Невидимый свет - Стивен Хантер

И вдруг на Сэма навалилась ужасная тоска. Он вспомнил, почему перестал ездить сюда. Это случилось после того, как снесли старую усадьбу Лонгэкров – величественный особняк, в котором жил старик Лонгэкр и куда его сын Рэнс привел в 1932 году молодую жену по имени Конни, и где Конни воспитала своего сына и похоронила мужа, а потом и сына с невесткой, а коттедж отдала Эди Уайт Пай, которую тоже вскоре похоронила. Когда власти округа отобрали у нее ребенка Эди, потому что она была не его родня, и отдали родственникам Пая, у которых малыш навсегда затерялся, Конни, сломленная горем, наконец сдалась, признав, что Арканзас отторгает ее, хотя сама она очень любит этот край.

Куда уехала Конни? Вернулась в Балтимор? Наверно. Она ему не сообщила.

В тот день, после того как она в последний раз заперла свой дом, он отвез ее на автостанцию.

– Здесь так красиво, – говорила Конни. – И мужчины такие сильные. Прежде всего Рэнс. И мой сын Стивен. И бедняга Эрл, красивый, отважный, обреченный на гибель Эрл. И ты, Сэм. Ты замечательный человек. Вряд ли я встречу на востоке кого-нибудь, кто мог бы сравниться с тобой.

– Конни, тебе вовсе незачем уезжать, ты же знаешь.

– Нет, я должна уехать. Я не переживу, если потеряю здесь еще одного человека.

Она по-прежнему была красива. Сэм тайно любил ее на протяжении многих лет.

– Мне так жаль, что я не смог отстоять для тебя мальчика.

– Бедное дитя. Он вырастет, так и не узнав своего отца.

– Вот за это я уж точно не беспокоюсь, – сказал Сэм. – И слава Богу, что ему не дано узнать Джимми.

Конни лишь посмотрела на него. В глазах ее мелькнула загадочная тень, но она не стала делиться своими мыслями.

– Мне жаль, – произнес он, – что судья так решил. Я думал, он поймет.

Суд рассмотрел дело об установлении опеки. И принял решение отдать Паям ребенка, которого Конни нарекла Стивеном, в честь своего сына. Она заботилась о нем, пока чахла Эди, и носила на руках, успокаивала, дарила любовью, когда та умерла. Паи, компания грубых мужчин и сухопарых женщин, дали мальчику имя Лэймар, а потом сели вместе с ним в старый разбитый грузовик и уехали.

– Власти штата не вдаются в тонкости, – сказала Конни. – Они полагаются лишь на семью и родных. Это верно, но только в широком смысле. Иногда случаются ошибки. Ладно. Думаю, если его будут любить, он вырастет хорошим человеком.

Сэм не верил, что Паи, которых он видел, способны любить, но не стал травить Конни душу. Подъехал автобус. Мисс Конни, разумеется, была женщина богатая и могла бы обойтись как-нибудь и без этого проклятого автобуса. Однако она никогда не корчила из себя важную особу: если бедняков, белых и негров, которых она любила и которые любили ее, автобус устраивал, значит, и для нее он достаточно хорош.

Конни грустно улыбнулась, залезла в автобус и села. Водитель убрал в багажный отсек ее многочисленные вещи и завел мотор. Автобус тронулся. Конни обернулась. Их взгляды встретились. Губы Сэма дрогнули в улыбке. Конни улыбнулась в ответ и навсегда исчезла из его жизни. Он потом часто думал, а что если бы он крикнул: "Конни, не уезжай, черт возьми, останься со мной. Я люблю тебя, Конни, не уезжай, прошу тебя. У нас все получится".

Но ничего этого он не сказал. И поступил правильно. Он был женат, растил троих детей и ожидал четвертого. Что тут можно было сделать? Ничего. Поэтому Конни уехала на автобусе, вот и все.

Там, где когда-то высился ее особняк, теперь раскинулись пятьдесят домов, а перед ними, на месте почтового ящика Лонгэкров, изящно оформленная вывеска провозглашала: "ЛОНГЭКР-МЕДОУЗ", ДОЧЕРНЯЯ КОМПАНИЯ "БАМА ТРУП". Беленые просторные дома имели обжитой вид, но строгая симметрия и упорядоченность в планировке новых улиц, казалось, отвергала саму идею непосредственности и настоящей жизни.

Сэм свернул в поселок. Он видел, что Дуэйн Пек следует за ним по пятам, но вскоре забыл о полицейском, пытаясь сориентироваться в лабиринте улиц с броскими названиями – почти непосильная задача для его старческого ума. У него было ощущение, будто его засасывает в водоворот абсолютно одинаковых домов. Однако благодаря чудесному вмешательству свыше – это было единственное чудо, которое ему случилось лицезреть за восемьдесят шесть лет своей жизни, – он выехал на улицу под названием Сад босоногого мальчика (дурнее не придумаешь!) и вскоре подкатил к дому, отличавшемуся от других только номером: 10567. Неужели, черт побери, на такой маленькой улочке десять тысяч домов? Как бы то ни было, Сэм затормозил на подъездной аллее и с минуту сидел не двигаясь.

И вдруг, возможно, потому что сейчас это было особенно необходимо, на него снизошло благословение: сознание прояснилось. Он ощутил прилив энергии, жизненной силы; ум приобрел гибкость, проницательность. Он точно знал, где находится и что ищет. Сэм выбрался из машины и постучал в дверь. Ему открыла негритянка. Ее темные глаза неприветливо смотрели на гостя из-под полуопущенных век.

– Что вам нужно? – спросила она.

Сэм даже слегка оторопел: большинство людей в этих краях не задумываясь употребляли слово "сэр", обращаясь к нему, – возможно, потому что узнавали его, а может, просто из уважения к возрасту.

– Э… я ищу Люсиль Паркер.

– Зачем?

– Это дело прошлое. Она когда-то написала мне письмо.

– Если вы из породы наглых сегрегационистских проповедников и пришли сюда, чтобы напомнить ей, как Господь забрал ее дочь…

– Мэм, я имею дипломы Йельской школы права и Принстонского университета и проповедями не занимаюсь, хотя уважаю Библию. Да, я пришел поговорить о Ширелл, но не думаю, чтобы Господь имел к этому какое-то отношение.

– Значит, вы – мистер Сэм. Входите, – пригласила женщина. – Мы слышали, что вы собираетесь приехать. Мама ждет вас.

Она повела Сэма через чистые опрятные комнаты. "Надо же, как хорошо живут негры, – удивлялся Сэм. – Когда научились?" Они вышли в задний дворик, где под раскидистым деревом сидела в шезлонге старая негритянка в нарядном сиреневом платье (должно быть, это ее лучшее платье). Кресло на вид такое хрупкое, будто из паутины. Казалось, оно вот-вот рухнет под тяжестью необъятной женщины с мудрым лицом, восседавшей в нем, словно королева.

– Миссис Паркер, – обратился Сэм к женщине. – Меня зовут Сэм Винсент.

– Я помню вас, мистер Сэм, – ответила та. – Вы выступали на суде.

– Да, мэм. Я тоже вас запомнил.

– Нет, не запомнили, – возразила негритянка. – Вы ни разу не взглянули в нашу сторону. Вам не было никакого дела до нас, негров. Вы ни разу не поговорили с нами. К нам никто не приходил. Только позвонили из конторы коронера и сообщили, что можно забрать тело Ширелл. Вот и все внимание, что нам было оказано.

– Мэм, я не хочу вам лгать. В те дни негров, можно сказать, не считали за людей. Так уж было заведено. Я был тем, кем был, и сейчас я тот, кто есть. Но если я говорю, что запомнил вас, значит, так оно и есть. На вас было черное платье, потому что вы еще не сняли траур, белая шляпка с камелией и вуаль. Муж ваш был одет в темный костюм. Я помню на нем очки в роговой оправе. Он прихрамывал, – полагаю, это боевая отметина, полученная в сражении в Северной Африке. Я пришел по поводу вот этого.

Сэм протянул женщине письмо.

– Да.

– Мне кажется, я его даже раньше не видел. Наверно, секретарша просто подшила его к делу.

– Потому что как документ оно не представляло собой никакой важности.

– Мэм, если бы я видел письмо, то, вероятнее всего, тоже убрал бы его в папку. В нем не было никаких доказательств.

– Я слышала правду лишь от одного белого человека, – сказала миссис Паркер. – От Эрла Суэггера. Это был честный, справедливый человек. День его гибели стал самым печальным днем в истории округа. Мистер Эрл обещал выяснить, что случилось с моей девочкой. И я уверена, если бы его не убили, он докопался бы до истины. Прямо и честно изложил бы все как есть, ничего не скрывая, никого не выгораживая.

Сэм старался не терять выдержки.

– Мэм, мы выяснили, что случилось с Ширелл. Ее убил Регги Фуллер. И он понес наказание. Преступник получил по заслугам. В наши дни не всегда удается наказать преступника. Но тогда нам это удалось.

– Нет, сэр, – возразила старая женщина. – Я знаю, тот мальчик не убивал. Я вам написала об этом.

Сэм взглянул на письмо. Прошло столько лет, а миссис Паркер цитировала себя почти слово в слово. "Мистер Сэм, я знаю, тот мальчик не мог убить мою Ширелл", – писала она в 1957 году, за неделю до казни.

– Миссис Паркер, все вещественные доказательства были подтверждены экспертизой. Клянусь. Может, я и не самый беззаветный борец за гражданские права, но фальсификацией улик никогда не занимался.

– Мне нет дела до ваших улик. Регги приходил ко мне, когда исчезла Ширелл. Он был в моем доме. Говорил со мной о ней. Смотрел мне в глаза. Господь не позволил бы ему говорить, что он переживает за Ширелл, если бы он убил ее за день до этого.

– Миссис Паркер, я всю жизнь вожусь с убийцами. Вдоволь насмотрелся на них, и на белых, и на черных. Это совсем другие люди. Они смотрят вам в глаза, уверяют, что любят вас, но стоит отвернуться, они тут же всадят вам в голову гвоздодер, снимут с вас часы, выпьют вашу кровь и в следующую секунду забудут о вас. Они не нормальные, не такие, как вы или я. Им ничего не стоит солгать.