Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982 - Леонид Гурунц

Когда Худякова посадили, пришли к ней из органов, предложили отречься от мужа, от человека, оказавшегося, по их словам, врагом народа. Варвара Петровна не знала, с каким зверьем имеет дело. Принялась рассказывать о Сергее Александровиче, каким он был хорошим, внимательным мужем, отличным отцом для ее сына от первого брака, тоже Сергея. “А что касается шпионажа – это выдумка, – говорила она. – Вся его жизнь на моих глазах прошла”.

Такой разговор с работниками органов был, конечно, ни к чему. Не для этого они пришли. Зря только Варвара Петровна отняла своим ненужным разговором драгоценное время у очень занятых людей.

Тогда ночные гости – а все это происходило ночью – без обиняков предложили:

– Выбирайте. Ссылка или отречение.

– Ссылка, – коротко ответила Варвара Петровна.

Такой же разговор велся и с ее сыном, Сергеем, прошедшим с отцом-отчимом всю войну. От него тоже требовалось отречение, наговор, любая ложь. Ночные визитеры просчитались и здесь. Летчик, награжденный десятками боевых орденов и медалей в войне с фашистами и японскими самураями, тоже избрал ссылку.

Ссылкой, угрозами, любым способом нажима обращать людей в доносчиков, лжецов, наветчиков было излюбленным занятием чекистов, которые очень скоро превратились в гестаповцев, кое в чем даже перещеголяв их. Школа Ежова, Берии – это зловещая фабрика смерти, похлеще печей Майданека, дьявольская школа, где растлевались души людей.

Варвара Петровна и Сергей Худяковы сберегли свои души, не дали варварам растлить их, и за это им низкий, земной поклон.

3

Известно, что маршал авиации Сергей Александрович Худяков скрывал, что он армянин, что настоящее его имя Арменак Артемович Ханферянц. Как он стал Худяковым, мы уже рассказали. Но как исчезло из его анкет его собственное имя? Зачем понадобилось будущему маршалу идти на такую сделку – скрыть собственное имя? Должно быть, были на то веские основания.

Я спрашивал Варвару Петровну, верила ли она, что муж ее русский, не было ли у нее подозрения, что он скрывает свою национальность.

– Сергей наполовину скрывал, – сказала она. – Он ведь не чистокровным русским представлялся. Говорил, что мать у него грузинка. Сергей отлично говорил по-грузински.

– Когда же он признался, что армянин? Когда дал вам адрес, по которому вы потом разыскали его родственников?

– За пятнадцать дней до ареста.

– Он чувствовал, что его арестуют?

– Чувствовал.

И вот что Варвара Петровна рассказала.

– Последние годы своей жизни Худяков провел на Дальнем Востоке, командовал дальневосточной авиацией. как-то неожиданно приезжает в Москву, по вызову Сталина. Всю ночь не спал, ходил из угла в угол, много курил. Волновался. Это было странно. Сергей в последние годы войны часто бывал в ставке, был консультантом по авиации, встречался со Сталиным. Даже в Крыму, на встрече с Рузвельтом и Черчиллем был с ним рядом. И вдруг такое беспокойство перед предстоящей встречей.

– Что с тобой, Сергей? Не первый же раз с ним встречаешься.

– Не первый. Но этой встречи я боюсь. Что-то недоброе чувствует сердце.

Вернулся от Сталина чернее тучи. “Я же чувствовал, не по доброму делу он вызвал меня”.

Тогда не на шутку испугалась и я.

– Что же такое там у вас произошло, Сергей. Выкладывай все.

– Произошло самое отвратительное. Хуже не придумаешь. Сына своего, хулигана Василия, навязал мне на перевоспитание.

Я свободно вздохнула:

– Только и всего?

– А этого, думаешь, мало? Ты еще услышишь, чем это кончится. Как этот бесноватый перевоспитается у меня.

Не прошло и месяца, Сергей снова вернулся. На нем лица не было.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. Василий Иосифович Сталин на глазах начальника штаба изнасиловал его жену, и тот застрелился.

– Зачем же ты приехал?

– Доложить об этом Сталину. Отказаться от “перевоспитания” его сына…

Наш разговор продолжился после “высокой” аудиенции.

– По-твоему, он конченый человек? – спросил у мужа Сталин.

– Боюсь, что так, товарищ Сталин.

– Хорошо, идите!

Разумеется, разговор этот не понравился Сталину. На прощание он тяжело посмотрел Сергею вслед. Цену этого взгляда хорошо знал каждый, кто общался со Сталиным. Судьба Сергея была предрешена.

Вот тогда-то и состоялся наш разговор, в котором Сергей сказал мне правду о себе.

– Берия уже давно копается в моих делах. До чего-нибудь докопается, – заметил он.

Почему Сергей скрыл свое настоящее имя? Он объяснил это так.

– Сталин и Берия не любили армян. А мне надо было взлететь. И я взлетел. Взлетел не для того, чтобы присосаться к благам жизни, пожирнее оторвать кусок, а лучше служить Родине. И я в меру своих сил служил ей. Моя национальность, да еще социальное происхождение, не дали бы мне подняться. Я сознательно скинул с ног эти путы, чтобы они мне не мешали. Пусть история рассудит нас.

Это была наша последняя встреча. Берия-таки докопался. Через неделю после возвращения на место работы Сергей был арестован.

4

Я был в Большом Тагларе, родном селе Ханферянца, разговаривал с односельчанами, которые помнили Арменака, с его родным дядей Сааком, ныне уже покойным, с братом Саркисом Ханферянцем и узнал новые детали этой печальной истории.

В начале тридцатых годов, окончив рабфак в Москве, Ханферянц решил проведать родителей. Поехал, но до села не доехал. На железнодорожной станции в Евлахе случайно встретил земляков, которые отсоветовали ему ехать в село. Отца раскулачили, куда-то выслали. Так что лучше ему в такое время в родных местах не показываться. Арменак послушался, вернулся в Москву, впервые серьезно задумавшись о своем будущем. Нужно сказать, что кроме раскулаченного отца и сельских родственников, в Баку жили известные богачи Ханферянцы – его дальние родственники. А Арменак мечтал о военной карьере, о высшей военной Академии. В то время человек с “подмоченным” социальным происхождением не мог поступить ни на работу, ни в высшее учебное заведение. Пришлось расстаться с собственным именем. Для конспирации он не писал никому из родных. Считался погибшим.

После войны неожиданно брат Ханферянца Саркис и его дядя были вызваны во Владивосток. Их доставили туда бесплатно на самолете.

Худяков, видимо, отпирался, отказывался от собственного имени, настаивал на своем. Была очная ставка, но родственники Ханферянца об этом не знали. Они признали Арменака, кинулись его обнимать и целовать. Это, конечно, сыграло свою роль.

Брат Сергея сейчас жив, работает в Баку, а дядя умер. Умер, проклиная себя за свою опрометчивость. Старик бил себя по голове, приговаривая: “Это я убил Арменака… Я, старый дурак, не понял, что своим признанием вынес ему смертный приговор, выстрелил ему в самое сердце. Люди, бейте меня! Это я убил Арменака…”

С этими проклятиями в свой адрес умер, помешавшись от горя, старый тагларец Саак-ами.

УРОКИ МАРИЭТТЫ ШАГИНЯН

1

Первое знакомство с Мариэттой Шагинян было кратким и мимолетным.

Писательница часто приезжала в Баку, где я тогда жил. Писать я начал рано, и, разумеется, лелеял мечту о встрече с настоящим писателем. Однажды, прослышав о приезде Шагинян, я отправился к ней. В руках я бережно нес свернутые в трубку листки рукописи. Шагинян приняла меня поначалу неприветливо. Прежде чем взять у меня рукопись, она учинила мне целый допрос: “Кто вы, чем занимаетесь? О чем пишите?”

Я отвечал, немного разочарованный вопросами. Но Мариэтта Шагинян слушала меня внимательно. Узнав, что я токарь, а рассказ мой о мастере, у которого я работаю, она совершенно переменилась. Спустя много времени я узнал, что Шагинян не любит писателей, которые рано “профессионализируются” – не работают, кормятся литературой.

На другой день я пришел за ответом. Шагинян была занята, у нее было много посетителей. Я хотел было уйти, но Шагинян остановила меня. Только на улице, вспомнив ее слова, сказанные наспех, в дверях, я понял, что рукопись вроде ей понравилась.

Прошло несколько лет. Неожиданно я встретил на улице Шагинян. Я не смел подойти к ней. Если сложить, обе встречи не составили бы и трех минут. Мне казалось, что Шагинян меня не помнит. Но она помнила.

Увидев меня, Шагинян еще издали улыбнулась. Откликнув меня по фамилии, она подробно расспросила обо мне, что я делаю, что написал нового.

2

Как я уже говорил, Шагинян частенько приезжала в Баку. Я видел ее всегда с пухлым портфелем. Неутомимо разъезжая по самым отдаленным уголкам, она выслушивала и записывала рассказы сотен людей о повседневной жизни страны. Шагинян отлично знала Азербайджан, как и многие другие республики.

В 1939 году в журнале “Литературный Азербайджан” напечатали мою повесть о Нагорном Карабахе. Я из Карабаха, родился и рос там, каждый год бывал на родине и считал, что неплохо знаю свой край.