Константиновский равелин - Виталий Шевченко

Неужели оставим?

Внезапно Евсеев вскипел:

— А мне, думаете, легко? Но вы сами понимаете, что дальше стоять здесь ист ни сил, ни смысла. А Севастополь не только вот здесь! — Он топнул по пату ногой. — Больше того — сейчас судьба его будет решаться там! — Евсеев выбросил руку в сторону городского берега.— Вот где еще пригодятся наши жизни!

— Ясно! — прогремел Булаев и тотчас же смущенно смолк, сам удивленный своей «дерзостью».

— Все это правильно, товарищ капитан третьего ранга! — поспешил объясниться Остроглазо». — Можно заставить поверить в это свое сознание, но что делать с сердцем?

213

14 В. Шевченко

— Оставьте сейчас анатомию! — махнул рукой Евсеев, смутно припоминая, что повторяет чьи-то слова. — Я бы хотел слышать ваши соображения насчет организации отхода.

— Лучше всего — по бонам! — оживился Булаев. — Они сейчас тянутся до середины бухты, а там плыть совсем малость останется!

— Правильно! — согласился Евсеев. — Я тоже думал об этом. Уходить будем по секторам — первым Юрезан-скнй, затем — Булаев, последним — Остроглазое. 15 каждом секторе оставим двух человек, которые уйдут последними. Последний нз них взорвет все ценное в равелине. Этого человека я назначу сам!

— Время начала отхода? — спросил Остроглазов.

— Сектор Юрезанского начнет в два часа. Но об этом пока никто нс должен знать, кроме вас троих. Остальным объявить об отходе в час ноль-ноль.

Евсеев достал часы, молча предлагая сверить время.

— Есть ли еше какие-нибудь вопросы?

— Ясно! — ответил за всех Булаев, ободренный командирской похвалой.

— Тогда — по местам!

«По местам!» — сколько энергии, лаконизма, динамики в этой короткой команде! После нее уже невозможно идти шагом. Каждый бросается бегом, стараясь как можно быстрее очутиться на «своем месте», ибо только когда все охажутся в пунктах, указанных расписанием, можно будет пустить в ход сложный механизм боевого управления людьми.

Вот почему все трое, выйдя от Евсеева, бросились к своим секторам. И тотчас же в воздухе повис сухой треск длинных автоматных очередей. Четко отшолкивая каждый выстрел, работало оружие врага. Наше отвечало ему злой короткой скороговоркой. За каких-нибудь несколько секунд разгорелся бой. Остроглазов влетел в свою секцию. когда все бойцы, прижимая скулами подпрыгивающие приклады, вели ответный огонь. Взводя на ходу пистолет, он подскочил к амбразуре. Несколько пуль просвистело над головой, затарахтело о противоположную стену. Остроглазов пригнулся, еще не разобравшись, куда стрелять. Широкие провалы в стенах, сделанные систематическими бомбежками и артобстрелами, позволяли теперь видеть почти все поле боя. И отовсюду: и из не-

больших лошииок, и из-за бугорков, и просто из-за камней — неслись к равелину свистящие огненные трассы. Где-то, совсем недалеко, мягко бухали орудия, но разрывов почему-то пока не было слышно. Но вот первый из них грохнул у самого подножия равелина, и тотчас же, вслед за ним, стали рваться еще и еще.

— Смотреть внимательней! — тревожно- прокричал Остроглазов, боясь, что немцы могут скрытно подойти к равелину. Но его никто не услышал. Грохот нарастал с каждой минутой. И вдруг, все покрывая своим громом, стали рваться авиабомбы. Это был уже не бон, а просто уничтожение. Это был поединок человека с металлом. Металл был повсюду — раскаленный, зазубренный, он летел со всех сторон, рассыпался на тысячи осколков. Металл выл, ревел, бесновался, словно был одушевленным, и казалось, после этого смерча невозможно уцелеть живому существу!

Люди прижались к камням, к полу, затаились в щелях, оглушенные, парализованные, часто и тяжело дышали. Евсеев, не добежав до начала боя к своему КП и оставшись в секторе Булаева, теперь, так же, как и все, лежал, прижавшись к каменному полу. Среди грохота, среди мрака, дыма и пламени, среди господства смерти и разрушения в его голове неотступно билась только одна мысль: «Сколько людей уцелеет после этого все сметающего шквала?» Иногда он приподнимал голову, пытался смотреть по сторонам, но сквозь сплошную завесу дыма и пыли ничего не было видно. Порой сквозь стоящий в голове тонкий звон, сквозь плотно набитый грохог в ушах прорывался чей-то крик или стон, будто на секунду приоткрывали дверь, и тотчас же пропадал в клокочущей бурс разрывов. Было немного жутко лежать вот так. одному, затерянному среди раздробленных камней, не видя и не ощущая товарищей, и Евсеев стал медленно и осторожно ползти в сторону в надежде найти еще кого-нибудь живого. Через несколько метров он действительно наткнулся на что-то мягкое и протянул вперед руку.

— Кто?! — прохрипел приглушенно человек, и Евсеев по голосу узнал Булаева.

— Это вы, Булаев? — спросил он радостно, прижимаясь к нему вплотную.

Булаев тоже узнал его:

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга!

Ом нс знал, что сшс сказать, но тоже был обрадован встречен с командиром в такую минуту и вдруг заботливо н неуклюже стал заползать спереди Евсеева, чтобы прикрыть его собой от осколков и пуль. Но Евсеев не заметил и не понял этого движения. Он ждал, когда самолеты прекратят бомбежку. Только после этого он надеялся разобраться во всем этом хаосе, установить связь с секторами. Он не знал, где сейчас Калинич, жиз ли Остроглазой, но старался думать, что все кончится благополучно. Гак он пролежал еще минут пять, ошушая всем телом, как высоко вздымается при дыхании мощная грудная клетка матроса. Вдруг перестали рваться бомбы. Они уловили этот миг одновременно, так как тотчас же вновь стали выделяться из общего гула боя сухие очереди автоматов. Булаев поднял голову, прислушиваясь, сказал неуверенно:

— Отбомбились?

Но Евсеев был уже на ногах. Сквозь еше не осевшие дым и пыль он спешил в сектор Остроглазова, наиболее открытый для атакующих. Он все время спотыкался к терял равновесие на кучах раздробленных камней и пару раз даже упал, по ничего этого не замечал, занятый только одной мыслью. Когда он вбежал в секцию Остроглазова, тяжело дыша, сжимая в руках пистолет, немцы уже начали атаку на равелин короткими перебежками. Он стал шарить глазами по сторонам, мша лейтенанта, к увидел его лежащим у одной из амбразур, перепачканного землей н гарью. Лейтенант, тщательно целясь, разряжал по наступающим свой пистолет. Еще несколько уцелевших бойиов вместе со своим командиром вели частый огонь. Евсеев подскочил к одной из огромных брешей, совершенно пренебрегая опасностью, выглянул наружу. То, что он увидел, заставило его сердце наполниться радостью: высокие стены равелина вспыхивали желтым и голубоватым огнем — секторы Булаева и Юрсзанского продолжали бороться и жить.

Евсеев расслабленно прислонился к стене, блаженно провел пятерней полипу. «Нет! Это еше не конец!» — облегченно подумал он. чувствуя, как вновь наливается силой рука, сжимающая пистолет. И вдруг прокричал резко и уверенно, полный решимости действовать:

— Остроглазое! Своих людей на крышу!

— На крышу! Живей! — отрепетовал обрадованный

лейтенант, слыша голос своего командира, о котором он думал с такой же тревогой, с какой Евсеев думал о нем, пока рвались немецкие бомбы.

Матросы н солдаты бросились наверх уже знакомыми ходами занимать свои места.

— Пошлите связного но секторам! — крикнул вдогонку лейтенанту Евсеев. — Все наверх!

Бойцы вышли на крышу как раз кстати. Отсюда открывались такие секторы обстрела, о которых там. внизу, в секциях, нечего было и думать. И тотчас же немецкие солдаты, которые раньше были недосягаемы, попали пол интенсивный обстрел. И все же они продолжали продвигаться вперед. Скоро до передних осталось не больше ста метров, и Остроглазое ясно увидел на лицах солдат выражение злобы, напряжения и бесстрашия.

— Держись, ребята! Эти — на все готовы! — крикнул лейтенант, машинально взводя пистолет, не отрываясь от наблюдения.

— Л к смерти приготовиться — мы им поможем! — п тон отозвался Шамяка, но на его шутку никто не отозвался.

Врагов было очень много и вскоре некоторые из них добрались до самых стен и вышли из-под обстрела. Они тотчас же стали швырять на крышу гранаты, и осколки, заставляя защитников прижиматься к самой крыше, па мгновение парализовали их действия. Этого было достаточно, чтобы немцы установили несколько легких раздвижных лестниц и начали быстро взбираться по ним ни крышу равелина.

Люди еще не успели оправиться после гранатных разрывов, как несколько немцев уже были на краю крыши.

— Фрииы! — истошно закричал кто-то, первым подняв глаза, и тогда их увидели и все остальные.

— Снять рубашки с гранат! Гранаты к бою! — раздался громкий голос Евсеева, и почти вслед за ним грохнули несколько гранат, сметая всех, кто успел забраться на крышу. По нижние еще не видели этого и продолжали лезть наверх, и вскоре одновременно в нескольких местах показались их головы.