Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

пальцами, громко и достаточно отчетливо, потом вернулась в одну из своих комнат и стала рыться в ящике, набитом всякой всячиной; наконец она нашла большой деревянный вязальный крючок, которым иногда вязала до того, как болезнь вырвала его из пальцев. Но не из этих пальцев, это точно.

Вернувшись в коридор, она протянула крючок вверх, как та девушка, которой она была когда-то, и, зацепив кольцо, с усмешкой спросила себя, не забыла ли она, как опускать цепь.

Как оказалось, нет. Она потянула. Клубы пыли вылетели из щелей между дверью и проемом. Опять надо будет подметать коридор.

Она не поднималась туда, и никто…

Рывок посильнее, и дверь с недовольным скрипом приоткрылась, обнажив полоску тьмы.

— Ты думаешь, что я собираюсь качаться на тебе? — спросила она. Голос пронесся через все пустые комнаты, заставив ее пожалеть, что она говорила так громко.

Еще один рывок вызвал протестующий визг, зато нижняя часть двери настолько опустилась, что она смогла схватить ее и еще больше оттянуть вниз. Складная лестница, которая должна была выскользнуть при этом, уступила только еще одному сильному рывку. «Я смажу ее маслом, — решила она. — И пусть нет никакого масла. Я вырежу жир из этого быка, вскипячу его, соберу получившуюся смазку, профильтрую и использую. Потому что это не в последний раз. Совсем не в последний».

Она поднялась по складной лестнице, сгусток энергии в черном бомбазине.

«Вы только посмотрите, какие у меня великолепные ноги! Благодарю тебя, Великий Пас!»

Чердак был почти пуст. Когда сивилла умирает, вещей почти не остается; другие сивиллы делят их между собой в соответствии с ее волей или возвращают в семью. С полминуты майтера Мрамор пыталась вспомнить, кто владел заржавленным сундуком, стоящим возле дымохода; но даже пробежав по списку всех сивилл, когда-либо живших в киновии, не нашла среди присоединенных данных жестяного сундука.

Маленькое слуховое окно было закрыто на засов. Сражаясь с упрямой защелкой, она сказала себе, что поступает очень глупо. То, что она заметила в небе, идя по площадке для игры, уже исчезло, наверняка исчезло к этому времени, даже если вообще существовало.

Облако, скорее всего, и ничего больше.

Она ожидала, что раму заклинит, но за последние восемь месяцев сухая жара заставила старое дерево ссохнуться. Она изо всех сил нажала на него, и рама резко взлетела вверх; майтера Мрамор даже испугалась, что стекло может треснуть.

Наступила тишина, в окно ворвался приятный холодный ветер. Она прислушалась, потом высунулась наружу, чтобы поглядеть в небо, и наконец (как она и планировала все время, прекрасно зная, после стольких лет преподавания маленьким мальчикам и девочкам, как трудно доказывать от противного) она перешагнула через подоконник и пошла по тонким старым черепицам.

Надо ли подниматься на самый верх? Она решила, что надо, по меньшей мере для душевного спокойствия, хотя она и спросила себя, что скажут люди четверти, если увидят ее на крыше. Но это не имеет значения, да и большинство из них сейчас сражается. Было не так шумно, как днем, но все еще время от времени были слышны выстрелы, как будто где-то далеко запирали большие двери. «Двери, запиравшие прошлое», — подумала она.

Пока она карабкалась, холодный ветер прижимал ее юбку к ногам, и унес бы ее чепец, если бы она не прижимала его одной рукой к гладкой металлической голове.

С конька крыши она легко смогла увидеть пожары, один вообще в нескольких улицах отсюда. Седельная улица или Струнная, решила она; скорее всего Седельная, потому что на ней находились лавки ростовщиков. Еще больше пожаров было за ней, на дороге к рынку, и по другую сторону рынка, как и ожидалось. И темнота на Палатине, за исключением нескольких освещенных окон.

А это означало — и более надежно, чем любые слухи и объявления, — что майтера Мята не победила. Еще не победила. Иначе бы Холм сгорел, его бы ограбили и сожгли, и это так же предсказуемо, как и то, что шестой[8] член из десяти следующих один за другим членов последовательности Фибоначчи является одиннадцатой частью суммы. Если гражданская гвардия разбита, ничего…

Прежде чем она смогла додумать мысль до конца, она увидела на юге его. Она искала на западе — по направлению к рынку, на севере — по направлению к Палатину, но он был над Ориллой… Нет, в нескольких лигах на юг от нее, над озером. Он висел низко в южном небе и, да, каким-то образом двигался против ветра, потому что ветер был с севера, места рождения ночи, и ветер приносил с севера холод; ветер, подумала она, должен был подняться только несколько минут назад, после того, как она разрезала последние куски мяса в кухне палестры и унесла их вниз, в погреб. Когда она опять поднялась по лестнице и обнаружила, что оберточная бумага летает по кухне, она подошла к окну и закрыла его.

Так что эта штука — гигантская, чем бы она ни была — висела над городом, или почти над городом, когда она заметила ее над задней стеной площадки для игры в мяч. И больше она не летела на юг, как сделало бы настоящее облако; нет, она опять ползла на север, к городу, медленно ползла по небу.

Она, чтобы увериться, наблюдала за ней добрые три минуты.

Вещь, которая ползла на север как жук, исследующий тарелку, иногда падала духом и возвращалась, но потом опять, медленно и осторожно, двигалась вперед. Она уже была здесь, над городом, немного раньше. Или почти над городом, когда поднялся ветер — похоже, ветер застал ее врасплох и сдул к озеру; и теперь она собрала всю свою силу и, ветер или не ветер, возвращается.

На мгновение, почти настолько неуловимое, что она даже не была уверена, что заметила это, что-то полыхнуло из темного летающего чудовища, маленькая вспышка света, как если бы кто-то в сумрачных небоземлях за ним чиркнул зажигалкой.

Чем бы ни было это чудовище, майтера Мрамор не могла его остановить. Оно прилетит или нет, а у нее, как всегда, полно работы. Нужно накачать воды, и довольно много, чтобы наполнить бак для кипячения белья. Она вернулась к слуховому окну, спрашивая себя, сколько еще вреда она нанесла крыше, и так, ни в коем случае, не прочной. Еще надо принести дров, чтобы развести в плите большой огонь. Нужно выстирать простыни, на которых она умерла, и повесить их сушиться. Если майтера Мята вернется (майтера Мрамор горячо помолилась, чтобы вернулась), она на этом же