Плато - Бахыт Кенжеев

ЭПИЛОГ

Двадцать второго марта редкая газета в Аркадии не утешит усталого от долгой зимы читателя, поместив на первой же странице, между репортажами о заново набирающих силу сепаратистах Новой Галлии и трудной агонии утопизма в Отечестве, сообщение о долгожданном весеннем равноденствии.

Календарь календарем, но вплоть до середины апреля на Плато, как и во всем Городе, бывает, выпадает снег. Обыкновенно - считанные снежинки, реже - льдистая крупа с порывистым ветром. А случается, как нынешним вечером, что снег внезапный и обильный в мгновение ока поглощает светящийся крест на вершине Королевской горы, а затем, убежденный убедившись в собственной мощи, берется и за вращающийся луч прожектора на плоской крыше штаб-квартиры Королевского банка (вывеска его - белый геральдический лев на ярко-синем фоне украшает, пожалуй, любой городок Аркадии).

Луч, всего час назад без помех долетавший чуть ли не до стандартных домиков и палисадников дальнего Заречья, бунтует. С последней решимостью пробирается он в обрывках облаков, опускающихся на улицы Города, бьется в судорогах, просверкивает, словно сигнал бедствия в невозмутимой глубине метельного неба.

Однако на свете, сами знаете, не бывает ничего вечного. Ни любви, ни света. Один Господь Бог вечен, да и тот уже столько веков отказывает в знамениях нашему брату - роду лукавому, прелюбодейному и суетному.

В метель и ветер погружается крест из электрических лампочек на Королевской горе, леденеет небесное пространство над рекой, над всем Городом, и вот, будто надежда, исчезает кружащийся в высоте свет, украшавший лучший город Аркадии, а может быть, и всей Северной Америки.

Неужели никто больше не видит луча прожектора? Может быть, еще удается различить его - с большой высоты, скажем?

Вряд ли, вряд ли! Весь центр города в последние годы покрылся новыми, с иголочки, небоскребами, но они отданы под конторы, окна которых уже давно темны. А если и остался кто, например, в золотисто-розовом Доме Кооператора, то смотрит он не в окно, а на экран компьютера, заряженного бухгалтерской программой. И в парке на Королевской горе некому стереть мокрый снег с объективов платных бинокуляров, устремленных на панораму городского центра.

Со Снежного берега, лежащего за горой, застроенного унылыми добропорядочными зданиями на дюжину квартир каждое, и в ясную-то погоду не увидеть ни прожектора, ни креста.

А что же река, хозяйка стихии, родственной свету ночного луча? И не надейтесь. Нашей реке безразличен и свет со штаб-квартиры Королевского банка, и сам банк, да и город, по совести, тоже. Вот и сейчас, не улыбаясь, не хмурясь, огибает она огромный остров, на котором расположено человеческое поселение, минует пустой увеселительный парк, проносится мимо сгоревшего павильона давно закрытой всемирной выставки на островке Святой Елены, обегает, вскипая, опоры ажурных мостов, и покачивает самоходные баржи, готовые принять в свои недра первосортную пшеницу со степного запада.

Уже лет десять, как построили в городе небольшой участок набережной, расчистив полосу земли от складов, элеваторов, железнодорожных путей и сомнительных магазинчиков. На бывших пирсах теперь стоят небольшие кафе, в одном из складов - добрая сотня сувенирных и антикварных лавок, в другом - выставка достижений науки и техники. В июне над рекой гремят фейерверки, толпы на набережной завороженно ахают - тогда и река нехотя оживает, отражая астры и хризантемы пороховых взрывов в звездной пропасти.

Но ранней весной, в ледяном полусне, она река отворачивается от города, лениво размышляя о его торговой и транспортной корысти. Лишь подвыпившие иностранные моряки, прислоняясь жаркими лбами к стылой поверхности иллюминатора кают-компании, дивятся спокойной мощи реки, и вспоминают, что океанским судам удается без всякого лоцмана подыматься по ней еще на несколько сот километров, до самых Великих Озер.

Между тем снегопад не утихает.

Ветки кленов и вязов поскрипывают под тяжестью снежных хлопьев.

Ночной дежурный городской управы вызывает из памяти компьютера список снегоуборочных компаний и шоферов, готовых к ночному вызову.

Кое-кто из них даже не ложился спать, дожидаясь, когда уровень снега перевалит за два дюйма, и загодя положив на стул шерстяные носки, нейлоновый ватник и желтые рабочие ботинки. После забастовки сверхурочные особенно пригодятся, и Бог с ним, с прогрессивным налогом, съедающим больше половины жалованья, всех денег не заработаешь.

Небо над Плато внезапно погружается во влажную тьму, и сердится прохожий в слишком легком плаще, поверивший добродушному сообщению газет об окончательном наступлении весны.

И на оживленном перекрестке Екатерининской и Святого Себастьяна, в двух шагах от Плато, уже нахмурился озабоченный полицейский, жезлом своим, за бесполезностью потухшего светофора, указуя дорогу озадаченным водителям.

На Плато часто не бывает света, особенно зимой.

Снег ли своей сырой тяжестью обрывает линии электропередачи? Или жители ветхих квартир со скверно заклеенными окнами злоупотребляют отоплением, перегружая трансформатор на подстанции? Или электричество устает течь по закопанным в мерзлую землю кабелям?

Скоро аварию устранят, скоро опять зажгутся китайские фонарики пронзительно-желтых натриевых ламп на бетонных столбах, в окнах засияют телеэкраны, закрутятся лазерные диски в проигрывателях, заурчат микроволновые печки.

Ждать осталось недолго, не волнуйтесь, не стоит набирать заведомо занятого номера электрической компании.

А тем временем на Плато сгущается бледная, коричневатая полумгла, озаренная сполохами электричества из смежных районов города.

В витринах бакалейных лавочек теплятся свечи. Двери закрыты на засовы, и осторожные хозяева отпускают Dawson Dry и полезные для здоровья кукурузные крекеры далеко не всякому.

Если же дверь распахнута - значит, хозяин предусмотрительно держит под кассой небольшой револьвер, или под прилавком - хорошо натренированного четвероногого друга.

На Плато часто не бывает света.

Ах, как горько и безнадежно выглядят во вспышках автомобильных фар жалкие пряничные домики Плато, обнаженные деревья, сохранившиеся кое-где деревянные столбы электропередачи!

Но это минутное, а жизнь должна продолжаться.

Ушибив в темноте колено о железное конторское кресло, громыхнув обвалившимся столиком, опрокинув заварной чайник на ветхий ковер, обитатель Плато добирается до тумбочки, где наощупь отыскивает загодя купленную стеариновую свечку. Что есть силы втискивает он ее в медный подсвечник, лежащий в той же тумбочке, зажигает, прикрыв ладонями пламя, и усаживается у окна, выходящего на улицу. Прикуривать от свечки - плохая примета, но обитатель Плато не суеверен. До кашля затягиваясь контрабандной сигаретой непривычной марки, он смотрит в окно. Мокрые следы прохожих почти мгновенно заносит снегом. Прожекторного луча, как было сказано, совершенно не различить в облачном небе. Музыка из проезжающего автомобиля спокойна настолько, что, кажется, подражает ритму снегопада.

Безымянный житель Плато тоже бесстрастен, и даже, признаться, рад случаю посидеть в темноте, глядя то на улицу, то на тонкое, тянущееся вверх каплевидное пламя свечки.

Завтра на службу - убирать прошлогодние листья в парке на Королевской горе. Контракт на двадцать недель, чтобы к осени снова подать на пособие. К зиме, самое позднее к будущей весне, освободится вакансия сторожа в монастыре.

В любом случае хватит денег и на квартиру, и на гамбургер в близлежащей забегаловке, и на сигареты, по дешевке покупаемые в резервации у индейцев. Может быть, хватит даже на то, чтобы сменить передачу у захворавшего автомобиля - вон он стоит под окном, занесенный снегом и наверняка совсем проржавевший за зиму.

Вместо электричества - копоть свечи, но зато есть снег.

Молодость миновала, но разве это беда? Есть десяток телефонов в записной книжке, есть членский билет публичной библиотеки, есть, наконец, телевизор с круглосуточными программами.

И плита не электрическая, а газовая, значит, можно хоть сейчас заварить чаю и выпить его при свечке.

Пить чай, о котором так тревожился юноша Достоевский в военном лагере, разглядывать черную улицу, следить за полетом снежинок, и никогда больше не сравнивать его с собственной жизнью.

Нет-нет, что вы, человек не снежинка, щурится обитатель Плато, отхлебывая свой мутнеющий на глазах напиток, у него есть удивительная, неповторимая вещь - свобода.

Не зря же и памятник ей особый сооружен близ Нового Амстердама.

Высится на плоском островке позеленевшая от времени медная великанша в шипастой короне, подъятой десницей сжимая факел, левой же рукою придерживая у груди раскрытый ученый фолиант. Внутри статуя совершенно пуста, зато оборудована крутыми железными ступенями вроде пожарных, так что туристы со всего света, вдоволь намаявшись в очереди, добросовестно забираются на высоту сначала фолианта, а затем - и факела.