Моя политическая биография - Эдуард Лимонов

Короче, партийная жизнь, я уже привык к этому, активизировалась в одних очагах, затихала на время в других. Партия вела себя, как вулкан, из которого прорывается лава — то в старом кратере, то в образовавшихся боковых, — словом, через бесчисленные расселины то тут, то там вырывались огонь, дым и шла магма.

В Барнаул из Красноярска я вернулся на чудовищном поезде Иркутск—Ташкент. Удивляюсь, как я остался жив. Там ехала арабская банда ОПГ. Они даже своих грабили. А я возил на себе все имеющиеся у меня наличные деньги, идиот! Из Барнаула я выехал в Москву. Нужно было уговорить издателя и получить аванс за книгу о Быкове.

глава XXII. Под прессом

Я уговорил «Лимбус-Пресс» благодаря их ошибке, на самом деле. Они решили, что я буду писать роман. Это выяснилось позднее, когда я сдал рукопись и обнаружилось, что я сдал детальное расследование. (Да такое детальное, что сам Быков недавно передал, что в книге 90 % правды.)

Мне выдали 5.000 долларов авансом, и я вместе с крошечной Настей погрузился в поезд на Красноярск. Поезд назывался «Москва—Лена». Было это 28 октября… 31 октября мы приехали в Красноярск, и, сменив несколько квартир, поселились в конце концов на углу улиц Ленина и Горького в однокомнатной квартире на втором этаже. Боковое окно квартиры выходило на музей Ленина — серую избу. Дальнейшие два месяца моей жизни нашли отражение в книге «Охота на Быкова». Я встречался с очевидцами жизни Быкова, в общей сложности я опросил около 50 свидетелей его жизни. Соученики, учителя, соседи в шахтёрском городке Назарово, друзья в Красноярске, следователи, милиционеры, враги. По утрам я обобщал свои записи. А крошечная Настя спала под шестью или восемью одеялами. Смешная, в ночной рубашке, розовая, как суслик, протопывала часов в десять в туалет.

Я трудился в поте лица своего. Помимо всего прочего, я должен был где-то после 15 ноября съездить на Алтай, — сменить дежуривших на заимке Пирогова ребят. Это было дело чести. Мы взялись охранять, взялись испытать свои силы, испытать, сможем ли мы выжить на Алтае зимой, значит, следовало довести эксперимент до конца. И я не мог устраниться. «Комбат батяня, батяня комбат, ты сердце не прятал за спины ребят», — так я декларировал свою позицию словами известной песни. Надо было не прятать сердце. Тем более, что нужно было менять людей, — Мишка, Сергей, Олег и Артём сидели там с августа.

Вскоре выяснилось, что меня пасут и в Красноярске. И прослушивают. Мои друзья-бизнесмены, в офисе которых я часто встречался с людьми, дававшими мне сведения для книги о Быкове, — Фёдор Федоренко и Олег Тихомиров сообщили, что их кабинет прослушивается. Близкий к Быкову человек — Георгий Рогаченко сообщил мне, что ему сказали: «Лимонов приехал достать денег для покупки оружия». Следователь Быкова майор милиции Алексей Щипанов сообщил, что его предупредили, будто я приехал в Красноярск с целью провокации. Председатель НБП в Красноярске, робкий Андрей, перепуганный, рассказал, что ему звонил некий чурка и пытался угрозами узнать мой адрес в Красноярске.

В разгар всей этой шпионской деятельности произошли рижские события. Меня оповестили о них по телефону. В те же дни позвонила перепуганная хозяйка (я отсутствовал, с ней беседовала крошечная Настя) квартиры и сообщила зачем-то, что потеряла запасной ключ от квартиры. При всём при том я даже не нанимал эту квартиру — наняла её фирма «Авторадио» через агентство по найму.

Я даже не пытался понять, кто в этом клубке есть кто. И кто на кого работает. Если бы врагам Быкова не нравилась моя деятельность, они бы действовали иначе, подумал я. Дали бы мне для начала по голове, предупредили бы. Широкомасштабность же всей этой возни и прослушиваний заставляла думать, что на подобную активность способна у нас в стране лишь контора. Меня давно взяли под колпак — еще раз убедился я и продолжил свою работу. Даже если бы я всё бросил, сел бы в Москве и смотрел телевизор, они бы продолжали ткать свою паутину. Да и как я мог бросить книгу, не говоря уже о партийной работе. А честь?

В конце ноября я поехал в Новосибирск. Вот как выглядит этот эпизод в книге «Охота на Быкова»:

«В конце ноября крошечная Настя отвела меня на вокзал, где я сел в поезд Красноярск — Новосибирск, и, так как быстро темнело, я приказал ей отправляться домой. Из окна вагона я видел, как она взобралась на мост и трусцой послушно устремилась прочь. Однако другой провожающий, я его не приглашал, задумчивый молодой человек в шапке цвета кедрового ореха, со светлым тупым ликом милицейского ангела, дождался у моего вагона, когда тронется поезд, и только после этого стал удовлетворённо подыматься по заснеженным ступеням железнодорожного моста. За мной наблюдали. В Новосибирске я взял нацбола Николая, и мы автобусом выехали в Барнаул. Через пару дней при выезде из города Барнаула УАЗик, в котором я ехал с попутчиками, остановили и тщательно, с понятыми, обыскали. Представитель УГРО (так он отрекомендовался), весёлый блатной парень в кожаном пальто и большой шапке, и бледный злой молодой человек в светлой куртке — явный служитель ссучившегося ведомства, прикрывающегося светлым именем революционера Ф.Э.Дзержинского, — эти двое командовали нормальными хмурыми ментами с автоматами. «Операция «Вихрь-антитеррор!»» — облегчённо оправдался угрозовец, когда они не нашли у меня оружия. «Это с понятыми-то?» — заметил я. Было ясно, что за мной установили постоянное наблюдение. Было неясно только — в связи с Быковым («Криминалитет смыкается с национал-экстремистами!» — так и вижу я заголовки наших самых честных в мире газет) или в связи с активизацией Национал-большевистской партии в странах СНГ?»

Теперь-то ясно, что Национал-большевистская партия была избрана объектом разработки ФСБ с последующим обезглавливанием и уничтожением её как организации. Кто принимал решение и на какой высоте власти, мне неизвестно. Однако решение было принято, я полагаю, в начале 2000 года, а возможно, и еще раньше. Почему? Просто потому, что мы как организация достигли такой величины и такой степени активности, что тоталитарное мышление и тоталитарные инстинкты руководителей Российского государства вздрогнули: «Опасность! Уничтожить!» Никаких попыток использовать нас как союзников не было. Никакого понимания, что мы «свои», русская национальная организация, от репрессивной организации ФСБ, которой было поручено наше уничтожение, ожидать не приходилось.

Несколько комментариев к тексту из «Охоты на Быкова». Николая из Новосибирска я взял в качестве шофёра. У него были новенькие водительские права, однако управлять УАЗиком, как оказалось, он не умеет совсем. Приехав в Барнаул, с автовокзала мы позвонили Юре Абрамкину, и тот приехал на автомобиле приятеля нас встретить. Когда в гостинице «Алтай», где мы обычно останавливались, не оказалось свободных комнат — шла краевая сессия ЗС, — я предложил заехать к Золотарёву. Он жил в сотне метров от «Алтая» в квартире на первом этаже, в своего рода коммуне, где постоянно останавливались, ночевали, вписывались и жили люди. Нашлось бы место и нам. Абрамкин, сын преуспевающих родителей — преподавателей вузов, неодобрительно поморщился, но мы заехали во двор Золотарёва. Зашли в подъезд. Постучали в первую дверь налево. Полуприоткрыла дверь девушка «Нам бы с Виктором поговорить». — «Ох, — сказала девушка. — А его нет. Мы его только вчера похоронили. Убили его. Из окна выбросили. Вы не слышали?» — «Да мы из Москвы. Извините», — сказал я.

Дверь закрылась. «Ни хуя себе, — сказал я Юре. — Я его здесь высадил 23 сентября у дверей: весёлого, бронзового, как дервиш, в рубахе с цветами…» — «Да, — потупился Юра. — История…»

Вечером мы приехали к Берсеневу. Было уже совсем темно. Остановившись у подъезда многоквартирного и многоэтажного дома, приятель выглянул в зеркало: «Это за вами, Эдуард Вениаминович, чёрная «Волга» шла и сейчас паркуется? Или за мной?» — «За нами», — односложно ответил я. Спустя десять минут я сидел на кухне у Берсенева напротив него и слушал историю. Виктор зашёл к Берсеневу 16 ноября поздно вечером. Он приехал в район улицы Попова к своей девушке, поссорился с ней и зашёл к Берсеневу. Остался ночевать. Утром проснулись поздно (кажется, это был выходной день) и целый день пили чай и разговаривали. «Нет, не выпивали, Эдуард Вениаминович, честное слово. Ну чего, он уж мёртвый, я не стал бы врать. А потом, вы же знаете, пьяница из меня никакой, после двух рюмок спать валюсь… О чём говорили? Да обо всём на свете… Что вы должны вот-вот приехать. Он хвастался, и не только мне, что был с вами на Алтае. Для него это целое дело, воспоминания жизни… Вечером у него кончились сигареты. Где-то в 23:30 он пошёл за сигаретами. Ну и не вернулся…» — «Вы его ждали, Женя?» — «Я подождал и лёг спать. Думаю, странно, что он не появился. В центр к себе он уже уехать не мог — общественный транспорт у нас плохо ходит, в это время уже не уедешь. Вы же ехали первый раз когда, помните, сорок минут на автобусе. Правда пешком можно, пешком короче, автобус объезжает, но пешком надо через частный сектор, а там совсем мрачно, Вы же ехали, помните…» — «А как вы узнали, что он погиб, Женя?» — «Да в газете своей узнал, я, правда, там уже не работаю. Но кто-то мне из газеты сказал: ты не знаешь такого? Вот его рядом с тобой нашли, из окна его выбросили. Будто бы пьяная ссора была…» — «Тебя допрашивали?» — «Нет, Эдуард Вениаминович…» — смущённо сказал Берсенев. Небольшого роста, белый, с хлопающими ресницами, рассеянный, дальнозоркие плывущие глаза под очками. «Я знаю, что в нашем магазинчике его видели в тот вечер, сигареты он купил. Потом к нему подошли какие-то мужчины, и он с ними ушёл. А уже часам к четырём ночи его тело нашла женщина, выгуливающая собаку. Лежал. Дознание произвели. Вроде арестован кто-то. Говорят, бытовое убийство. Они его к себе пригласили. Чего-то не поделили. А что вы думаете?» — «Виктор был неконфликтной персоной. Не имея даже паспорта, он умудрялся не иметь проблем с милицией. Он со всеми ладил. Он ездил у меня на переднем сиденье УАЗика именно по этой причине, он улаживал все ссоры и проблемы. Алкоголиком он не был, был, как американцы говорят, street wise, успокаивал даже пьяных алтайцев, для которых подраться в пьяном виде — национальный спорт. Так вот, представить, что такой мужик, 42 лет, погиб в бытовой ссоре через 4,5 часа после того, как вышел трезвый от вас за сигаретами, представить трудно. Тем более трудно поверить, что, неконфликтный, он мог вызвать в ком-то гнев достаточный для того, чтобы столкнуть его из окна… Не верю… Вы бы узнали в своей газете подробности…» Берсенев сказал, что постарается.