Садовник - Родриго Кортес

Его наполовину отрезанная голова болталась так потешно и беззащитно и вызывала во всем существе садовника такой живой отклик, что Себастьян даже два раза приостановился, чтобы продлить это щекочущее грудь сладостное мерцание. А потом он властно взял сеньориту Долорес за руку и узкой, только ему одному ведомой тропой повел ее через сад.

Мигель крутил ручку радиоприемника сутками, и новости день ото дня становились все страшнее. Сначала в эфире прошло сообщение, что Германия в лице ее национального вождя Адолфо Хитлера решительно поддерживает восставших испанских патриотов. Затем, что собравшиеся в Париже коммунисты со всего мира не менее решительно собираются оказать помощь законному правительству Республики. Затем диктор прочитал призыв французского правительства к невмешательству во внутренние дела Испании. Но вмешательство уже происходило, а итальянские и немецкие самолеты вовсю перевозили мятежную марокканскую армию в Андалусию, и чем все это может закончиться, знал один господь.

Отчаянно пытаясь ускорить процесс выздоровления, Мигель попытался начать делать хоть какую-нибудь гимнастику, пусть даже лежа, но от этого ему становилось еще хуже, и гимнастику пришлось отложить до лучших времен, а сил валяться, как труп, и ждать неизвестно чего уже не было.

Он попросил испуганно поглядывающую через окно на улицу Фелисидад узнать, что происходит в участке и на какой стадии находится противостояние капитана Диего Дельгадо и отряда местных анархистов. Но когда женщина все-таки преодолела страх, сходила к соседкам, а спустя шесть часов вернулась, разговаривать с ней было решительно невозможно. На все вопросы донья Фелисидад отвечала рыданиями.

Ближе к ночи от заглянувшего к нему врача Мигель узнал, что батальон Диего Дельгадо сдал позиции у моста и отступил куда-то в сторону Сарагосы, полицейский участок разгромлен, все архивы до последнего листочка сожжены, а муж доньи Фелисидад капрал Игнасио Альварес вроде бы казнен по приговору народа как пособник фашизма и вроде бы похоронен в общей могиле где-то за городом.

Мигель приходил в себя долго. Почти так же долго, как донья Фелисидад. Только теперь он понял, как много значил для него этот несуетный, доброжелательный и по-своему даже мудрый человек.

Себастьян задержался у грота лишь на несколько секунд, только чтобы ополоснуть испачканное кровью лицо. Он знал, что прятать девушку в гроте нельзя — слишком уж многие знали это место, а потому быстро повел сеньориту Долорес дальше, через молодую оливковую рощу, во главе которой на глубине полутора метров покойно и торжественно лежал старый полковник. Подвел к обрыву над рекой, отыскал и сдвинул в сторону небольшой, покрытый дерном щит.

Увидев перед собой узкую круглую нору, сеньорита Долорес заколебалась, и тогда Себастьян, демонстрируя, как легко и просто это проделать, ящерицей скользнул внутрь. Немного посидел и также легко выбрался наружу.

В этой одному ему известной землянке он отдыхал, когда, исполняя приказание полковника, целыми сутками копал ямы под посадку деревьев. Здесь и теперь было достаточно сухо и просторно, а если нарвать сухой травы на свежую подстилку, станет вообще замечательно. Но он уже видел, что объяснить это юной сеньорите будет непросто.

Себастьян снова забрался в землянку, быстро сгреб и выбросил наружу старую, пропахшую мышами солому и кинулся рвать хорошо поднявшуюся за весну и уже начавшую подсыхать душистую траву, а когда все было кончено, улыбнулся так широко, как только умел, и ткнул рукой в темный провал.

Сеньорита Долорес шмыгнула покрасневшим носиком и неловко, стыдясь оборванной юбки, встала на четвереньки. Себастьян одобрительно зацокал языком, она вздохнула и проворно скользнула вниз.

Он тут же последовал за ней, поджав ноги под себя, уселся напротив и замер. Свет сюда едва проникал, но он точно знал, где она сидит, что делает и как себя чувствует. Вот сейчас сеньорита Долорес все еще напугана, потому и дышит неглубоко и часто.

Себастьян вспомнил, какой увидел ее полчаса назад, — залитой слезами и растрепанной и, наверное, поэтому внезапно ставшей ближе, и осознал, что, если бы не сад, если бы не жесткая необходимость готовиться к Страшному суду, он мог просидеть с ней вот так очень и очень долго. Может быть, даже всю жизнь.

Ему вдруг страшно захотелось ее потрогать. Нежные бархатистые щечки, черные ароматные волосы, губы, округлый и, наверное, мягкий и теплый живот. Но этого было нельзя.

Издалека послышался треск винтовочных выстрелов, Себастьян вздрогнул, вздохнул и полез к выходу, и тогда сеньорита Долорес вдруг нащупала его руку и прижала к своей груди.

— Сходи, Себастьян… — низким вибрирующим голосом произнесла она. — Посмотри, что там… пожалуйста.

Себастьян шмыгнул носом и утвердительно кивнул. Если госпожа приказывает, он сходит.

Себастьян решил подойти к дому со стороны флигеля, но едва он выбрался из кустов на английский газон, как сразу же наткнулся на несколько лежащих вповалку трупов.

Это были солдаты. Их торчащие из мертвых оскаленных ртов белые зубы, желтые лица и пронизанные рубиновыми блестками крови черные волосы так странно и чудовищно контрастировали с живой, изумрудно-зеленой травой, что Себастьян на секунду замер.

Его пронизывали сложные необъяснимые ощущения. Он в точности знал, что счастливее этих солдат, уже готовых к встрече со своим Творцом, быть невозможно, но он видел на их лицах застывшую маску страха и боли. Их тела отчаянно боялись того, к чему так стремились их души.

Сзади что-то хрустнуло, и Себастьян подскочил и рывком развернулся. Прямо в грудь ему смотрел ствол винтовки.

— Кто такой?

Их было двое — один высокий, худой и черный от загара; второй округлый белолицый крепыш. Себастьян не знал ни того, ни другого.

— Кто такой? — повторил вопрос крепыш.

— Ы-ы-ы… — показал пальцем в рот Себастьян.

— Может, фашист? — мрачно предположил высокий. — Ты кто, фашист?

Себастьян стал напряженно вспоминать, но он не знал этого слова.

— Пошли к командиру, он разберется, — ухватил садовника за шиворот крепыш.

Ноги у Себастьяна подкосились; его тело, как и всякое другое, отчаянно боялось смерти.

— Давай-давай! — ткнули его в бок. — Шевели ногами!

Себастьяна протащили мимо лежащих на зеленом английском газоне трупов, мимо флигеля, провели за угол дома и подвели к господской террасе.

— Энрике! Мы еще одного фашиста поймали! — радостно отрапортовал высокий, и задержанного бросили наземь.

— Хорошо, — громовым голосом произнесли сверху. — Пусть подождет. Давай пока следующего.

Себастьян взглянул вверх. Посреди террасы в огромном полковничьем кресле сидел Энрике Гонсалес. Только теперь, спустя годы, он стал суше, строже, значительнее и еще больше стал походить на Христа.

К террасе подвели офицера, и Энрике, задав пару вопросов, что-то сказал. Офицера немедленно отвели к стене флигеля, поставили на колени и приставили к виску пистолет. Себастьян замер. Он уже видел, как сеньор Пабло стрелял из такого по крысам. Раздался выстрел, и на красную от крови стену снова брызнуло. Офицер упал, и его неловко вывернувшаяся в сторону нога дважды коротко дрогнула.

К Энрике подвели следующего, и он снова что-то спросил и снова отдал распоряжение.

Себастьян смотрел во все глаза. Одного за другим людей подводили к террасе, и бывший конюх решал судьбу каждого. И тогда одних вели к стене флигеля — слева от Энрике, а других — на площадку справа, и это означало жизнь. А потом Себастьяна взяли под руки и тоже подвели к террасе.

— Кто такой? — строго поинтересовался Энрике и вдруг заинтересованно прищурился. — Постой! Это ведь ты первым в атаку пошел? Через мост…

Себастьян виновато улыбнулся, старательно, как можно дальше, высунул язык и показал на него пальцем. Он не понимал, что такое атака. И тогда Энрике дружелюбно заулыбался.

— Себастьян? Ты, что ли?

Он кивнул.

Энрике улыбнулся еще шире и поманил его пальцем к себе.

— Ну, так иди сюда, солдат. Ты же наш; своими руками хлеб добываешь…

Себастьян нерешительно сделал несколько шагов вперед и стал подниматься по гулким ступенькам террасы. Смерть стояла так близко, что он даже чувствовал ее дыхание.

— Иди, не бойся! — рассмеялся Энрике. — Здесь каждому воздается по делам его…

Себастьян уже слышал эти слова от падре Теодоро и знал, что по делам должно воздаваться только на Страшном суде.

— Садись, Себастьян, — показал на пол рядом с собой Энрике. — Подумай, чем бы еще ты мог помочь Республике. Ты ведь хочешь ей помочь?

Себастьян поднял на Энрике благодарный взгляд. Его не только не убили, но и просили о помощи.

— Ну, что, хочешь помочь Республике? — переспросил Энрике, и Себастьян как можно шире оскалился и часто-часто закивал.