Конторщица-2 (СИ) - Фонд А.

— Да мне нужно Горшкова не выпустить! — в сердцах воскликнула я, — развод же завтра! Он в прошлый раз уже сорвал развод, и, чует мое сердце, — сорвет и сейчас.

— Лидия Степановна, — промолвил Валеев, — ложитесь спать. Римма Марковна вам сейчас чаю принесет…

От дверей послышались торопливые убегающие шаги. Валеев прислушался, хмыкнул и продолжил:

— Поверьте, я сам заинтересован в вашем разводе. Едва ли не больше вас. И завтра развод с Горшковым у вас состоится, несмотря ни на что. Просто поверьте.

Глава 32

Утро началось. Сначала мне хотелось завернуть эдак по-пришвиновски, дескать, летнее солнышко позолотило ласковыми лучами чего-то там и стало ого-го как… но не буду. Поэтому утро просто началось. И хорошо, что хоть как-то оно началось. Потому что все домочадцы носились по квартире словно пылинки в броуновском движении: я никак не могла собраться (из вещей захватила только необходимое, а из одежды как была в спортивном костюме, так и осталась. Но не пойду же я в ЗАГс в спортивном, пусть даже это развод, а не роспись), Светка бегала туда-сюда в диком восторге (вчера она дожала Римму Марковну и после того, как из синего чемодана были вытащены для проверки все вещи, ей пришлось пообещать, что куклу они таки купят, и Светка от воодушевления не знала, куда себя девать, вот и гоняла по квартире мелкой бешеной кометой). Валеев тоже суетился, всё пытался отыскать какой-то блокнот, а Римма Марковна бегала за каждым, пыталась помочь, но ничего не успевала и все у нее валилось из рук.

Наконец, все более-менее утряслось, семья позавтракала, и Валеев сказал, что даст мне служебную машину с водителем, чтобы я не ходила пешком по улице, так как я еще не совсем выздоровела. Тем более, что мне нужно было еще заехать переодеться на Ворошилова.

Наконец, столь долгожданный момент наступил, и я, в строгом темно-голубом летнем костюме-двойке, подкрашенная (нос я припудрила, и он был почти не красным) вошла в здание ЗАГСа.

— Ну, где ты ходишь?! — прошипел Горшков откуда-то из-за угла коридора, выскочил, схватил меня за локоть и потащил в нужный кабинет. Он был в мятом пиджаке, несвежей клетчатой рубашке и от него разило старым перегаром.

Я молча выдернула руку, больно пихнув при этом Горшкова локтем в живот.

— Да тише ты! — охнул он, но раздувать скандал не стал.

На нас и так смотрели.

Развод произошел быстро и как-то буднично. Фанфар не было и старушки-рыдальщицы не оплакивали разрушенную ячейку общества. Нам просто выдали бумажку с печатью, поставили заветные штампики в паспорта и всё — да здравствует свобода!

На мое лицо мимолетно набежала широкая радостная улыбка.

Горшков язвительно фыркнул.

— Что радуешься, дура? — сказал он пренебрежительным тоном. — Кому ты теперь нужна! Так и будешь остаток дней кукситься в одиночестве.

Я не стала комментировать, великодушно оставив последнее слово за ним.

— Какая же ты всё-таки дрянь неблагодарная, Лидия! — всё не мог угомониться Горшков, — вот правильно мама говорит, что твое место — в дурке. И я не удивлюсь, если ты туда опять попадешь! Причем очень скоро.

Я не ответила.

— И когда ты опять станешь овощем, твоим опекуном буду я! — хохотнул Горшков, потирая руки, — вот тогда и посмотрим!

Мы вышли на крыльцо. Горшков злобно шипел что-то маловразумительное. А я увидела, как почти к самому крыльцу подъехала служебная «Волга».

И каково же было мое изумление, когда открылась дверца и оттуда, сверкая белоснежной улыбкой, величественно вышел лично Валеев в шикарном импортном костюме, подошел ко мне и демонстративно поцеловал в щечку.

— Поздравляю! Очень рад за нас, Лидочка! — улыбнулся он и вручил мне огромный букет белых роз. На Горшка он даже не взглянул.

Излишне, наверное, говорить о том, сколь отрадно мне было лицезреть вытянувшееся лицо Горшкова.

— Сука! — ударило в спину злобное шипение уже бывшего супруга.

Мы сели в «Волгу», а Горшков всё еще топтался на крыльце ЗАГСа.

— Вы не обиделись за это маленькое представление? — спросил Валеев со смешком.

— Обязательно было окончательно добивать бедного Горшка? — вопросом на вопрос ответила я, не в силах, впрочем, сдержать улыбку.

— Он заслужил, — весело сказал Валеев.

Я зарылась лицом в букет роз, вдыхая пьянящий аромат.

— Петя, — тем временем обратился Валеев к водителю, — сейчас отвезем Лидию Степановну ко мне, а затем едем в обком. Подождешь меня, нам потом еще на совещание к Ивлеву надо успеть.

— Хорошо, Василий Павлович, — ответил водитель, — только Елена Владимировна просила напомнить, что вам к трем в больницу на процедуры.

— Мда… — с досадой крякнул Валеев и машинально потер левую сторону груди. — Но у меня совещание у Ивлева, нельзя же опаздывать.

— Василий Павлович, — сказал Петя непреклонным голосом, — главное — в больницу.

Я слушала этот монолог и офигевала. Совсем выпустила из виду, что Валеев смертельно болен. И как трогательно, что его так опекают подчиненные.

Дома никого не было — Римма Марковна как раз повела Свету на шахматный кружок, и я порадовалась, что осталась одна. Я поставила букет в вазу, а чайник — греться. Весь вчерашний день я провалялась в постели никакая, зато сегодня появилась возможность осмотреть квартиру без свидетелей.

Ну что сказать, жил Валеев в очень комфортных условиях. Шикарная трехкомнатная квартира улучшенной планировки, прекрасный ремонт, узбекские ковры ручной работы на полу, югославская стенка, набитая хрусталем (некоторые полки, правда, сиротливо пустовали, видать, Юлия всё оттуда забрала). Четыре огромных книжных шкафа были заставлены в два ряда книгами в тисненных обложках: от серий Диккенса, Золя, Гюго до полного собрания сочинений Толстого, Чехова, Пушкина. Отдельный шкаф был заполнен зарубежными детективами, фантастикой, Майн Ридом и прочими приключениями. Я уже поняла, как сложно было в это время приобрести подобные книги в серии.

Я провела пальцем по корешкам Большой Советской энциклопедии. Ого, тридцатитомник. Кучеряво живет товарищ Валеев.

Вскипел чайник. Я сделала себе чаю и села печатать протоколы из папки номер тридцать шесть. Ивану Аркадьевичу помочь же надо.

За два дня я преодолела, наконец, почти все протоколы, полностью изменив содержание и заменила большинство листов, осталось всего пару последних страничек добить и всё (печатала я только тогда, как Римма Марковна уводила Свету на занятия, благо всевозможных кружков, секций и музыкалок у нее было в избытке). Оригиналы я решила припрятать, это золотой фонд, клад, и он еще «выстрелит», со временем.

Мне уже стало значительно лучше, о моей простуде напоминала только неугомонная Римма Марковна, которая зорко следила, чтобы я продолжала пить все порошки и пилюли согласно предписанию врача. Пожалуй, это был единственный момент, который омрачал мою жизнь в доме Валеева.

Но все подходит к концу, завтра я получу выписку и послезавтра можно идти на работу. Пора перебираться на Ворошилова. Светку и Римму Марковну я решила пока оставить у Валеева. То, что ему плохо, было заметно даже невооруженным глазом, особенно по вечерам и ночью. Каждый вечер приезжал пожилой доктор с чемоданчиком, и они запирались с Валеевым в его кабинете. По утрам ему уколы делала Римма Марковна. Оказывается, у нее были прекрасные навыки полевой медсестры и легкая рука (мне она тоже два раза делала укол, когда я только-только заболела, потому и знаю).

Со Светкой Валеев очень сдружился и общался постоянно, наверстывая пропущенные годы. Было так умилительно наблюдать, как они по вечерам сидят вдвоем на полу и на огромном ватманском листе рисуют Африку, каждый со своей стороны, отчаянно споря, кто в джунглях главнее — слоны или крокодилы. Или играют в лото, или в шашки. Или смотрят диафильмы, растянув огромную белую простыню поверх стенки.