Вольные города - Аркадий Крупняков

А это означало: грабь, разоряй, жги.

Глава девятая

МОСКВА — ВОЛЬНЫЙ ГОРОД

Москва всем городам мать. Кто а Москве не бывал—красоты не видал.

В. Даль. Пословицы рус­ского народа

ГУЛЯЙ-ГОРОД

очью грянул мороз. Словно выпущенный после долгого и томительного ожидания, он зарезвился на улицах и начал бедокурить: пья­ному сторожу у Покровских ворот прихватил мокрую бороденку к воротнику чапана, и тот, от­дирая ее, вырвал препорядочный клок волос, заморозил воду в пожарных кадях, разорвал об­ручи, впаял в лед все лодки, плоты и переправы на Яузе, на Неглинной и на Москве-реке.

У Тверских, Никитских и Арбатских ворот с утра собрались толпы москвичей. Людишки встревожены и насторожены. Этого дня ждали давно. Все знают: с первым ледоставом бросит хан через Угру войско, не сомнет ли он русскую рать и не налетит ли черной тучей на Москву? От Угры до Москвы чуть более ста верст, если класть по прямой. В городах попутных посады все равно выжжены, орда там не задержится и через сутки будет здесь, у городских стен.

В утепленной башенке над Арбатскими воро­тами осадный воевода князь Михайло Верей­ский, инокиня Марфа, архиепископ Вассиан. Осадную рать уже благословили на битву кро-

вавую. Стоят, безотрывно смотрят на обледенелую дорогу. Ждут тревожного вестника, либо, хуже того,—орду.

День прошел беспокойно и тревожно. Еще тревожнее была ночь. Мороз чуть отпустил, повалил снег. Мало кто в Москве спал — по расчетам, орда должна появиться ночью. На улицах жгли костры, колотили лапоть о лапоть, хлопали рукавицами, со­греваясь. Около рассвета, когда было время петь петухам, на бе­лой снежной дороге к Никитским воротам появился возок. Тройка коней, раскидывая по сторонам снежные комья из-под копыт, нес­ла возок легко и быстро. Настенные сторожа от Никитских ворот во все стороны подняли переклич: «Едут, едут!»

Осадные ратники повскакали с нагретых мест, расхватали по­ставленные у стен копья, бердыши, рогатины, шестоперы. Горожа­не крестились и разбегались по дворам. Сторожа, расхлебянив во­рота, возок пропустили. Тройка, не остановившись, помчалась по Земляному городу, на Арбат. Здесь, уже спустившись на землю, ее ждали воевода, Марфа, Вассиан.

Из возка выскочил дьяк Васька Мамырев, с хрустом расправил плечи, похлопал по затекшим от долгого сидения коленям, пере­крестился на церковь Благовещенья, стоявшую почти у самых во­рот. Все думали — побежит он навстречу воеводе, крикнет: «Ор­да близко!» — и упадет на колени. Но дьяк, перекрестившись, снял тулуп и стал укладывать его в повозку. Верейский не утерпел, за­шагал торопливо к возку. Инокиня Марфа — за ним. Только Вас­сиан, сжав тонкие губы, не тронулся с места.

—     Где? — задыхаясь, спросил воевода, подходя к Ваське.

—     Что где?

—     Орда где? Близко?

—     Орда ушла,— тряхнув бородкой, ответил дьяк.

—     Куда ушла?

—     Как куда? Восвояси.

—     Быть того не может! — стукнув посохом, крикнула Марфа.— Ты, поди, лжешь.

—     Что ее уйти заставило? — спросил Верейский.

—     Великий князь Иван Васильевич заставил.

—     Чем?

—     Разумом и деяниями своими.

—     В догоню орде мой сын пошел ли? — Марфа распрямилась, приосанилась.

—     А зачем?

—     Как это — зачем? Иродов бегущих изничтожить чтобы.

—     Нет нужды, великая княгиня-матушка. Теперь Ахмата ли­товские князья и прочие попутные люди всю дорогу клевать бу­дут. Заклюют и без нас...

...Еще не окончены расспросы, а радостная весть молнией ос­ветила весь город. Во все стороны из уст в уста передавалось: «Уш­ла орда, нет ворога на рубежах наших, слава богу!» И забурлила Москва! Как будто из кандалов вырвалась. Люди, радостные, сияющие, вышли на улицы, поздравляли друг друга с победой, це­ловались. К полудню веселье затопило все улицы: из кабаков вы­плескивались хмельные ватажки, на площадях появились скомо­рохи.

По Котельнической набережной к Зарядью несется песня:

Как из дальних, диких стран ехал к нам Багьиа-хан На пятнистом жеребце, с зверской думой на лице.

Это припевка старая. А за ней новая, может быть, сложенная

тут же.

У родных, святых ворот собрался честной народ:

Убежал Батыга-хан, испугался христиан.

А на Красной площади скоморошья ватага собрала огромную толпу. Молодой скоморох, сунув колпак за пояс и повязавшись платком, жеманясь, пел:

Сватался за Марьюшку татарский лютый хан,

Сказывал-рассказывал богачество свое:

Двадцать городов и все без домов,

Двадцать сундуков полны рубленых голов,

Думала-подумаЛа, пойти ли за него?

Остальные скоморохи, подпрыгивая, подпевали:

Тюх-тюх-тюрюрюшеньки, ай да на улице Марья-душенька, Думала-подумала и хана прогнала!

Пой, веселись, вольный город Москва!

Все лето и осень Андрейка прожил в Бахчисарае у хана Менгли- Гирея. Когда посылал его туда великий князь, наказывал жить до того, как хан его сам не отпустит. Но однажды подняли его в хо­лодную слякотную ночь, повели во дворец.

Когда Андрейка был у хана в первый раз, то разглядеть его не успел. На этот раз провели по дворцу тихо, открыли дверь и по­ставили перед ханом. Менгли-Гирей оглядел парня, через толмача спросил:

—     Сколько лет?

—     Восемнадцать,— соврал Андрейка.

—     В Москву пора ехать. Готов?

—     Хоть сейчас, великий хан.

—     Брату моему Ивану-поклон передашь. Грамоту я ему не пошлю: поедешь ты на Москву другой дорогой... опасная эта до­рога. Все, что скажу, в голову свою положь, память у тебя свежая. Чтобы никто, кроме меня, тебя и князя не знал.

—     Исполню.

—     Скажи Ивану так: хан Ахмат в Сарай-Берке не возвратил­ся. Он меня сильно теперь боится. И пошел хан Ахмат к устью ре­ки Донца—там кочевать думает. И еще скажи: по ту сторону Волги есть Шибанская орда, князь Иван знает где. Ханом этой орды Ивак есть. Он Ахмата ненавидит, но о беде его не знает. Пусть князь повелит Иваку Ахмата убить. Запомнил?

—     От слова до слова.

—     А теперь про себя слушай: дам я тебе коня, провожатых дам, пойдешь Донской степью тайно, ночами. Мои люди укажут тебе место, где ваши русские живут. А главным там у них Сокол да рыжий Ивашка. Дальше они тебя проводят. И передай им мой совет: пусть с этой земли уходят, пусть идут на Москву. В степи они мне мешать будут. Степь Донскую твой князь мне отдал.

Андрюшка слушает ханскую речь, будто песйю колыбельную.

—     А как про это султан скажет? Они вроде ему служить обе­щались.

—     Ты откуда про султана знаешь? — хан насторожился.

—     Какой из меня был бы посол, ежели бы я ничего не знал.

—     Тогда знай еще,— хан ухмыльнулся, глядя на безусого пос­ла,— султану сейчас не до них. Султан три котла каши заварил: одну с королем Карлом, другую кашу с венграми и третью со свя­тым папой. И во всех котлах каша подгорает. Если брат мой Иван об этом не знает—ему тоже об этом скажи. Еще раз кланяйся кня­зю. И не медли. Кони у ворот. Пусть тебе ветер в спину будет. Иди

Андрейка важно, как справный посол, поклонился и вышел.

Две недели спустя от Дона на Волгу двинулось разношерстное войско: и верхом, и на повозках, и на санях. Вооружены чем попало: и кистенями, и мушкетами, и саблями, и пиками. Впере­ди войска Василько, Ивашка, Микеня. Сзади Андрейка с попом Ешкой.За ними — обоз. В обозе все более Микенин скарб-добыча.

Девять ден гуляла Москва, а вместе с нею Коломна, и Серпу­хов, и Таруса, и Оболенск, и Калуга. Ратники гуляли и веселились в Медыни, в Боровске, в Верее, в Можайске. Благовестили коло­кола, служились молебны по церквям от Звенигорода до Ростис- лавля. Спёрва люди думали: откупился Иван от ордынцев, такое бывало не единожды на Руси, хоть сколь-нибудь отдохнет от на­бегов русская земля. Но что ни день, то новая весть. Узнали, что хан ушел не по откупу, а по нужде, что орда к зиме оказалась разутая и раздетая, и что моровая язва появилась у татар, и тает войско Ахматово, теряя по дороге раненых и мертвых. И стали по-

нимать люди: не подняться больше Орде, а если и поднимется, а пределы русские сунуться не посмеет. И что сбросила Русь иго татарское на веки веков.

На десятый день Москва ждала воевод и великого князя. Встречу рати своей готовила небывалую. Улицы разукрасила хво­ею, люд принарядился, как на первопрестольный праздник. Звона­ри на всех колокольнях, а их в Москве без малого три сотни, при­готовились к благовесту. К Тверским, Никитским и Арбатским во­ротам вывезли кади с пивом, брагой и вином. Священники вынесли хоругви, иконы, сами вышли вместе с Геронтием и Вас- сианом к воротам во всем благолепии.