуть приоткрывшись, захлопывался вновь. Но теперь-то он мог выговориться по полной, ведь приезд Бай Чжэнь означал, что в его распоряжении наконец-то появился внимательный слушатель. Он радостно вышел из учебного корпуса филологического факультета и, пройдя через аллею, вернулся к парковке за машиной, словно специально удлинив себе путь на двести с лишним метров.
Вечером Жань Дундун похвалила его за вкусный ужин. С тех пор как они приняли решение развестись, это была первая похвала с ее стороны, и сделать это ей было сложнее, чем обменяться любезностями с коллегами. После ужина он как следует привел себя в порядок – побрился, наодеколонился, уложил волосы, после чего попрощался с дочерью, сказав, что «папа уходит по делам», и без промедления вышел за порог. Жань Дундун следила за всеми его действиями, но от комментариев воздержалась. После подписания соглашения у них отпала необходимость докладывать друг другу, кто куда пошел, и в этом, пожалуй, состоял единственный плюс.
Прибыв в отель, где остановилась Бай Чжэнь, и найдя ее в лобби-баре, Му Дафу заметил, с какой ответственностью она отнеслась к своему внешнему виду, – подкрашенные брови, длинные накладные ресницы, нюдовая помада, зеленое платье с открытыми плечами, белые на высоких каблуках туфли. Откровенный фасон, помимо того что обнажал плечи, еще и открывал зону декольте. Он сразу почувствовал какую-то перемену, словно теперь перед ним находилось произведение совсем другого, незнакомого ему жанра. До этого Бай Чжэнь предпочитала стиль кэжуал, а потому ходила в кроссовках, обтягивающих джинсах, футболке и ветровке, она никогда не пользовалась накладными ресницами, никакого дисбаланса между ее внутренним и внешним обликом не наблюдалось, но сегодня она нарушила все привычные нормы. Если переводить все это на язык литературоведческих терминов, создавалось ощущение, что свободный стих вдруг превратился в образцовое сочинение, какие писали на экзаменах в старом Китае.
Пока он разглядывал ее, она разглядывала его. Ей показалось, что весь он с ног до головы совершенно преобразился. Во-первых, в глаза бросалась белая рубашка. Ей никогда не приходилось видеть его в белой рубашке, да еще и с длинными рукавами. Будь то официальная или обычная обстановка, он практически всегда ходил в футболке с круглым воротом или в джемпере, в каких-нибудь повседневных штанах и мокасинах, при этом на голове его царил творческий беспорядок, а во взгляде читалось высокомерие, словно, где бы он ни находился, ему было абсолютно плевать на одежду и этикет. При взгляде на него невозможно было решить: это он больше подходит одежде или одежда подходит ему? Во всяком случае, и во время публичных выступлений, и в своих статьях он не уставал эпатировать публику. К примеру, если о творчестве итальянского писателя Кальвино вы отзывались хорошо, тогда он отзывался о нем плохо. Если произведения Юй Дафу вы считали заурядными, тогда он считал их великолепными. Что бы вы ни говорили, он неизменно реагировал с точностью до наоборот. Иной раз его можно было даже и не слушать, потому
