Приключения дрянной девчонки - Дарья Асламова

Единственный, кто утешает и развлекает меня в моем нынешнем положении, – это Советов. Он является раз в неделю, вызывающе хорошо одетый, в неизменно ровном расположении духа, изображает себя чемпионом среди простаков и охотно тушуется в разговорах, давая мне возможность блеснуть своими рассказами. Свежие рубашки и начищенные ботинки выгодно отличают Андрея от дасовских мужчин в тренировочных штанах с вытянутыми коленками и в тапочках на босу ногу, а его отутюженный серый костюм выглядит в нашем притоне почти смокингом с галстуком-бабочкой. Этот юный денди скорее просто мил со мной, чем влюблен. Я нахожу его неглупым и остроумным, и сексуальное притяжение напрочь исчезло. Его робкие прикосновения не вызывают ничего, кроме неловкости. Я не единственная его пассия. Вчера утром встретила Андрея на трамвайной остановке в компании Катюши, моей подруги. У них был такой утомленный, пресыщенный вид, как будто ночь они использовали по назначению.

Катюша, Неля и я – три женщины, связанные если не Узами дружбы (явление редкое среди родственниц Евы), то Узами своеобразного родства, которое возникает между женщинами привлекательными, неглупыми и свободными в вопросах морали. Андрей копает в одном огороде. Странный выбор, но в случае с Советовым объяснимый. Он предпочитает женщин, о которых все говорят, с репутацией опаснейших сердцеедок, из породы вампирш и людоедок, гоняющихся За свежим мужским мясом. Его прельщают этакие Доньи Уаниты, всеобщие любимицы. Он охотнее отдает сердце той, которая обещает разорвать его в клочки, и совершенно лишен ревности. Тайное, пусть одноразовое владение женщиной которая является предметом сплетен, доставляет ему, по-видимому, несказанное удовольствие и греет его самолюбие. Он скрытен, молчалив и носит маску невозмутимости с таким лицом можно играть в покер. 18 ноября. У меня выработалась привычка к страданию Мне нравится любоваться своим горем как бы со стороны Оно очень эффектно смотрится, освещенное мягким последним сиянием осени. Вот я лежу на кровати, хорошенькая слегка растрепанная, окутанная дымкой собственных грехов мои плечи вздрагивают от рыданий, в моих слезах есть доля притворства. Очень хорошо, что я стала чувствовать некоторую театральность любовного страдания. Это признак выздоровления. 2о ноября. Все к худшему в этом худшем из миров. В комнате сдохла мышь. Я давно подозревала это, но сегодня догадка перешла в уверенность – вонь стояла невыносимая. Я уже знаю все трагические обстоятельства ее гибели. Моя мама прислала мне варенье в полиэтиленовом пакете. Он долго лежал на кухонном столе и начал потихоньку протекать. Между стеной и столом образовалось маленькое аппетитное озеро. Несчастная мышь пала жертвой своего любопытства – она полакомилась вареньем и намертво к нему прилипла. Страшно представить себе ее долгие предсмертные муки. По трагическому накалу это превосходит даже смерть мышки, утопленной слабонервной Юлей. Эта дама посетила ванную комнату и увидела в раковине серое копошащееся существо. Прежде чем огласить весь этаж криками, она включила воду. Утопленницу извлек сосед и выкинул ее в мусоропровод. Юля, задавленная раскаянием, говорила мне потом дрожащим голосом: "Я ее убила собственными руками! Это я-то, которая даже таракана никогда не трогала!" Но вернемся к любившей варенье мышке. Сегодня я решилась отодвинуть стол и застала мышь в последней стадии разложения. Далее разлагаться было некуда. У меня не хватало духа собрать останки, и я стала подумывать о подходящей кандидатуре для такой деликатной операции. В этот момент в дверь постучали. Я двинулась навстречу гостям с самой лучезарной улыбкой. На пороге стояли два латиноамериканца весьма опрятного вида, пришедшие с визитом к моей соседке Вике.

Объяснив, что Вики нет дома, я ласковым голоском попросила оказать мне одну услугу. Ничего не подозревающие латиноамериканцы вошли в комнату, и я весьма бесцеремонным образом всучила им веник и совок. Они тоскливо посмотрели на то, что когда-то было мышью, потом с затравленным видом соскребли с пола отвратительную серую кашицу И покорно отнесли ее в мусоропровод. Вернувшаяся Вика была раздираема двумя противоречивыми чувствами: желанием рассмеяться и желанием выбранить меня за наглое обращение с ее гостями, последнее победило.

. Что за ужасное утро! Голова раскалывается от дикой боли, язык во рту горит, и кажется, что черти в аду уже поджаривают меня на сковородках. Банальное тошнотворное похмелье. В комнате застоялся запах табачного дыма, на столе громоздятся пустые бутылки и стаканы, тарелки с объедками и окурками. Соседки со мной не разговаривают, я сегодня в опале. А начиналось все так хорошо, с обыкновенного желания заработать.

Несколько дней назад один джентльмен внушающей доверия наружности, редактор какого-то нового журнала, предложил мне за двести рублей поработать моделью для фоторепортажа "Один день студентки". Вчера я встретилась с ним, с его помощником и фотографом на факультете в комитете комсомола. Первый раз за четыре года учебы я попала в это странное место. Всех работников комитета выгнали из комнаты, а меня в голом виде водрузили на стол под портретом Ленина и обмотали священным красным знаменем факультета с таким расчетом, чтобы выглядывала грудь с розовеющим соском. Я приняла позу статуи Свободы и трагическое выражение лица с плаката Родины-матери. Все это было довольно нелепо, но красный бархат на бледном девичьем теле с тонкими ключицами и неразвитой полудетской грудью действительно приобрел эротическое звучание. Спустя полчаса я совершенно замерзла, покрылась "гусиной" кожей, и меня стали взбадривать армянским коньяком. Далее я, как идеальная студентка, сидела за книжкой в библиотеке и с задумчи-вЬ1м видом грызла ручку, стояла под портретом Ломоносова, скрестив руки на груди (этакий образ юного гения), болтала с поклонником, облокотившись на мраморные перила, блестя Улыбками и демонстрируя длинные ножки, едва прикрытые чисто символической юбкой, – ни дать ни взять влюбленная весна.

Коньяк вознес меня до небес, жизнь наполнилась смыслом, окружающие показались лучшими друзьями. После съемок на факультете мы уехали в ДАС. Меня фотографировали обнаженной в ванной комнате, всю в тонких струйках воды в капельках ядовито-зеленого жидкого мыла. Я окончательно утратила всякое телесное приличие, и нагота моя выглядел почти домашней. Далее в моей памяти все обретает расплывчатые очертания. Мелькают разрозненные кадры, как рваная лента в кинопроекторе. Вот редактор журнала препирается с бабулькой, работающей в бассейне общежития, и требует чтобы нас всех пропустили к воде в одетом виде. Вот я в черных лаковых туфлях на высоком каблуке и блестящем вечернем платье падаю прямо в бассейн, захлебываюсь и выныриваю, больно ударившись головой о канат, разделяющий водные дорожки. Вид у меня достойный сожаления, и мне долго сушат голову феном.

А вот я в баре в золотом парчовом, страшно узком платье, уже изрядно набравшаяся, резко встаю из-за стола, и моя маленькая грудь вырывается из корсажа. Все хохочут, но редактор доволен и потирает руки. Может получиться забавный кадр. Затем мы снова пьем коньяк в моей комнате, Юля в ярости, беспрерывно шмыгает носом, изящным жестом подносит платок к лицу, говорит, что у нее температура, и смотрит на меня уничтожающим взглядом. Я уже не в состоянии контролировать ситуацию. Юля выбегает из комнаты, демонстративно хлопнув дверью, гости чувствуют себя как дома, а я целуюсь с фотографом. Как же иначе? Это именно то, что следует делать с фотографами. Стены комнаты надвигаются на меня, пол проявляет норовистость и встает на дыбы, я спотыкаюсь и падаю, ударившись лбом о шкаф, затем ползком добираюсь до кровати и проваливаюсь в ад.

. С Юлей помирилась, но отношения натянутые. Она изводит меня молчанием. Весьма утонченный гестаповский метод пытки. При моем темпераменте молчание в течение суток равносильно пытке водой. Я где-то читала, что голову наказуемого привязывали к столбу так, что он не мог ею двигать. Сверху методично в одно место капала вода. Говорят, жертва сходила с ума. Сегодняшний день показался мне месяцем, минуты, проведенные в изнуряющем молчании, капали медленно, как вода из плохо закрытого крана. Чтобы не взорваться, я ушла шататься по городу. Было холодно, я выстояла очередь в магазин косметики "Золотая роза" и потом долго ротозейничала у блестящих прилавков, нежась в теплом воздухе, согретом взволнованными дыханиями десятков женщин. Их лица горели ребяческим восторгом, ноздри и, как у породистых лошадей, а руки хищно тянулись к бархатным футлярам и ослепительным флаконам. Я почти сошла с ума от запаха духов и испытала острое вожделение к косметическому набору в виде двух бабочек. Он стоит сто двадцать рублей, три моих стипендии, надо срочно найти мужчину, способного оплатить его.