Украденная дочь - Клара Санчес

Росана, исчерпав весь запас информации о себе, спросила, что я могу ей рассказать про себя. Я посмотрела на часы. Мне уже пора было идти. Я сказала, что у меня все хорошо и что у меня не так много хлопот, как у нее. Росана поинтересовалась моим расписанием занятий. Ей хотелось как-нибудь встретиться со мной на моем факультете. Мы, по ее мнению, могли бы заниматься вместе. Я в свое время не стала признаваться Росане, что не поступила в университет, потому что она могла как-нибудь позвонить мне домой, попасть на маму, разговориться с ней и проболтаться. Мне также не хотелось сильно отличаться теперь от нее: мы ведь раньше были так похожи! Она сказала, что во второй половине дня у нее нет занятий, поэтому мы можем сходить в кино. Я ответила, что сходим, но в какой-нибудь другой день. Я не могла позволить себе тратить два часа на пребывание в каком-то там темном зале, когда у меня дома больная мать, а в том обувном магазине — Лаура, и обе представляют собой проблему, которую нужно как-то решать. Наши с Росаной жизненные пути разошлись гораздо дальше, чем она могла себе представить.

Я была уверена, что Лаура все еще в обувном магазине. Ее тощей мамочке, похоже, не очень-то хотелось тратить свое время на то, чтобы продавать что-то каким-то там японцам. В конце концов, ее дочь молода и у нее вся жизнь впереди, так что покрутить романы с мужчинами она еще успеет. Для нее же, уже немолодой женщины, это был, возможно, последний роман, последняя возможность почувствовать себя женщиной, ее последний шанс, ее последнее увлечение. Ей ведь было уже лет шестьдесят — может, чуть меньше, может, даже чуть больше. Ее внешность не позволяла понять, насколько хорошо или плохо она сохранилась. Ходила она, во всяком случае, с изящной легкостью — такими же большими и быстрыми шагами, как и ее парень.

Лаура, словно дисциплинированный солдат, все еще находилась на посту. Ей помогала продавщица, которой утром в магазине не было и которая поэтому узнать меня не могла. На часах было уже полшестого. Я стала прохаживаться по улице, дожидаясь, пока в магазине соберется побольше народу. Увидев, что Лаура и ее помощница всецело заняты общением с покупателями, я зашла и снова сделала вид, что рассматриваю чемоданы «Луи Виттон». Я уже знала их все «в лицо» и даже начала разбираться в их сериях и разновидностях. Моя настойчивость была вознаграждена примерно в половине седьмого. Входная дверь открылась, продавщица посмотрела на нее, и весь магазин наполнился какой-то странной энергией. Лаура вышла из-за прилавка и бросилась к двери, чтобы придержать ее и впустить пожилую женщину, сидящую в инвалидном кресле на колесах, которое толкал перед собой атлетически сложенный парень. Он, несмотря на отнюдь не жаркую погоду, был одет в рубашку с короткими рукавами. Наверное, родился где-нибудь на Северном полюсе.

Я быстренько переместилась поближе к отделу сумок.

— Привет, бабушка, — сказала Лаура. — Наконец-то ты пришла в себя.

Бабушка была толстой, с голубовато-белыми волосами, с еще более белой, чем волосы, кожей, с приятным лицом и певучим голосом. Лаура наклонилась и поцеловала ее в щеку.

— Мне скучно сидеть там одной, — сказала бабушка, оглядываясь по сторонам. — А где Грета?

«Грета». Магическое слово.

В Эль-Оливаре бывшая балерина сказала мне, что у матери той девочки было имя, как у какой-то известной актрисы. Ага, Грета Гарбо. Это не могло быть всего лишь совпадением.

Такое имя ей вполне подходило.

— Она вышла немного прогуляться и не вернулась. Ну, ты знаешь…

— Да, знаю, — сказала бабушка с понимающим и недовольным видом одновременно.

Потом она взяла обеими руками Лауру за руку. Та наклонилась и еще раз поцеловала ее.

— Ты уже поела? — спросила бабушка у Лауры своим удивительным певучим голосом.

Как приятно, наверное, жить рядом с человеком, у которого такие ласковые руки и такой певучий, умиротворяющий голос. Этот голос трудно поддавался описанию. Он, казалось, был пропитан музыкой и большой любовью. Мне захотелось быть внучкой такой бабушки.

— Я съела бутерброд, — ответила Лаура.

Парень, толкавший инвалидное кресло, теперь стоял рядом с бабушкой Лауры, скрестив руки на груди.

— Только не говори мне, что она пошла куда-то с этим…

— Этого я не видела, — сказала Лаура, выгораживая мать.

— Ну ладно, у меня, по крайней мере, есть ты, — сказала бабушка, наполняя магазин зазвучавшей в голосе нежностью.

Она была одета в белое. Брюки, кофточка и шерстяная шаль, которую она положила на спинку своего кресла с подлокотниками. В ушах у нее висели сережки, которые, казалось, были вынуты из ушей либо Элизабет Тейлор, либо Джины Лоллобриджиды: изумруды в окружении бриллиантов. Нос у бабушки был большим, а глаза — маленькими. Она окинула взглядом магазин, но на меня никакого внимания не обратила — как будто меня здесь и не было.

— Ну ладно, занимайся своим делом. Петре, оставь меня возле кассы и приходи сюда снова через два часа.

— Как вам будет угодно, донья Лили. Я вам и в самом деле не нужен?

— Нет, сынок. Пойди поиграй в футбол.

Продавщица, подойдя к старушке, улыбнулась ей.

— Вы видели последнюю коллекцию обуви «Феррагамо», донья Лили?

Все хотели чем-то угодить донье Лили, и никому не мешало ее громоздкое инвалидное кресло. Донья Лили взяла висевшую на спинке кресла сумку и, достав из нее очки, зацепила их дужкой за край выреза своей кофточки. Затем она придвинулась поближе к кассе и проверила, удобно ли будет работать. Жила она, наверное, где-то недалеко отсюда, потому что иначе оделась бы потеплее.

Лаура была бледной, под глазами у нее виднелись темные круги, поэтому помощница ей отнюдь не помешала бы. С момента появления бабушки она все чаще и чаще поглядывала на входную дверь и на часы. Она, наверное, договорилась встретиться с друзьями или же со своим парнем. Если у нее и были братья или сестры, они, похоже, в этот магазин даже не заглядывали. Однако мне почему-то казалось, что у нее нет ни братьев, ни сестер, ни дедушки, и я была уверена в том, что у нее никогда не было отца.

— Если мама так и не придет, мы могли бы сегодня закрыться в семь. У меня билет в кино, — сказала Лаура бабушке, обняв ее за шею.

Бабушка нахмурилась, но вместо недовольного тона послышался жалобный:

— Сейчас конец рабочего дня, и тебе известно, что это означает. Чтобы закрыть магазин раньше времени, нужно, как минимум, чтобы одна из нас умерла. Сходишь в кино в какой-нибудь другой день.

«Одна из нас». Судя по этой фразе, мужчин в их семье не было.

— Я и так торчу здесь целый день, — с усталым видом пробурчала Лаура.

— Ну, и как же нам быть? — сказала донья Лили голосом, по которому было непонятно, то ли она сейчас расплачется, то ли рассмеется. — Одной Паулины здесь недостаточно, а я… Сама видишь, в каком я состоянии. Вот если бы мои ноги были в порядке… Придется подождать до восьми часов. Иногда больше всего товаров продается именно незадолго до закрытия.

Паулина подошла, держа в руках коробку с туфлями и карточку «Visa». Бабушка проворно провела платеж через кассу и выдала чек, а Паулина достала откуда-то пакет из атласной бумаги и положила в него коробку.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как потихоньку выйти из магазина, а не то, пожалуй, еще пришлось бы здесь что-нибудь купить.

Я, сколько смогла, шла пешком, а потом села на автобус. По дороге я купила для мамы песочное печенье, с которым можно было пить чай без сахара. Оно ей наверняка понравится. Любая приятная мелочь создавала у нее иллюзию, что все хорошо. Теперь, когда я, можно сказать, шла по верному следу, мама, похоже, настойчиво пыталась забыть о трагических событиях, происшедших в ее прошлом. Возможно, она уже окончательно подавила в себе мучившее ее всю жизнь желание разыскать Лауру, и если мне удастся притащить Лауру сюда, к своей маме, сидящей в кресле с высокой спинкой, то единственное, чего я добьюсь, так это того, что оживлю воспоминания, много лет отравлявшие ей жизнь и мешавшие жить нормально. Болезнь помогла ей залечить эту рану, а я снова начну ее бередить. Наверное, отец видел все гораздо более трезвым взглядом, чем мы с мамой. Наверное, он был всегда прав.

Уже собираясь вставить ключ в замочную скважину, я вдруг заметила, что у нас дома не слышно ни телевизора, ни радио. Там было так тихо, что я почувствовала слабость в коленях. Самые ужасные эпизоды моей жизни — вплоть до сего момента — всегда сопровождались либо громким шумом, либо леденящей душу тишиной. «Ее опять отвезли в больницу», — подумала я. Однако когда я открыла входную дверь, то увидела в глубине коридора тусклый свет. «Наверное, впопыхах забыли выключить лампу в спальне».

— Папа! Мама! — позвала я.

Мне никто не ответил. Я, сама не зная почему, очень осторожно пошла в направлении света. Подойдя поближе, я увидела, что дверь спальни родителей слегка приоткрыта, хотя и не настолько широко, чтобы можно было увидеть кровать. Я медленно отворила ее — так, как будто то, что мне предстояло увидеть, было ужасным. Я была готова вот-вот закричать.