Календарь антирелигиозника на 1941 год - Д. Михневич

Так открыто выступали то из главарей сект, которые находились на территории белых банд и иностранных захватчиков. На советской же земле сектантские вожаки призывали к «любви», «кротости» и «смирению», а в то же время запретили своим последователям служить в Красной Армии.

Духовенство на службе у Колчака

Виталий Богинский был попом в село Евгащино, Тарского уезда. В 1917 г., после Февральской революции, он организовал из кулаков отделение буржуазной кадетской партии, в декабре того же года был членом евгащинской земской управы и вел борьбу сорганизовавшимся тогда Советом. В 1918 г. Богинский вместе с полковником Рубцовым организовал в Таре срыв всеобщей мобилизации в Красную Армию. За два дня до падения советской власти в Омской губернии тарские белогвардейцы под руководством попа Богинского и полковника Рубцова устроили контрреволюционный переворот в своем уезде и организовали карательные отряды, которые расстреливали всех сочувствовавших Советам.

6 июня 1918 г. поп Богинский выступил со своим отрядом на берег Иртыша для задержания проходивших советских пароходов.

Возвратившись в Евгащино, Богинский снял с пришедшего парохода двух красных командиров и расстрелял их на пристани. Евгащинского учителя он отправил в Тару для расстрела.

За участие в арестах и расстрелах Богинский был награжден Колчаком через церковные власти «наперсным» крестом. Польщенный такой милостью, он послал Колчаку благодарственную телеграмму и подарок— 200 000 рублей из кассы тарского «Союзбанка», которым сам управлял.

Весной 1927 г. он, наконец, предстал перед судом. Омская постоянная сессия Сибирского краевого суда приговорила Виталия Богинского к расстрелу, а сына его Бориса — к 10 годам лишения свободы.

Попов, подобных Богинскому, было немало среди сибирского духовенства в годы гражданской войны.

Как бог у попа батрачил

(Русская сказка)

Жил когда-то в нашем селе бобыль Иван.

Увидел поп Федул, что Иван-бобыль работник очень хороший и человек робкий, забитый, и решил из этого доход извлечь.

Позвал поп Ивана к себе в горницу и говорит ласково:

— Полюбился ты мне, Иванушка, своей жизнью христианской, праведной, и решил я тебя облагодетельствовать.

Упал Иван попу в ноги и заплакал от радости: впервые заговорили с ним ласково, впервые за человека признали.

— Принимаю тебя к себе работником, — продолжает Федул. — Жалованье пока не полагаю. Зачем тебе? При моем хозяйстве и одет и сыт будешь вдоволь, да и заживешь в тепле и уюте, как у Христа за пазухой. А прослужишь мне верой и правдой десять лет — награжу тебя по-царски: дом поставлю шестистенный, хозяйством наделю, жену честную, работящую найду, а может быть, даже дочь свою родную замуж за тебя отдам.

Сладки были речи поповские, да тяжела служба батрацкая у попа. День и ночь без отдыха работал Иван, а питался, чем доведется. Иногда и корочки сухой во рту целый день не бывало.

Как ни кроток был Иван, но и он не стерпел, взмолился:

— Сус Христос, матерь божья-троеручица, святые угодники-милостивцы, услышьте молитву мою! Взгляните на долю сиротскую, на жизнь мою тяжелую, батрацкую.

То ли небо было тучами прикрыто, то ли заняты были бог и его угодники, только не услышали они Ивана, не дали никакого облегчения.

Что год, то тяжелей Ивану. На шестой годок не хватило сил — больно уж горек оказался хлеб поповский, и повесился Иван на вожжах в поповской конюшне.

Не успел Иван закоченеть, как у тела его заспорили ангел-хранитель и чорт-покровитель, кому из них принимать душу: чорту ли в ад тащить или ангелу в рай нести.

— Хоть и непокаянная душа, — говорит ангел, — но жизнь вела праведную. Идем к господу-богу, пусть сам рассудит.

А бог-то тут как тут. Спустился он в это время на землю и попал к попу на двор.

— Как же ты, несчастный, посмел на себя руку поднять? — спрашивает бог Ивана.

Не узнала Иванова душа бога и говорит сердито:

— Послужил бы ты сам у этого ирода батраком, так через год либо попа убил бы, либо себя жизни решил.

Задумался бог и говорит ангелу:

— Сдай эту душу апостолу Петру под стражу, пусть у него пока под запором побудет, а я пойду в его тело и дослужу за него срок. Коли правда, что невмоготу жизнь батрацкая, быть ему навеки в раю на самом почетном месте, а если соврал и дослужу за него срок, возьмет душу чорт и пусть терзает в свое удовольствие.

Так и остался бог служить у попа под видом Ивана. Только не дотянул и он до срока, через какой-нибудь месяц тоже удавился и вознесся на небо.

Встречает его у райских ворот Иван и говорит с укором:

— Что же ты, господи, меня самогубством упрекал, а сам и месяца не выдержал? Узнал теперь жизнь батрацкую, а ведь я не месяц, а всю жизнь свою мучился.

— Да, — раздумчиво отвечает бог, — неладно на земле повелось, надо бы что-нибудь придумать.

— А ты, — советует Иван, — сокруши всех богачей и увидишь, как жизнь полегчает.

— Не в моих это силах, — отвечает бог, — богачи и церкви строят, и иконы украшают, и веру в народе укрепляют. Без них и мне и попам конец придет.

— Так ведь бедного народа не счесть, а богачей — горстка ничтожная.

— Не болтай зря, — оборвал бог Ивана. — Сказал уже раз, чтобы мужик в поте лица добывал краюху хлеба, ну и конец. Разговорился тут, лапотник голодраный!

Разгневался Иван, повернулся и ушел назад, на землю.

А на земле в это время поднялся трудовой народ против богачей-кровососов, и пошел наш Иван с народом в партизанский отряд.

Долго бился на фронтах против чужеземных и своих богачей, потом в колхоз вступил и живет там счастливо и радостно. И я у него в колхозе был, мед-пиво пил, да еще домой гостинцев дали.

Паршивый баран

(Азербайджанская сказка)

Старый чабан Муслюм повстречал на дороге муллу Рагимбека.

— Ай, мулла, где конец твоему пути? — спросил чабан. — Вижу я, устал ты в дороге, отдохнуть сядь.

Мулла сел, боязливо озираясь на собаку чабана. Муслюм сделал знак, и собака отошла. Тогда мулла попросил курить.

— Ай, мулла, что с тобою? Ты же не курил раньше.

— Ничего, дай!

Когда закурили, мулла сказал:

— Спасибо тебе, старик. Видит аллах, добрый ты человек.

Мулла выкурил папиросу и говорит:

— Сделай мне, старик, еще одну услугу, аллах на тебя надеется. Мне туда надо, — показал он в сторону границы. — Ты эту местность хорошо знаешь… Только на тебя аллах и надеется.

— Слава аллаху, — произнес чабан, немного подумав.

Тогда повеселевший мулла предложил чабану деньги. Муслюм пересчитал их и говорит:

— Мало!

— Еще столько на границе получишь.

Задумался чабан, а мулла глаз с него не сводит.

— Мало, мулла, мало: большое дело для аллаха делаем.

Вынул мулла вторую пачку, и тогда Муслюм сказал:

— Бери мой тулуп, выворачивай наизнанку и влезай в стадо поглубже, со стадом и пойдем, только ползи на четвереньках, не поднимайся.

Гонит стадо чабан и поет. Будто и граница рядом, а он все гонит и гонит, прямо к заставе. Потом забежал вперед и зовет начальника. Начальник заставы вышел, спрашивает, в чем дело.

— Есть в стаде баран паршивый, — ответил Муслюм, — не удержать мне его одному.

И, обернувшись к овцам, закричал:

— Приказываю встать рыжему барану по имени Рагимбек.

Овцы шарахнулись в стороны, когда поднялся с земли вспотевший, запыленный мулла.

Муслюм передал начальнику заставы деньги, полученные от муллы, рассказал, как мулла попал в стадо, и повернул овец на свое пастбище.

Дарвин о себе

(Из «Автобиографии»)

Родился я в Шрюсбери 12 февраля 1809 г.

…Я был отдан в школу для приходящих учеников в Шрюсбери, где оставался год… Уже ко времени посещения этой школы мой вкус к естественной истории и в особенности к собиранию коллекций ясно выразился. Я старался разобраться в названиях растений и собирал всякую всячину: раковины, печати, монеты и минералы…

Летом 1818 г. меня отправили в большую школу доктора Бутлера…

Я полагаю, и учитель и мой отец считали меня довольно заурядным мальчиком, пожалуй, даже ниже общего среднего уровня…

Так как от моего пребывания в школе не было никакого прока, то отец поступил очень благоразумно, взяв меня из нее ранее обычного срока и отправив… в Эдинбургский университет…

После двух лет, проведенных мною в Эдинбурге, мой отец… решил, что мне лучше всего готовиться в пасторы…

Когда подумаешь, как свирепо нападали на меня позднее сторонники церкви, просто смешно вспомнить, что я сам когда-то имел намерение сделаться пастором…

Путешествие на «Бигле» (с 27 октября 1831 г. до 2 октября 1836 г. — Ред.) было, конечно, самым важным событием моей жизни, определившим всю мою последующую деятельность… Я был вынужден внимательно сосредоточиться на нескольких отраслях естественной истории, благодаря чему изощрились мои способности к наблюдению…