Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл

Это начало спасения богини, иллюстрирующее тот случай, когда героине мир, в поле действия сил которого она вступает, уже хорошо известен, так что она позаботилась о том, чтобы ее оттуда вызволили. Сперва Ниншубур отправился к богу Энлилю; но бог сказал, что Инанна, спустившись от великого высшего в великое низшее, должна подчиниться законам нижнего мира. Затем Ниншубур отправился к богу Нанна; но бог сказал, что она сошла с великого высшего в великое низшее и что в нижнем мире должно подчиняться законам нижнего мира Ниншубур отправился к богу Энки; и бог Энки придумал план[16]. Он создал два бесполых существа, вручил им «пищу жизни» и «воду жизни» и приказал отправляться в нижний мир и шестьдесят раз причастить этой пищей и водой подвешенное мертвое тело Инанны.

«На мертвое тело, свисающее со столба, они направилистрах огненный лучей,Шестьдесят раз пищей жизни и шестьдесят раз водоюжизни они причащали его.И встала Инанна.И поднялась Инанна из нижнего мира,Ануннаки бежала,И любой из верхнего мира мог спокойно спускаться внижний мир;Когда Инанна поднималась из нижнего мира,Воистину вперед нее устремились мертвые.Инанна поднималась из нижнего мира,И маленькие демоны, подобные тростнику,И большие демоны, подобные стилям табличным,Шли рядом с ней.Тот, кто шел впереди нее, держал в руке жезл,Тот, кто шел рядом с ней, имел оружие у пояса.Те, что шли перед ней,Перед Инанной,Были существами, не знавшими ни пищи, ни воды,Не евшими окропленной муки,Не пившими вина возлияния,Отнимающими жену от чресел мужа,Отрывающими дитя от груди кормящей матери».

Окруженная этой ужасной толпой призраков Инанна бродила от города к городу по землям Шумера[17].

Эти три примера из далеко отстоящих друг от друга культурных областей — Ворон, Аматэрасу и Инанна — в достаточной мере иллюстрируют тему спасения извне. На последних стадиях приключения они демонстрируют непрекращающееся действие сверхъестественной вспомоществующей силы, которая не оставляла избранного на протяжении всего его испытания. Несмотря на то, что его сознание отступает, бессознательное предъявляет свои собственные противовесы, и он снова рождается в мир, из которого пришел. Вместо того чтобы держаться за свое эго и спасать его, как в случае волшебного побега, он теряет его, но все же, великой милостью, оно возвращается.

Это подводит нас к последнему критическому моменту героического круга, моменту, для которого весь удивительный экскурс был лишь прелюдией — а именно, к парадоксальному и в высшей степени сложному моменту пересечения порога героем, возвращающимся из сферы мистического в повседневный мир. Независимо от того спасают ли его извне, гоним ли он изнутри или медленно продвигается вперед, направляемый богами, ему предстоит еще вновь войти вместе со своим обретением в давно забытую среду, где люди, будучи частицами, считают себя целым. Ему еще предстоит предстать перед обществом со своим разрушительным для эго и спасительным для жизни эликсиром и принять ответный удар вполне резонных вопросов, непримиримого негодования и неспособности добрых людей понять его.

4. Пересечение порога, ведущего в мир повседневности

Два мира, божественный и человеческий, можно изобразить лишь как отличные друг от друга — разнящиеся как жизнь и смерть или же день и ночь. Герой отваживается отправиться из мира, нам известного, во тьму; там он либо успешно завершает свое смелое предприятие, либо, опять же, оказывается просто потерянным для нас, лишаясь свободы, либо ему грозит опасность, и его возвращение описывается как побег из этого другого мира. Тем не менее — и в этом заключается важнейший ключ к пониманию мифа и символа — два мира в действительности есть одно Царство богов является забытым измерением знакомого нам мира. И в открытии этого измерения, вольном или невольном, заключается вся суть свершения героя. Ценности и особенности, которые в обычной жизни кажутся важными, исчезают со вселяющим ужас слиянием самости и того, что представляло собой инаковость как таковую. Как и в рассказах о великанах — людоедах, страх потери этой собственной индивидуальности приобретает всю тяжесть опыта трансцендентных переживаний для неподготовленных душ. Но душа героя смело входит в это измерение — и находит ведьм превратившимися в богинь, а драконов — в сторожевых псов богов.

Однако, с точки зрения нормального бодрствующего сознания, всегда должно оставаться некоторое смущающие разум несоответствие между мудростью, добытой de profundis,[4] и благоразумием, действенным в мире света. Отсюда — привычный разрыв между оппортунизмом и благодетелью и результирующая дегенерация человеческого существования Мученичество — для святых, обычные же люди имеют свои установления, и их нельзя оставить на произвол судьбы, подобно полевым лилиям; Петр продолжает обнажать свой меч, как в саду Гефсиманском, чтобы защитить творца и спасителя мира[18] Благо, принесенное из трансцендентной бездны, быстро рационализируется в ничто, и назревает потребность в другом герое, чтобы обновить мир.

Рис. 11 Возвращение героя. Самсон несущий притвор храма. Воскресение Христа. Иона.

Однако как же вновь учить тому, что уже верно преподавалось и неверно было усвоено тысячи раз на протяжении тысячелетий благоразумной глупости человечества? В этом заключается последняя труднейшая задача героя. Как перевести обратно на язык мира света невыразимые речью откровения тьмы? Как представить на двухмерной поверхности трехмерную форму или в трехмерном образе многомерный смысл? Как перевести на язык «да» и «нет» истины, которые рассыпаются в бессмысленность при каждой попытке определения через пары противоположностей? Как передать людям, которые настаивают на исключительности свидетельства своих чувств, послание всепорождающей пустоты?

Множество провалов подтверждают трудность пересечения этого жизнеутверждающего порога. Первая проблема возвращающегося героя состоит в том, чтобы после переживания спасительного для души видения по завершении пути принять как реальность все преходящие радости и печали, все банальности и вопиющие непристойности жизни. Зачем возвращаться в такой мир? Зачем пытаться сделать правдоподобным или даже интересным знакомство с трансцендентным блаженством для мужчин и женщин, поглощенных страстями? Как сновидения, исполненные смысла ночью, при свете дня могут казаться пустыми, так и поэт, и пророк могут оказаться в роли дураков в глазах здравомыслящих судий. Легче всего просто вверить людское общество дьяволу, а самому вернуться в божественную каменную обитель, закрыть дверь и запереть ее на засов. Но если какой — либо духовный акушер тем временем перекрыл путь отступления (сименава), тогда задача представить вечность во времени и осознать во времени вечность оказывается неизбежной.

Примером незавидной участи возвращающегося героя является история о Рип Ван Винкле. Рип отправился в страну приключений неосознанно, как и все мы каждую ночь, когда отправляемся спать. В глубоком сне, утверждают индусы, самость нерушима и блаженна; поэтому глубокий сон называется состоянием познания[19]. Но, хотя эти еженочные погружения во тьму как в источник освежают и укрепляют нас, саму нашу жизнь они не меняют; подобно Рипу, мы возвращаемся, не имея ничего в подтверждение пережитого нами, кроме отросшей бороды.

«Он осмотрелся, разыскивая свое ружье, но, вместо нового, отлично смазанного дробовика, нашел рядом с собою какой — то ветхий самопал, ствол был изъеден ржавчиною, замок отвалился червями источено ложе… Поднявшись на ноги, он почувствовал ломоту в суставах и заметил, что ему недостает былой легкости и подвижности… Подходя к деревне, Рип повстречал несколько человек, но среди них никого, кто был бы ему знаком; это несколько удивило его, ибо он думал, что у себя в округе знает всякого встречного и поперечного. Одежда их к тому же была совсем другого покроя, чем тот, к которому он привык. Все они, как один, удивленно пялили на Рипа глаза и всякий раз, взглянув на него, неизменно хватались за подбородок. Видя постоянное повторение этого жеста, Рип невольно последовал их примеру и, к своему изумлению, обнаружил, что у него выросла борода длиной в добрый фут!.. Рип начал подумывать, уж не подпали ли власти колдовских чар и он сам, и весь окружающий мир…

Появление Рипа, его длинная белая борода, ржавое — прержавое ружье, чудная одежда и целая армия женщин и ребятишек, следовавших за ним по пятам, немедленно привлекли внимание трактирных политиканов. Они обступили его и с великим любопытством стали разглядывать с головы до пят и с пят до головы. Оратор в мгновение ока очутился возле Рипа и, отведя его в сторону, спросил, за кого он будет голосовать. Рип недоуменно уставился на него. Не успел он опомниться, как какой — то низкорослый и юркий маленький человечек дернул его за рукав, поднялся на носки и зашептал ему на ухо: ‘Кто же вы — федералист, демократ?’ Рип и на этот раз не понял ни слова. Вслед за тем недоверчивый и самонадеянный пожилой джентльмен в треуголке с острыми концами пробился к нему сквозь толпу, расталкивая всех и слева и справа локтями, и остановился перед Рипом Ван Винклем, уперев одну руку в бок, опираясь другою на трость и проникая как бы в самую душу его своим пристальным взглядом и острием своей треуголки, он строго спросил, на каком основании тот явился на выборы вооруженным и чего ради привел с собою толпу: уж не намерен ли он поднять в деревне мятеж?