Дальняя дорога - Николас Спаркс

– Справился бы, – уверенно произносит она и, играя воротником, добавляет обольстительным тоном: – Ты был почти дерзок со мной в тот день на пляже. До того как мы поженились. Когда мои родители уехали в Китти-Хок.

– Да, – признаю я. – Я знал, что у нас в распоряжении есть несколько часов.

– Ну… это вышло неожиданно.

– Ничего удивительного, ведь мы остались одни, и ты была так прекрасна.

Рут теребит край халата.

– Я могла бы и догадаться, что это предупреждение.

– Предупреждение?

– На будущее. До тех пор я даже не знала, что ты такой… страстный. И потом иногда тосковала по прежнему Айре. Застенчивому и сдержанному. Особенно когда хотела выспаться.

– Что, все было так плохо?

– Нет, – говорит она и склоняет голову набок, чтобы взглянуть на меня сквозь густые ресницы. – Совсем наоборот.

Мы провели остаток дня среди сбитых простыней, занимаясь любовью с еще большей страстью, чем накануне ночью. В комнате было душно, и наши тела блестели от пота, а волосы у Рут стали влажными у корней. Потом, когда она пошла в душ, начался дождь. Я сидел на кухне, счастливый как никогда в жизни, и слушал стук капель по жестяной крыше.

Вскоре вернулись ее родители, промокшие под дождем. Мы с Рут уже возились на кухне, готовя ужин. Мы вчетвером сидели за столом и ели спагетти с мясным соусом, а отец Рут рассказывал, как прошел день. Тема разговора, как часто бывает, перешла на искусство. Он говорил о фовизме, кубизме, экспрессионизме, футуризме, о которых раньше я никогда не слышал – и был потрясен не только тонкими различиями этих направлений, но и жаждой, с которой Рут впитывала каждое слово. По правде говоря, большая часть информации проходила мимо меня, я многого не улавливал, но ни Рут, ни ее отец, казалось, этого не замечали.

После ужина, когда дождь прошел и стало темнеть, мы с Рут пошли прогуляться по пляжу. Было душно, песок спрессовывался под ногами, а я осторожно водил большим пальцем по тыльной стороне ее руки и смотрел на воду. Над волнами метались крачки, а за волноломом, подскакивая, плыла стая морских свиней. Мы с Рут наблюдали за ними, пока они не скрылись в тумане. И лишь потом я повернулся, чтобы взглянуть на нее.

– Твои родители уезжают в августе.

Рут сжала мою руку.

– На следующей неделе они уже собираются присмотреть себе домик в Дареме.

– А в сентябре ты начнешь работать в школе?

– Если только не поеду в Дарем, – сказала она. – Тогда придется искать работу на новом месте.

За ее спиной в доме зажегся свет.

– Кажется, у нас нет особого выбора, – сказал я, откинул слипшийся песок, набрался смелости и взглянул в глаза Рут. – Мы поженимся в августе.

Вспоминая это, я улыбаюсь, но голос жены, в котором звучит явное разочарование, врывается в мои грезы.

– Ты бы мог быть немного романтичнее, – насупившись, говорит она.

На мгновение я смущаюсь.

– Ты имеешь в виду… предложение?

– Ну а что еще? – Она всплескивает руками. – Почему ты не встал на одно колено, не сказал что-нибудь про вечную любовь? Ты мог бы официально попросить моей руки!

– Я уже это делал. Тогда, в первый раз, – напоминаю я.

– Но ты ведь поставил точку. И нужно было начинать сначала. Я мечтала о предложении руки и сердца, как в книжках!

– Хочешь, я повторю прямо сейчас?

– Уже поздно, – отмахнувшись, говорит Рут. – Ты упустил свой шанс.

Но она говорит это так игриво, что мне не терпится вернуться к прошлому.

Мы подписали кетубу[6] вскоре после того, как вернулись домой, и я женился на Рут в августе сорок шестого года. Церемония проходила под хупой[7], как всегда на еврейских свадьбах, но присутствовало не так уж много гостей. В основном мамины друзья, которых мы знали по синагоге. Так хотели мы с Рут. Она была слишком практична для чересчур шикарной свадьбы. Хоть в магазине дела и шли хорошо – то есть я неплохо зарабатывал, – мы решили сэкономить побольше денег для первоначального взноса за дом, который намеревались купить в будущем. Когда я раздавил бокал ногой и увидел, как наши матери хлопают в ладоши и смеются, то понял, что женитьба стала поворотным моментом в моей жизни.

Медовый месяц мы провели на западе штата. Рут никогда раньше не бывала там, и мы поселились на курорте Гроув-парк в Эшвилле. Он по-прежнему знаменит. Окна нашей комнаты выходили на Голубой хребет. Гроув-парк славился своими пешеходными тропами и теннисными кортами, а еще бассейном, фотографии которого помещали в бесчисленных журналах.

Рут, впрочем, проявляла ко всему этому мало интереса. Как только мы приехали, она потащила меня в город. Мне, безумно влюбленному, было все равно, чем заниматься, лишь бы вместе. Я, как и Рут, никогда прежде не забирался так далеко, но знал, что летом в Эшвилл на отдых всегда съезжались богачи. Воздух там свеж и прохладен, вот почему в эпоху «Позолоченного века»[8] Джордж Вандербильт построил в Эшвилле поместье Билтмор – самое огромное на тот момент частное здание в мире. Его примеру последовали другие американские толстосумы, и постепенно Эшвилл прославился как художественный и кулинарный центр Юга. Рестораны приглашали на работу шеф-поваров из Европы, а на главной улице открылось множество художественных галерей.

На второй день Рут разговорилась с владельцем одной из них, и тогда я впервые узнал про Блэк-Маунтинс – маленький городок, почти деревню, неподалеку от курорта, где мы проводили медовый месяц. Точнее, про колледж в Блэк-Маунтинс.

Хотя я прожил в Северной Каролине всю жизнь, но до тех пор о нем понятия не имел, да и большинство людей, которые провели вторую половину ХХ века в том же штате, при случайном упоминании этого колледжа смотрели на собеседника с недоумением. Теперь, спустя более чем полвека после его закрытия, мало кто помнит, что колледж в Блэк-Маунтинс вообще существовал. Но в 1946 году он переживал расцвет – возможно, ярчайший, чем где-либо, – и когда мы вышли из галереи, я по лицу Рут понял, что это название ей знакомо. Когда вечером мы пошли ужинать, она сказала, что весной ее отец туда ездил и пришел в настоящий восторг. Я не на шутку удивился, узнав, что близость Блэк-Маунтинс оказалась одной из причин, по которым Рут решила провести медовый месяц именно здесь.

За ужином она оживленно рассказала, что колледж в Блэк-Маунтинс – это гуманитарное учебное заведение, основанное в 1933 году. Преподавали в нем, в том числе, несколько самых знаменитых представителей современного искусства. Каждое лето в колледже открывались творческие мастерские под руководством приезжих художников, имена которых ничего мне не говорили. Но Рут, перечисляя преподавателей, все более и более проникалась радостным волнением при мысли о визите в Блэк-Маунтинс, раз уж мы жили поблизости.